Одна из лучших вселенных

Благодать сгорает внутри, ненасытным пламенем перекидываясь на распростертые крылья, но Кас все еще ангел, и взгляду его доступен на раскрытой его ладони завораживающий танец альтернативных вселенных, где у каждой истории свой исход. Кас ангел, пред взором чьим раскинуты сонмы поражающих воображение вероятностей, мириады различных миров. Он видит бесконечную вереницу сплетений жизней, пересечения, ответвления, параллели. Он ангел, и он навскидку может назвать с десяток реальностей, в которых все совершенно иначе, не так, как в той, место существования в которой он сам для себя выбрал. Ангелы существуют вне безбрежной карты судеб и созвездий альтернативных и прошлых жизней. Они — наблюдатели, которым зачастую подвластны некритичные изменения мироздания. Возможно, если бы некоторые убедились в действительном отсутствии Бога, они бы немедля ринулись в жаркую битву за небесный престол и возможность управлять безграничной вселенной. Кастиэль — мятежник. Один из таких отчаянных сынов небесных. Но даже в самое безнадежное время вера в Отца в нём не смеет тлеть. * * * В конце концов, две тысячи четырнадцатый год сам сжигает его изнутри. Благодать тлеет в груди, опустошая и даря нестерпимую пустоту. И с каждым затухшим языком ангельского пламени Кастиэль становится болезненнее и мертвее. А еще он становится человечнее. То, во что превращает его небесная суть, травит взгляд ярких голубых глаз Каса так, что Дин не всегда выдерживает и, бывает, отворачивается, только чтобы не видеть, как сокрушенная лучистая синь подергивается серой пеленой предательской слабости. И еще неизвестно, чего в безбрежных глазах Каса сейчас больше. Раньше Дину стоило большого труда удержаться и не поймать этот взгляд. Теперь остался лишь страх самому затонуть в поражающей Кастиэля пропастной тьме. Будь его воля, Дин бы душу продал за то, чтобы Кастиэлю вернулась его благодать. Чтобы убить в нем харкающую кровью ничтожную человечность, алчно поглощающую разум Каса. Кас не справляется, и Дин проклинает себя за это. Но в этом дьявольском две тысячи четырнадцатом году ни одному демону больше не нужна исстрадавшаяся хрупкая человеческая душа. Хуже того — эти несчастные, сломленные души сами становятся демонами. В конце концов, вслед за Касом сдается и Дин. Нет, конечно, они все еще борются с кроатоном, они все еще совершают вылазки, которые неизбежно заканчиваются выверенным перечеркиванием имен погибших в списке повстанцев и выкашиванием зараженцев. Только Дин больше не видит смысла в этой борьбе. Да и Кас, в принципе, тоже. Кас вообще разрушается на глазах, и Дин не хочет верить, что вот оно — будущее, за которое он положил свою жизнь. За которое он положил благодать Каса. А все потому, что, когда Сэм сказал Люциферу “да”, Кастиэль наотрез отказался покидать Дина. И Дин не смог его заставить. Не смог отпустить. Да… Теперь бы он что угодно сделал, только бы спасти своего изнуренного падшего ангела. Вернее, ту тень, что вместо него осталась. Кас неизменно поддерживает Дина, какие бы рискованные идеи для атаки на монстров не рождались у того в голове. Кас всегда следует за ним, даже если Дин действует, не считаясь с рассудком. Кас зовет его по имени совсем как тогда, в захлебнувшемся памятью периоде до кроатона, и Дину чудится, что не все потеряно, что все ещё можно исправить. ...Кас целует его впервые на глазах у других после очередной битвы, поглотившей несколько жизней, и Дин остро ощущает, что ничего исправить нельзя. Это точно насмешка над всей его гребанной жизнью. Убивать тварей, спасать людей, предотвратить апокалипсис. И ради чего? Если бы Дин знал, что конец света — это так или иначе пункт назначения, если бы знал, чем все кончится для Каса и для него самого… Он бы нашел другой выход! Он бы с самим Богом сыграл в покер, только бы выиграть для этой вселенной альтернативный исход. Но Бога, по-прежнему, нигде нет, и Дин искренне не верит в то, что он вообще когда-либо был. Сатана с упоением дарует свой извращенный рай этой земле. * * * Две тысячи четырнадцатый монотонно вершит кровожадное правосудие, нещадно усеивая землю мертвецами и орошая её их кровью. Это плаха, от которой никому не скрыться. После всего Дин очень боится стать жертвою кроатона. Дин знает, что, конечно, умрет. Но как же чертовски сильно он хочет умереть не от этого. Дин со смирением обреченного ждет прихода четвертого всадника. Кас уже ничего не ждет. Дину кажется, что Кас медленно сходит с ума. И лишь в редкие минуты, когда ему удается заметить забытый, сожранный гибельной тьмой блеск родных голубых глаз, Дин думает, что если и есть рай, то — вот он. — Знаешь, я бы мог пообещать любить тебя до конца своей жизни… Но ты же сам понимаешь иронию ситуации, — полулёжа на Дине усмехается Кас, глядя на него осоловевшими глазами. Дин как раз различает в них погибший в мучениях свет. Возможно, это всего лишь иллюзия. Возможно, это просто наркотики. Кас уже физически без них не может. Дин ими забывается. Кас возвращается жадным поцелуем к шее Дина, скользит губами по ключицам, проводит языком по груди, спускаясь все ниже и продолжая беззастенчиво шарить рукой в области паха Дина. Кас с удовольствием отмечает, что тот весьма однозначно реагирует на ласки. Кас снова отрывается и приподнимается на одном локте, пытаясь другой рукой расстегнуть Дину ремень. — Хорошо, если мы проживем хотя бы следующие две недели. Или это слишком долго, и я многого прошу? — Кас, кажется, действительно над этим задумывается, чем тянет время, и Дин не выдерживает, притягивая его за затылок к себе и грубо целуя в губы. Дин чувствует, как Кас беззвучно усмехается. А еще он чувствует подвижную руку Каса у себя в штанах. И почему-то двух этих вещей вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя живым в полуразрушенной хижине в долине смерти. Кас привстает с бедер Дина, чтобы сдвинуться ниже, и у Дина совсем сбивается пульс. Когда же Кас стягивает его джинсы вниз, Дин начисто забывает о дыхании. Однако оно возвращается к нему чуть позже... Возвращается вместе с судорожными, рваными стонами, которые Дин издает, когда Кас делает ему минет. — Была бы моя воля — я бы умер сегодня, — шепчет Кас в губы Дину спустя некоторое время, — я бы умер счастливым. Дин уверенно, почти властно проводит руками под распахнутой рубашкой Каса по горячей коже, а затем резко перекатывается так, что тот оказывается под ним. Дыхание Каса учащается, и он завороженно глядит на Дина. Тот плавно ведет ладонями по его груди, а потом устраивает руки на запястьях Каса у его головы, прижимая их к постели. Нависая над Касом, Дин безотрывно смотрит ему в глаза. — Ты мне все-таки пообещай, — и слова звучат как приказ, которые Дин давно привык отдавать. — Любить тебя до конца жизни? — сразу улавливает Кастиэль, и Дин кивает. С этим обещанием он хотя бы будет ночами спать спокойнее. Кас будет стараться жить. Кастиэль, как правило, подчиняется его командирским приказам. Он с удовольствием выполняет и любые приказы Дина в постели. Но это обещание… Дать его несложно во время их чертова конца света, но Кас не видит в этом совсем никакого смысла. Кас закрывает глаза. Дин и так знает, что любовь к нему для Каса его личная разрушительная константа. Кас знает, что это обещание он выполнит при любых обстоятельствах: живи он как подобие человека или будь он истинным вечным ангелом. Больше всего он боится, что все-таки переживет Дина. Но с такой перспективой он без промедления согласен быть тем, кем уже стал. Обессилеть, умереть, сгнить в этом мире, где больше не будет Дина — лучшее, что может с ним случиться. Лучше, чем в таком мире жить. — Знаешь, Дин, — начинает Кастиэль, сидя на ступеньках хижины и закуривая сигарету, — ты бы мог не быть таким эгоистом и пообещать мне то же самое. Он выдыхает и расфокусированным взглядом провожает рассеивающийся дым. Дин застегивает пуговицу на джинсах, опускается рядом и тоже тянется за сигаретой. Они курят минуту молча, после чего Кас снова говорит: — Можешь не верить, но это одна из лучших вселенных, которую я мог выбрать. Губы Дина изгибаются в кривой улыбке. — Так у тебя был выбор? И ты сделал его в пользу этого дерьма? — саркастично тянет он, неопределенно махнув рукой с зажатой между пальцами сигаретой. Кас закидывает голову назад, довольно осклабившись. — Я сделал выбор в твою пользу, — отвечает он, закатывая глаза словно при оргазме. Дин косится на Каса и переводит взгляд на безбожное небо, где уже начинает брезжить холодный рассвет. Дин искренне не понимает, как Кас мог так оплошать, выбирая себе вселенную. Кас никогда не говорит Дину о том, почему эта вселенная — его лучший выбор. И он никогда не объясняет ему истинного значения слов “в пользу тебя”. Он не говорит ему о том, как они уже переписывали эту вселенную. Как предотвратили апокалипсис и дожили до иного две тысячи четырнадцатого года. Года, когда метка Каина выжгла душу Дина дотла, испепелила его человечность и обволокла его тягучей чернью, обратив в сильнейшего и опаснейшего демона — Рыцаря Ада. Кас не говорит Дину, что изменил ход времени. Что вернулся в точку отсчета и позволил стереть из истории пережитые ими пять лет. Что он сам дал ход апокалипсису. Кас — эгоист, который просто не смог жить в мире, где Дина больше не существует. Кас сделал выбор в пользу вселенной, где они хотя бы смогут умереть вдвоем. Дин докуривает и бросает бычок на землю. — Думаешь, все это когда-нибудь кончится? — скептически произносит он, имея ввиду, конечно, анархию и отчаянную безысходность, захватившую этот проклятый, по его мнению, две тысячи четырнадцатый год. Дин хочет услышать лживое “да”. Кас хочет раствориться в сегодняшнем утре. — Лучше бы не кончалось. Лучшего года Кастиэль даже представить себе не может.