Катастрофа

      Ынхёк стоял на кухне, оперевшись спиной о прохладный подоконник и машинально помешивая ложкой остывший чай в треснувшей кружке. Уже полвторого утра, а Донхэ всё нет дома. Нет, Хёк уже не волновался за него, ему было безразлично, с кем старший проводил время – лишь бы вернулся домой живым и здоровым, чтобы Джэ смог, наконец, нормально уснуть. Именно в этом пытался убедить сам себя Ынхёк, но, честно говоря, выходило плохо.       Все то время, что они с Хэ снимают квартиру, застилает всё перед Хёком серым полотном. Это была инициатива Хэ, и младший без раздумий с радостью согласился: "Жить вместе проще и веселее", – думал он тогда. Ну конечно.       На самом деле Донхэ не был таким уж плохим соседом. У него была работа, которую он очень любил, и потому отдавался ей с удовольствием, к тому же, она приносила неплохой доход, пусть и не очень стабильный. Ли Донхэ был татуировщиком. На его плечах и шее, спрятанной под рыжими прядями, красовались творения, созданные по его собственным эскизам. Не то чтобы он безумно хотел изрисовать чернилами свое тело, но в его профессии это было необходимо так же, как полные румяные щеки хорошему повару и стильная прическа парикмахеру. Но тату были для него не только "визитной карточкой": сквозь чернильные розы, худые пальцы и завитки букв на его тонкой коже просачивалась та страстная натура, которую он тщательно пытался скрыть ото всех. Помогала ему в этом и его небрежная одежда: большая свободная майка на длинных лямках, демонстрирующая его красивую грудь, шею и ключицы, которых едва касался новый узор мастера; обтягивающие разодранные джинсы и грубые поношенные кеды, довершали все растрепанные рыжие волосы с темными отросшими корнями шоколадного цвета. Привлекателен. Очень. Просто безумно красив. Но как-то отстраненно безразличен ко всему и запредельно недоступен. Хотя в общении был очень прост со всеми и совсем не агрессивен, чаще даже доброжелателен. Клиенты любили его, любил и Хёкджэ, молодой светловолосый студент, который подрабатывал в кафе, слишком мало ел и слишком много думал.       Вот и сейчас Джэ ломал голову, пытаясь понять смысл происходящего и найти хоть какие-то дальнейшие перспективы в их с Донхэ общении. И, разумеется, он находил, пусть закрывая глаза на одни вещи и освещая розовым светом другие, но находил, или ему слишком хотелось этого.       Глупо, наверное, со стороны Хёкджэ было надеятся на что-то между ними. Да какое там "наверное"! Ведь Донхэ – его родной брат! Но бесполезно уже пытаться убить свои чувства, поглотить их в себя, хотя Хёк все еще отчаянно предпринимал попытки, обманывая самого себя.       Хэ знал обо всем и просто жил с этим, все так же заботясь о младшем брате. Не мог же он выгнать его на улицу: Хёку просто некуда было идти, да и сердце не позволяло совершить такую жестокость по отношению к близкому человеку. Родители парней погибли в автокатастрофе год назад, после этого случая старший брат сильно изменился: стал задумчивым, малообщительным, более рассудительным. Он стал окружать Хёка повышенной дозой тепла и любви, как бы компенсируя невозвратную утрату. Они старались друг для друга, и все было действительно хорошо. Пока Хёк не признался Хэ в своих чувствах.       Это случилось вечером. Хекджэ трясло весь день, он никак не мог поверить в реальность происходящего, но уже твердо решил объясниться перед братом и теперь ждал того дома с работы. Наконец Джэ услышал стук входной двери, а затем и щелчок выключателя. Весь вечер для младшего прошел как в тумане. Но после ужина, когда братья по привычке уселись смотреть телевизор (Хёкджэ сидел на полу, облокотившись спиной о край дивана, а Донхэ сидел на диване и мягко перебирал волосы младшего, уставившись в цветной экран) Ынхёк набрался смелости и заговорил как-то отстраненно и с улыбкой. — Хён, я люблю тебя. – проронил Джэ, смотря куда в сторону, и услышав собственные слова, зажмурился и замер в ожидании ответа. — М? Да, Хёкки, я тебя тоже. Маленький ты у меня еще, избаловал тебя. Не стоит вобще-то взрослым парням такое друг другу говорить, а то еще люди не то подумают. – тут Донхэ улыбнулся и потрепал брата по волосам, другой рукой выуживая из блестящего пакета любимые сильно солёные сырные чипсы.       Хёкджэ испугался: он не понял. — Донхэ, я и имел в виду не то. – тут Хёк обернулся, и они встретились взглядами.       На лице Хэ читалось недоразумение и легкий шок. — Знаешь, пойдем сегодня спать пораньше, я очень устал, да и у тебя вид неважный. Снова родители снились?       Он притворяется или действительно не понимает? — Нет, не снились. Не переводи тему, Донхэ. А вид у меня такой, потому что извелся за весь день, пока ждал тебя с работы. — Задержался. Сегодня клиентов было много. Пойду-ка я в душ. – тут старший предпринимает попытку встать с дивана, но Хёк резко встает и толкает того обратно, заставляя сесть на место. — Послушай меня внимательно, пожалуйста. Я не шучу и говорю не о братской любви, хотя это, конечно, тоже, но...Черт! Я люблю тебя, Донхэ. Как парня. Ты мне нравишься, привлекаешь, соблазняешь. Я люблю тебя и...хочу. – сбивчиво произнес Ынхёк, фразы которого не совсем соответствовали плану, и взглянул брату в глаза.       Донхэ, казалось, облили холодной водой. Его Хёк не шутит. Он только что признался ему в любви. Не говоря уже и о нетрадиционной ориентации. "Что я с ним сделал?" – пронеслось в голове у старшего. — Хёкджэ, так нельзя, это неправильно. У тебя ведь была милая девушка, разве она все еще не любит тебя? Не повторяй за мной этих глупостей, я дурак, слышишь? — У тебя кто-то есть? Кто он? Кюхён, да? Или Шивон? — Нет у меня никого. Кюхён с Сонмином, а Шивон вообще на тебя запал!.. — В чем тогда проблема? — Да ты сам-то себя слышишь, а? Мы братья, Хёкджэ! Вместе нам никогда не быть. Я не буду с тобой спать, и это моё последнее слово. – тут Хэ все же удается подняться с дивана, он хватает кожаную куртку, ключи от старого отцовского "Фольцвагена" и бутылку тёмного пива. — Переночую сегодня у Сонмина. Подумай над моими словами.       Хёкджэ до сих пор прокручивает в голове наизусть заученные за месяц фразы из того разговора и думает, что всё могло бы быть по-другому, не признайся он тогда Донхэ. Он думал, скажет, и станет легче, сердце освободится от тяжкого груза. И оно освободилось, но теперь в душе стало как-то пусто и темно. Мучительно больно видеть Донхэ так близко, но чувствовать холодную непроницаемую стену, которая растет с каждым днем. Растет и изнуряющее всепоглощающее чувство одиночества. Растет недопонимание между братьями. Растет ощущение ненужности, бессмысленности. Растет желание оказаться в тот страшный день в машине вместе с родителями...