Гертруда

Громыхает музыка, точно молотком ударяя о грудную клетку и черепную коробку. Ощутимо. До желания вернуться в тишину пустынных авеню. И глаза режет не так светомузыка, как отсутствие Томми. Адам еще раз внимательно осматривает гостиную, особенно барную стойку, излюбленное место белобрысого засранца, но там лишь Сутан болтает с какой-то блондинкой. Развернуться и исчезнуть, пока никто не заметил. Сделать вид, что эвакуатор приехал слишком поздно, потом пробки, усталость... Что угодно, а сейчас к Томми, выказать ему, что пренебрег просьбой посетить эту вечеринку вместе с ним, за то чувство гадкого одиночества, что першит в горле. Его заметили. Не вовремя, когда он уже взялся за дверную ручку и мысленно повернул ключ зажигания. Машут рукой, приглашая на коктейль. Черт! Медленный выдох. Приклеить на лицо улыбку, спрятать пустоту в глазах, иначе он распугает всех гостей, чтобы мило протянуть: − И я рад тебя видеть, Сутан. Плевать, что изобразить радость не удалось, что все почувствовали и заметили. Все не имеет значения – здесь нет Томми. − Поздоровались, обменялись улыбками, можно и домой. − Не так быстро. – Лукаво подмигивает друг, кивая в сторону своей гостьи, что лениво потягивает через трубочку «Космо». Кокетка: соблазнительный корсет цвета невинности, чулки, кружево которых не скрывает даже гипюровая юбка под цвет черных ботинок. Но все это теряется на фоне сочных губ и броского макияжа. − С тобой хотят пообщаться. – Так предсказуемо, что Адам закатывает глаза, на секунду забыв и о музыке, и о Сутане. Мурашки по коже, когда возле уха раздается: − Я слишком долго тебя ждала, − изящные пальцы блондинки медленно скользят от колена до бедра, вынуждая Адама едва ли не подпрыгнуть на месте. Какого черта все забыли о приличиях, а Сутан еще и о том, что, между прочим, это его знакомая, а значит, Ламберт не нанимался развлекать «всяк сюда входящих». Резко схватив запястье, он потянул на себя девушку, отчего та едва не свалилась со стула. − Ну-ну-ну, милая, − как не старайся быть сдержанным, сегодня это не получается: нет Томми – нет вежливости. − Разве родители не учили тебя, что хорошие девочки не распускают свои клешни налево и направо? − Наоборот, − снова этот язык на губах дразнит, − они говорили, что за счастье нужно хвататься обеими руками. Как и я сейчас. Адам видит, что ей больно, что напускная храбрость – это не более чем маска, но обозленность на всех блондинов и блондинок говорит, что справиться с болью можно только сделав и другому больно. − Учти, − по красивому лицу расползается трещина (что же ты не просишь отпустить свое запястье?) − не знаю, как тебя зовут… − Гертруда. Это естественно меняет положение вещей. Обхохочешься просто. − Так вот, милая, − Адам подцепливает пальцем подбородок, так, чтобы девушка услышала каждое слово, а не смотрела по сторонам, словно ища кого-то, − если у тебя под юбкой нет сюрприза, то нам в разные постели. Запомнила? Надежда на побег тает так же быстро, как остатки самообладания. Ему не нравится рука около паха. Не нравится глазурь в глазах. И уж точно эта маленькая родинка возле ключицы. Невероятно, чтобы у двоих людей… Взгляд на ногти – облезший лак. Твою мать! Против воли лицо расплывается в улыбке до ушей. Поиграть решил?! − Ну что ж, Гертруда, − словно пробуя на вкус, Адам растягивает каждый слог имени, чтобы на выдохе прошептать одними губами «маленькая обманщица». – Потанцуем? Они перемещаются на танцпол. Медленная музыка обволакивает точно кокон, и Адам, в конце концов, расслабляется, прижавшись грудью к прямой, точно струна, спине. − Ты ничего не хочешь мне сказать? − шепчет на ухо, вдыхая едва уловимый запах своего же парфюма. Купил такие же или побрызгался, когда Адам мирно сопел в подушку? − Лишь, − облизывает губы, и рука тянется в челке, а потом словно вспомнив, что на голове парик, замирает на полпути, но Ламберт все же перехватывает ладонь, прижимает к своим губам чуть красное запястье. Здесь тот же запах кардамона, сандалового дерева и амбры. – Твои ладони на бедрах… Может, не так быстро? Адам тянет с ответом, проведя кончиком языка по чуть сладкой коже, чувствуя, как дрожит в его объятьях эта ненастоящая Гертруда, как пытается держать спину прямо, чтобы не касаться его груди, тем самым мучая себя и Ламберта. Подушечки пальцев покалывают – сейчас забраться бы под футболку и царапнуть, пометить с головы до ног, вот только чертенок надел до жути тесный корсет. − Значит, медленно любишь? – хмыкает брюнет, властно прижимаясь: нет больше никаких сантиметров, их тела трутся друг о друга, и если бы не чертов гипюр… − Я не… ты все неправильно… − Тссс, − рука ложится на живот, как Гертруда сразу же вздрагивает, пытается отстраниться, что-то говорит о Сутане. Плевать, пусть смотрят, пока разрешают. – Ты любишь играться, дразнить языком губы, прежде чем поцеловать, а потом зарыться пальцами в волосы, перебирать пряди, иногда дергая, и шумно выдыхать в губы, когда воздух на отметке «катастрофически мало». – Адам касается чувствительного местечка под ухом, как блондинка послушно выгибает спину и поворачивает голову, тянется за поцелуем, даря знакомый полустон. Сознание пьянит власть над этим телом, что выдает себя за девушку, тела, что пытается бороться с ним, сохраняя свой обман, что боится взглянуть ему в глаза. Потому что они в паутине желания. Блестят, манят даже больше, чем приоткрытые губы, ладони, что безжизненно застыли на его бедрах. − Чуть выше, − легкий укус и снова вылизать изгиб шеи, притупить секундную боль, ощутить гладкость кожи, охмелеть, забиться в конвульсиях, когда ладонь накрыла пах, обрисовывая контуры проступающего члена. – Так не честно, ты это знаешь? – Блондинка довольно улыбается, обнажив белоснежные зубы и сжимая пальцы так, что перед глазами приятные звездочки. – Гаденыш, − музыка бьет по перепонкам, наверное, поэтому возмущения из-за засоса на молочной коже, услышал только Адам. − У меня больше терпения, чем ты думаешь. Я очень терпелив. Очень-очень. − Посмотрим! Это вызов. Но больше пытка, потому что снова сжимает, засасывает его шею так же, как и он секунду назад. Один темп, трутся бедрами друг о друга, глаза в глаза. − Плохой То… − Правила! – недовольно бурчит Гертруда, рассматривая красный след – ожег от губ. − Плохая девочка, − исправляется Адам. – А как насчет этого? Тянется под юбку, проводит пальцами по кружеву, отмечая легкую дрожь, потом голая кожа. И губы сухие – в один миг. Гладит, задевая волоски, изучая, словно никогда раньше не прикасался. − Нравится? − Нравишься! − Что именно? – голос сразу же хриплый, стоит лишь слегка задеть, погладить между бедер. − Твое возбуждение, − Адам медленно двигает рукой к паху. – Твой запах, − проходится носом от ключиц к засосу, втягивая воздух. − Ты пахнешь мной, и это безумно заводит. Твои губы, даже эта красная помада, после которой остаются следы. Целует, вбирая в себя вкус лайма, поглаживая язык и нёбо. Это вкусно. И только когда дышать нечем, они отрываются друг от друга. Смотрят ошалевшими глазами, не видя ничего вокруг, кроме красных пятен около рта. А потом это исчезает, потому что ладонь накрывает твердую плоть под натянутой тканью. Новый поцелуй заглушает возражения: «Не здесь». Мозг утверждает, что никто не увидит, что со стороны это похоже на танец. Так и есть – танец страсти, когда хочется прижаться не к одежде, а голому телу, скользить пальцами, подставлять шею под мокрые укусы, сжимать задницу до красных отпечатков. Не бояться любить. Пелена удовольствия разбивается с прикосновением острых ногтей к плечу. − Какого… Сутан, ты не вовремя! – рычит Адам, отрываясь от опухших губ партнера. Грудь тяжело вздымается, и руки за спиной, иначе не удержится и снова прижмется к Гертруде, что прямо сейчас двусмысленно ему подмигивает. – Мы немного заняты. − Я вижу, − изрекает друг, мысленно говоря себе, что этот день нужно обязательно запомнить – еще никогда Ламберт так сильно не смущался. – Ты макияж подпортил, малыш Томми. Давай подправлю, пока я полностью не захлебнулся своею слюной. И хочу напомнить, в моем доме полно комнат. Тянется рукой, как сразу же натыкается на: − Мы уже уходим. − А… − слова застряли в горле. − Вечеринка в разгаре. Танцоры скоро будут... Еще бы его услышали! Томми проводит языком по губам, как глаза Адама больше не видят рядом Сутана. Они полностью и безвозвратно поглощены друг другом. − Когда я говорил, что не против ролевых игр, я и подумать не мог, что ты подойдешь к этому со всей пылкостью и фантазией, мой маленький, развратный котик, − Адам чмокает Томми в нос, а тот, точно ребенок, уперев руки в бока, заявляет, что по правилам игры, он Гертруда, а не ласковый котеночек. Музыка стихает, только сердце становится громче, взгляды жарче и нетерпение, – скорее домой, скорее в свой мир, что пахнет кардамоном, сандаловым деревом и амброй.