Ловец снов

Мёртвые цветы на запястьях оживают, будто вновь наполняются влагой и впитывают краски: она плачет о тех, кто не вернётся, не пожелает доброго утра и не встретит рассвет и закат ещё раз, напоследок. Люси водит пальцами по мраморной плите, по нежным лепесткам, по румяной щеке — и Джувия отводит взгляд, чтобы заметить поверх аккуратно выведенной гравюры макушки деревьев, над которыми расползаются паутинки рыжеватых лучей. Под глазами у неё, девочки-солнца, пролёгшие впадинки синяков, на губах — въевшаяся улыбка, что не скрывает грусти, скорби и печали. Ещё немного — и она треснет, не только улыбка, но и милая, тёплая Люси. Горечь на языке, соль — на рану. У мертвецов, рассказывает она, — ледяные руки, но прикосновения их синюшных пальцев к разгорячённой коже выжигает червивое клеймо. Поутру, когда солнце встаёт над рекой, отравленное место жжётся, а на лбу блёклой звездой сгорает холодный поцелуй обкусанных — некогда родных — губ. Её звали Лейла. У мертвецов глаза — темнее чёрного; смотрят сквозь физический сосуд, что есть подверженное разрушению тело, точно разрывают кожный покров, минуют мышцы и кости, там, считается, можно отыскать душу, которая переживёт последние воспоминания, но останется одинокой. Его звали Джудо. Джувия не решается заводить разговор и расспрашивать о её прошлом — своего хватает, и лишним сейчас покажется, когда она, яркая звёздочка, тускнеет и смешно шмыгает носом. Небеса затягиваются серостью, словно в лёгкие попадает сизый дым, вслед за вишнёвыми брызгами по натянутому полотну над головами, сдавливает хрупкие плечи, и красивое лицо Люси становится кислым и чёрствым. Всего на несколько минут. Джувия вновь чувствует себя той фантомной девочкой, заточённой в страшную башню принцессой, хотя: какая она принцесса? Когда узнаются привычные улочки Магнолии, Джувия отчего-то спокойно выдыхает. Реки совершенно не видно: набережная покрывается слоями тумана — и Люси предполагает, что по виду он напоминает сахарную вату, а вот на вкус никакой, пресный. Говорит, правда, спокойно и ровно, почти неслышно. Квартирка у неё уютная, комфортная, пропитанная весной. Люси, не спрашивая, снимает с Джувии шляпку и примеряет перед зеркалом, а потом — аккуратно кладёт на тумбочку рядом с ключами от квартиры и от врат звёздных духов. Джувия выглядит холодной, и Люси целует её в нос, хохочет заразительно и широким шагом, разувшись по пути, проходит на кухню. Там она угощает имбирным — приготовленными своими руками — печеньем, слизывает крошки с уголков губ Джувии и смеётся вновь, смущённо уткнувшись в фарфоровую кружку, когда Джувия кладёт ногу на ногу, а потом утверждает, что у неё получилось бы намного лучше. Джувия недовольно хмурит брови, когда Люси отшучивается неудачно и просит немного — минут пять — чтобы прилечь и привести себя в чувство. Люси тяжело. К ней приходят мать и отец. К ней приходят духи ушедших, заблудившихся, погибших, заснувших навсегда. Люси плачет, когда закрывает глаза, комкает в руках простыню и ворочается. Люси больно за них. — Что, снова? — Джувия заваривает крепкий ферментированный чай в очаровательном стеклянном чайничке, который называется забавно и выглядит соответствующе — пуэр. — Нет, — но она сама дрожит и натягивает до носа одеяло, оголяя ноги по щиколотку. Руки у Люси трясутся, но это не мешает ей расчёсывать синие-синие волосы, вплетать в них мёртвые цветы и атласные ленточки. Джувия не против, потому что она уверена, что, когда Люси прикасается к ним, они оживают. Какая из Джувии принцесса, если вот она, сидит за спиной, целует каждую родинку, массирует плечи. Джувии остаётся только ловить плохие сны и пропускать сквозь пальцы хорошие. И повесить над головой сделанный своими руками ловец снов.