_____________________
— Как зовут твою подругу? Сохён? Она еще хочет со мной познакомиться? — Бэкхён с ногами взобрался на постель сестры. Юна бросила на него гневный взгляд, коротко выдохнула «ноги», дождалась, когда он опустит их на пол, и кивнула. — Да. Вчера как раз спрашивала. — Скажи ей, что я хочу с ней встретиться. — С чего это вдруг? — Юна свела брови на переносице. — С чего вдруг ты должна говорить или с чего вдруг я захотел с ней встретиться? — Второе. Ты никогда не хотел. — Передумал? — Вот и спрашиваю, с чего вдруг? Спермотоксикоз? — Эй! Выбирай выражения: я твой старший брат! Юна откинулась на спинку стула и расхохоталась. — Ты покраснел, — сквозь смех выдавила она, утерла выступившие на глазах слезы и выпрямилась. Плечи ее дрожали от сдавленных смешков. — Значит, правда. У Бэка горели даже уши. От смущения или негодования, или от всего сразу — сказать не мог. Как не мог и правдой поделиться. Лучше быть озабоченным подростком-натуралом, нежели геем. — Просто позвони ей и скажи, что я хочу с ней встретиться! — Ох, ладно, притворюсь, что верю в твою невинность, — пропела Юна и потянулась за мобильным. Тот лежал на столе и всем своим видом показывал, как хочет сделать этот звонок. Бэкхён соскочил с кровати, на ходу потрепал сестру по волосам, получил носком тапочка по щиколотке и выскочил в коридор. Вовремя: из-за двери послышался торопливо-взволнованный голос Юны: «Он согласился!». Бэкхён покачал головой и вошел к себе. Свет был потушен, но потолок горел голубым. Экран айфона, оставленного на кровати, мерцал новым сообщением. От кого: Сехунни 21:20 Ты поговорил с отцом? Бэк оглянулся на дверь. Щебетание Юны наполнило квартиру. Он прикрыл глаза и рухнул на кровать, прижимая к груди телефон. Мертвый голубой свет проник сквозь футболку, кожу и мышцы; вопрос друга отпечатался на сердце. Сообщение, которое невозможно удалить. Кому: Сехунни 21:32 Да. Вряд ли получится: нужно готовиться к конкурсу. Врать нехорошо — это Бэк знал с детства. Врать близким людям — нехорошо вдвойне. Но нежелание лгать не перевесит боязни разочаровать отца. Бэкхён разжал пальцы. Телефон упал на колени. Голубое сияние погасло, впитавшись в жесткую ткань джинсов._________________
— …а потом нас провели за кулисы, и Тиффани подписала мне диск с последним синглом! У меня так руки дрожали: думала — уроню… — Сохён говорила, потягивая ядовито-клубничный коктейль через полосатую соломинку. Бэкхён кивал. Пластилиновая улыбка исказила лицо. Щеки болели, а в уголках глаз собрались слезы. Хотелось впечатать кулак в стол и нарычать на болтушку. Чтобы заткнулась на секунду. Чтобы перевести дух и снова научиться думать. Не о Тао. Ибо в каждом ее пустом, звенящем слове он слышал глубокое и темное, тенью скользящее от одного звука в другому «Тао». Тао, Тао, Тао, Таотаотаотаотаотаотао — Тао! — до бесконечности. Бэкхён заставил руки лежать на столе, ибо хотелось — до одури — стиснуть ими виски, выдавить из каждой молекулы своего тела лишающее рассудка имя. Кожа горела, под одеждой — ныла и чесалась. От желания сбежать выворачивало наизнанку. Хотелось схватить скрипящий стул и бросить его в заплаканное окно. Хотелось вытащить из глотки застрявшую там наждачную бумагу и потереться об нее щекой. Заплакать. Пойти к отцу, упасть на колени и просить, пока не отсохнет язык: «Можно я не буду твоим сыном?». Сохён сказала что-то смешное — засмеялась мышкой, — и Бэкхён повторил за ней. Она увидела, что ему смешно, и начала сыпать шутками. И Бэк смеялся. Снова и снова. Потому что не хотел разочаровать. Потому что это он, потому что горло жжет непролитыми слезами. Коктейль закончился, дождь — тоже. Бэк помог Сохён надеть плащ и придержал дверь, когда она выходила. Над входом висел колокольчик — тот самый, что заставляет героев фильмов оборачиваться и смотреть на входящих в дешевую забегаловку красавиц-детективов-киллеров. Он звякнул, когда Бэкхён отпустил ручку. Звякнул в сердце, которое замерло, когда глаза скользнули по компании старшеклассников, собиравшейся перейти дорогу. Бэкхён бы и не обратил на них внимания, если бы не споткнулся о взгляд, брошенный на мокрый тротуар у его ног. Тао смотрел на них; Лухан придерживал его за руку. В жесте этом было нечто пугающее и в то же время — пронзительное. Мучительное. Щемящее сердце. Сладкое, как шепот на ухо: «Мой». «Твой!» — хотелось прокричать в ответ, но вместо этого Бэк отвернулся и быстрым шагом увел Сохён прочь._________________
Они успели пройти до конца аллеи, когда снова пошел дождь. Сохён улыбнулась, опустив глаза, и сказала, что отец будет поздно, и если Бэкхён хочет… Бэкхён не хотел, но согласился. Она жила в доме с лифтом, который находился на вечном ремонте. Бумажка с объявлением давно пожелтела и держалась на одном уголке, прихваченном зеленой клейкой лентой. Она зашелестела, когда они вошли в подъезд, впуская за собой промокший ветер. Сохён виновато посмотрела на лифт и пробурчала «пятый этаж». Подымались молча. Чистые ступени напоминали клавиши фортепиано. Бэкхён первый понял, что в квартире кто-то есть. Сохён собиралась закрыть нижний замок, когда он услышал этот глухой, хорошо знакомый звук. Стон. Не боли — удовольствия. Сохён замерла. Мокрые пальцы сжались на замке. Она тряхнула головой, словно этот звук запутался у нее в волосах, а Бэк увидел зонт. Он притаился в углу. Бэкхён знал эту длинную коричневую ручку: потертую, с глубокой царапиной у жесткой кнопки; знал бордовый рисунок — ромбы и треугольник — на бледно-красном, как бок спелого абрикоса, фоне. На вешалке было два плаща. Один из них пах тем особенным запахом, который Бэкхён мог узнать везде. У порога стыдливо ютились забрызганные грязью туфли. Они не хотели, чтобы их узнали, и прятались в тени. — Я… Может, пройдемся? — Сохён вскинула на Бэкхёна умоляющий взгляд. Он коротко кивнул, соглашаясь. Он не хотел подробностей. Не хотел выслушивать объяснения. Они окунулись в дождь, прошлись до угла дома. Сохён вспомнила, что ей нужно зайти к подруге за конспектом. Каким — не стала придумывать. Они распрощались. Дома Бэкхёна встретила мать и на брошенный мимоходом вопрос: «А папа еще не вернулся?», — устало ответила, что снова задержался на репетиции. Бэк кивнул и ушел к себе. За ужином он молчал. Юна спросила, не заболел ли он, и Бэк ответил отрицательным движением головы. Мать не поверила и пощупала его лоб. Он был холодным и липким от пота. Отец смотрел на Бэкхёна внимательным, цепким взглядом. Тот боялся поднять глаза. Он должен был продумать каждую фразу, прежде чем заговорить. После ужина отец ушел в кабинет; Бэк выждал двадцать минут и последовал за ним. Когда он вошел, отец настраивал пианино. Каждая клавиша обязана звучать идеально. Так же и Бэкхён. В понимании отца они были тождественны. — Что-то случилось? — отец не поднял головы: он всегда узнавал его по шагам. — Можно и так сказать. Бэкхён прошел к пианино и опустился на скамейку рядом с отцом. Тот посмотрел на него и улыбнулся. Бэкхён любил эту улыбку. В ней было много нежности и тепла, отцовской любви и понимания. На последнее Бэкхён особенно надеялся. — Я сегодня встречался с Пак Сохён, одноклассницей Юны. Отец продолжал улыбаться. Ничто не выдавало в нем волнения. Да и с чего бы вдруг ему волноваться? Он думал, что осторожен. — Она милая, любит музыку. Отец кивнул. — Рад за тебя, — сказал он, но голос его дрожал. — Но у нас вряд ли что-то получится. — Почему? — отец был удивлен искренне, а облегчение мастерски скрыл. — Мне нравится другой человек. Его зовут Хуан Цзы Тао. Он китаец, учится в моей школе. Отец замер. Взгляд его дрогнул и ускользнул прочь. Одна из струн тихо запела, поддаваясь неловкому движению руки. Отец провел ладонью по волосам, прочистил горло. На Бэкхёна он не смотрел. — Ах, вот как… Э-м… Мама знает? — Нет. Я хотел, чтобы ты узнал первым. Отец хмыкнул. — Ну что ж, я рад, что ты мне доверяешь и… если ты действительно… любишь этого… парня, — последнее слово далось ему с трудом; он запнулся, сглотнул тяжело, перевел дыхание и закончил: — Думаю, в этом нет ничего… постыдного. — То есть, ты не против сына-гея? — Нет-нет, я… как ты мог такое подумать? Ты мой ребенок, и я приму любой твой выбор. Я хочу, чтобы вы с Юной были счастливы, и если… если это сделает тебя счастливым… — Спасибо, — мягко прервал его Бэкхён. Он видел, как отцу больно. Тот говорил о счастье, которое ему приходилось скрывать, о котором знал лишь зонт с коричневой ручкой и грязь на туфлях. Отец поднял голову и заглянул Бэкхёну в глаза. — Ты хороший сын, Бэкхён, — проговорил он тихо. Бэк улыбнулся и так же тихо ответил: — Потому что у меня хороший отец._________________
На часах было начало девятого, когда от Сехуна пришло сообщение с номером Тао. «Ты должен мне двойной „Bubble tea“», — приписал друг в конце, на что Бэкхён лишь покачал головой. Ему понадобилось десять минут, чтобы набраться мужества и написать Тао: «У Чанёля длинный язык. Он сказал, ты хочешь видеть меня на вечеринке у Лухана? Боюсь, у меня не получится. А если в другой день?». Бэкхён прочел сообщение двадцать раз, трижды переписал, зажмурился и нажал на «отправить». Ответ пришел сразу: «А если сегодня?». Бэк расплылся в идиотской улыбке, бросил взгляд за окно, где дождь размывал по небу синюю акварель сумерек и настрочил: «Ты любишь гулять под дождем?». «У тебя красивые пальцы: всегда хотелось их погреть. Не лишай меня такого удовольствия». Бэк закусил губу; щеки пылали. Он вскочил с кровати и, уже обуваясь, написал ответ: «Встречаемся возле школы. У тебя есть десять минут». На выходе его встретил зонт с бордовыми ромбами. Бэкхён остановил на нем взгляд, улыбнулся как старому знакомому и, накинув на голову капюшон, выскочил из квартиры. 2 июля 2014