Чхве не может сказать: "да" и никогда не умел: "нет", да и сейчас помогла б не отповедь, а совет. Он бессмысленно смотрит в стены, кивает в такт, но, пойдя поперек системы, заклеймен: враг. Он не думал, что так выйдет, не чуял бед, а хватило-то раз увидеть - и все, привет. Фонари за окном гаснут, не видно лиц. Квон снимает с него галстук, толкает вниз. Он целует, да так сладко, что бьет под дых, а Сынхёну совсем не гадко, родней родных.
У Джиёна под ним губы красны, как кровь, холодеет Сынхён, страшно: "...А вдруг любовь?" Он уходит, едва Квона срубает сон, и себе все твердит дома: "я не влюблен". Для Сынхёна Джиён дикость (без перспектив). Да, была раз одна близость, но он же жив. Он найдет для себя новых "своих людей", в этом мире полно клевых других идей. На словах все звучит круто, но все же ложь. Ведь такого, как Квон, где ты еще найдешь? Двух Джиёнов в одном мире не может быть. Чхве ютится в своей квартире, пытаясь жить. Задевая хвостом мягко, бегут года. У Сынхёна внутри зябко, ведь там - вода. Кровь и сердце тогда вместе застыли вдруг, у Джиёна сейчас, верно, есть новый друг. У Сынхёна зрачки огромны, а в них тоска. Потому что на ощупь помнит еще рука кожи мягкой чужой бархат, сквозь столько лет. Не к лицу мужику плакать, да мочи нет. Не резон мужику сопли мотать в кулак. Только мозг, он, подлец, вспомнил. И все. Никак. Растворен посреди мира, уже невмочь, проклиная свою квартиру, выходит прочь. В казино он почти понят, почти забыт, только сердце еще помнит и не молчит. Замирает, смотря прямо перед собой, вот Джиён, он совсем рядом. Сидит... Живой.
У Джиёна глаза лисьи, легка рука, но осталось внутри жизни на два глотка. И сквозь виски в его бокале струится свет... Только виски дольет бармен, а жизни нет. На сегодня найти б только причину быть, он не думал, что так больно хотеть забыть. - Двадцать пять на зеро. Выигрыш. Только радости в этом нет, фишки сдвинув к себе, слышит очень тихое, но: "привет?" Этот вечер вдруг стал хуже, а казалось бы, что не мог. Квон скорее бежит наружу, выбегает, не чуя ног. Но снаружи царит полночь, а вокруг все еще темно, Квону очень нужна помощь, но не тут и не в казино. За спиною шагов шорох, он пугает, сбивает ритм. За спиной у него память, но не нужная им двоим. Силы тают, Джиён стонет, знать, не судьба, повернувшись, он вмиг тонет. Все как всегда. У Сынхёна в висках проседь, одна лишь прядь, он ведь просто его спросит? Чего молчать. - Что случилось? - от слов голос как будто стих. - Занесло как на наш полюс волков твоих? Головой покачав грустно, да сжав кулак, Чхве вздыхает, но так тускло. Шагает шаг. У Джиёна в глазах искры, в ладонях дрожь. Он сейчас чересчур близко. - Ну, нет. Не трожь. У Джиёна дрожат губы и лют оскал. Он пытается быть грубым, но так скучал. Слишком рядом сейчас этот проклятый Чхве, не выходит никак верить, что не во сне. Слишком часто его там он встречал всегда, только там, в тишине темной, ответ был: "да".А Сынхён, замерев, молча глядит в глаза, все должно было быть проще, но кто же знал? Липкой лужей внутри тает двухлетний лед, и Сынхён, наконец знает, за кем идет. Но ему бы понять раньше, ведь просто так.
- Я дурак был... Джиён, знаешь, такой дурак. Низкий голос скребет нервы, рвёт на бинты, Квон сдается ему первым. - Зачем мне ты?.. Я, быть может, страдал вначале, но теперь-то уже хорош... Но Сынхён головой качает, и зачем-то бросает - Ложь.Для Сынхёна проходит вечность, и он делает новый шаг. Он расплатится за беспечность, за их жизнь, что пошла не так. Он касается нежно-нежно тонких пальцев чужой руки. Все случилось бы неизбежно, все случилось бы вопреки. Говорят, будто время лечит, он не верил, но жжет в груди. Губы в губы он тихо шепчет запоздалое, но...
- Прости.