Where there is love there is life

Две недели назад Шерлок признался Джону в любви. — Ну что ты смотришь, Шерлок?  — Ничего. Просто мне нравится смотреть как ты пишешь.  — Что? Ты серьезно? Тебе же никогда не нравилось то, что я пишу.  — Я не говорил, что мне нравится то, что ты пишешь. Мне нравится то, как ты выглядишь при этом.  — Но почему? Что в этом такого?  — Я не знаю.  — Ты странный сегодня, Шерлок.  — Это не новость.  — Но таким ты никогда не был.  — Мне больше не говорить об этом?  — Нет, говори. Это твое право.  — Хорошо. …  — Джон?  — Что? …  — Зачем ты это делаешь? …  — Шерлок? …  — Шерл… …  — Ты меня поцеловал.  — Да.  — Почему?  — Потому что ты мне нравишься.  — Что? Я тебе что?  — Я тебя люблю. … …  — О, Шерлок. Две недели Шерлок не выходит из своей комнаты, пока в квартире находится Джон. Две недели Джон не видит Шерлока, не слышит его. Две недели тишины и одиночества. Он вряд ли что-то ест дома. Вся еда остается на месте, когда он приходит с работы или встает утром. Шерлок не ночует дома. Теперь почти никогда. Джон не видит, чтобы он куда-то уходил. Он лишь смотрит, на месте ли его пальто. Шерлок забрал к себе скрипку и череп. Сейчас кажется, что он живет в квартире один. И это невыносимо. — О, Шерлок, — Джон ошалело таращился на Холмса, стоящего перед ним на коленях. Доктор был сбит с толку. Он даже подумать не мог о том, что Шерлок Холмс может полюбить. И не просто «кого-то», а именно его, такого до ужаса обычного, скучного, глупого. Шерлок не мог его полюбить, ведь это невозможно. Это абсурд, парадокс. Кажется, он сошел с ума. Или просто снова заснул на столе, потому что Шерлок играл на своей скрипке до пяти утра, не давая ему спать. Но вот он: стоит перед ним, затравленно опустив голову, только кошачьих ушек нет для полной картины. Шерлок молчит. Он ждет, пока Джон скажет хоть что-то, потому что начать самому ужасно больно и физически невозможно. Язык будто онемел и не хочет слушаться. Все в квартире замерло. — Шерлок, я, — Джон запинается и смотрит в пол, не в силах посмотреть на ссутулившегося друга. — Я не знаю, что ответить. Больно. Как же Шерлоку сейчас больно. Он умирает. Без всякого отравления, раны или петли на шее. Он заживо начинает разлагаться, как один из трупов, которые он осматривал в Бартсе. Ему уже все равно. Он не ел около пяти дней. Не спал примерно дня три. Он ничего не может. Даже не думает. Хочется снова начать принимать, чтобы забыть весь этот ужас. Чтобы больше не вспоминать о Джоне. О его улыбке, глазах, цвета неба. О том, как он хмурится, пытаясь придумать что-нибудь интересное для своего блога. Нет. Нельзя огорчать Джона. Он будет еще хуже относиться к нему, если узнает о наркотиках. Все не должно рушиться окончательно. Только не из-за него. Джону нельзя волноваться. — Шерлок, — в голосе Джона неприкрытое облегчение. Он подлетает к детективу, который, как раньше устроился за кухонным столом и что-то увлеченно высматривал в окуляры микроскопа. — Что, Джон? — его голос тихий, немного хриплый и до ужаса жалкий. Как же Холмс ненавидит себя за эту слабость, которую он проявляет перед доктором. Это невыносимо. Он не должен опускаться в его глазах. Шерлок вздрагивает, когда чужие руки обнимают его за плечи, а жаркое дыхание взъерошивает волосы на макушке. — Я скучал, — тихий шепот в самое ухо и Шерлок непроизвольно выдыхает и расслабляется в его руках, позволяя прижимать себя еще сильнее к доктору. — Больше никогда так не делай, слышишь? Никогда. — Никогда, Джон, — его голос едва слышный, хриплый, полный отчаяния и мольбы. Его мелко трясет, а глаза заволакивает пелена, из-за которой увидеть что-то теперь нереально. — Шерлок, — Джон ласково проводит пальцами по его щеке, отпускает, разворачивает к себе. Шерлок не двигается. Так же, как тогда, две недели назад. Молчит и ждет, когда Джон отвергнет его во второй раз. Наверное, это не так больно, хотя в груди теперь, кроме боли, ничего и нет. Можно было бы привыкнуть к этому. — Шерлок, посмотри на меня, пожалуйста, — Джон мягко берет его за подбородок и приподнимает голову, чтобы серые (зеленые? голубые?) глаза смотрели на него. Шерлок робко поднимает глаза, стараясь держать себя в руках и не оказаться еще более жалким, чем сейчас. Взгляд опускается на его губы и сразу же, безостановочным потоком, на него наваливаются воспоминания двухнедельной давности. Губы мягкие, немного обветренные, теплые, не движущиеся. — Я не хочу, чтобы ты снова так делал, — ровным голосом говорит Джон и до Шерлока не сразу доходит, что он не о том поцелуе, что сейчас у него в голове, а об этом молчании. Доктор смотрит на Холмса. Острые скулы стали выпирать еще сильнее, он осунулся, кожа стала на два тона бледнее, чем обычно, взгляд потух. Совсем не взгляд прежнего Шерлока. Сердце Джона сжалось при одном только взгляде на него и по телу разнеслось острое отвращение к себе. Ведь это он виноват в том, что сейчас происходит с детективом. Шерлок продолжает думать и только через полминуты неуверенно кивает, смотря в стену. В голове снова пусто. Сердце слишком быстро стучит, вызывая неконтролируемую боль. Шерлок не должен страдать. Только не из-за Джона. — Послушай, — Джон глубоко вдыхает, собираясь с мыслями. — То, что я тогда сказал, не значит, что мне противно или все равно. Шерлок робко поднимает глаза, боясь увидеть усмешку (сейчас ушки бы поджались к голове, полностью скрываясь в копне черных кудрей), но он лишь видит глаза глубокого синего оттенка, смотрящие на него так нежно, мягко, успокаивающе, и легкую одобряющую улыбку. От этого израненное сердце детектива подскакивает до самого горла, застревая там и мешая нормально дышать. — Ты имеешь в виду, — его голос напоминает больше хрип, чем привычный приятный баритон, наполненный нотками самодовольства, и Шерлок сконфуженно прочищает горло, — что я могу остаться в квартире? Джон кивает, не убирая с лица улыбку, а потом облизывает губу, стараясь собраться с мыслями. Вид детектива ужасно сбивает, но отвести взгляд от такого родного лица у него даже не получается, да и желания абсолютно никакого нет. Его сердце стучит непривычно быстро, а в груди приятно покалывает. Хотелось сжать Шерлока в объятьях и никогда больше не отпускать от себя этого чудака. Всегда чувствовать его рядом с собой, чтобы всегда видеть. — И еще, — Джон опускается на колени также, как Шерлок две недели назад, берет его холодные ладони в свои и крепко сжимает, не отводя взгляда от испуганных серых (или все же зеленых? голубых?) глаз. — Я не хотел, чтобы все произошло именно так. Ты решился сказать мне это, а я тебя оттолкнул, прости меня. Я идиот. Я надеюсь, что твоя любовь достаточно сильна, чтобы забыть эту ужасную оплошность с моей стороны. Я просто не ожидал от тебя такого, а ты убежал, даже не дав мне выговориться и я не видел тебя все это время, ты отключил телефон, но я тебя не виню. Виноват я и, если ты не передумал или твои чувства ко мне не охладели, я… хотел бы попробовать. Начать все сначала. Шерлок удивленно моргает и смотрит на Джона с неподдельным изумлением на протяжении всего его монолога. Сердце взбудоражено скачет в груди. Он уже давно не дышит. Кажется, с самого начала этого неловкого признания и сейчас его вдох слишком резкий и громкий. Достаточно громкий, чтобы нарушить эту странную атмосферу близости. Джон вздрагивает и поднимает глаза, сам не понимая в какой момент он их опустил. Сердце пропускает один удар, а потом бешено пускается вскачь, из-за чего гремит в ушах. Шерлок улыбается. Так естественно, счастливо, но немного загнанно, словно он боится, что все это злая шутка и сейчас доктор просто встанет и, посмеиваясь, уйдет к себе. Но Джон встает на ноги, потому что с колен ему не дотянутся до слишком высокого для него детектива. Он берет бледное лицо в свои ладони, бережно поглаживая впалые щеки кончиками пальцев, и мягко касается губами его лба, чувствуя, что длинные руки обхватывают его за пояс и прижимают к себе, так, словно он боится, что Джон испарится и тот больше его не увидит. Доктор лишь тихо смеется, начиная покрывать тонкую кожу легкими поцелуями, стараясь дышать ровно и совладать с бешенным сердцебиением в горле. Шерлок сжимает пальцы у него на спине и утыкается лицом в плечо. Впервые за все это время боль утихает, оставляя вместо себя покой и необъяснимое счастье. Три недели назад Шерлок признался Джону в любви. Теперь доктор спит в комнате Холмса, потому что у него широкая кровать и, если спать крепко обнявшись, спокойно вмещает их обоих. Джон кормит детектива каждый день по два раза и заставляет спать по десять часов в сутки. К нему возвращается прежняя горделивая осанка и грация, с которой он ходит в Скотланд-Ярд или просто садится в свое кресло. Теперь он играет только днем, когда Джон еще на работе, или вечером и только то, что нравится доктору. Они купили маленький холодильник, в который Шерлок теперь складывает свои эксперименты и человеческие части тел, иногда части тел животных. Шерлок просыпается по ночам, едва сдерживая слезы и, иногда, позволяет себе расслабиться. Слезы беззвучно стекают по его щекам и он ничего не может с этим поделать. Лишь отворачивается от Джона, чтобы не разбудить, ведь он будет волноваться, если увидит его в таком состоянии. Ему снятся кошмары. Воспоминания о тех днях, в которых не было его доктора рядом с ним. Когда он был совсем один со своей болью. Это продолжалось еще полторы недели и, однажды, Шерлок не выдерживает и сжимает Джона в своих руках, утыкаясь носом в светлые волосы на макушке, кусая губы до крови, чтобы не издавать слишком громких звуков. — Шерлок? — бормочет сонно блоггер, пытаясь повернуть голову, чтобы увидеть его лицо. — Все хорошо. Спи, — его голос дрожит и на последнем слоге срывается, переходя в всхлип. Доктор непонимающе хмурится и вырывается из его рук, переворачиваясь и смотря на Холмса с ужасом в глазах. — Боже, Шерлок, — он обнимает детектива, прижимает к себе и успокаивающе гладит по спине, целуя темные кудри. — Что случилось? Он только мотает головой, пряча лицо в его шее и сильнее прижимаясь к теплому телу. Джон растерян, он совершенно не представляет, что делать. Только гладит его по волосам, спине, лопаткам. — Я с тобой, Шерлок, — тихо шепчет он на ухо дрожащему в его руках Холмсу. — Я всегда буду с тобой и никогда не оставлю. Через минуту детектив засыпает, обмякая в его руках. Дыхание выравнивается и дрожь проходит. Больше он не просыпается, пока Джон не будит его поцелуем и тихим: «С добрым утром, Шерлок».