Невозможный алфавит

      Говорят, жулики всегда побеждают… Но никогда не выигрывают. И благодаря этому они могут гнаться за своей иллюзорной целью хоть всю вечность — по крайней мере, ту недолгую, что им отмерена.              Любой иллюзионист — жулик по определению. И отнюдь не последнее место в составленной кем-то наглым и явно верящим в своё бессмертие иерархии занимает Хранительница Тумана первой семьи мафиозного Альянса. Когда-то Энма считал таковой скромную и слегка неуверенную в себе — что никогда и ни на йоту не умаляло её силу — девчушку по имени Докуро Хром… Но за спиной этого порой даже слишком искреннего для славящегося подлостью атрибута чада стояла опасная своим своеволием тень, однажды превратившая некую Наги с глазами-аметистами в безликую, но одновременно такую живую свою анаграмму. Превратившая безобидный и почти бесцветный пар в густую молочную пелену, скрывающую от врагов смертельные ловушки и сводящую с ума осознанием беспомощности.       Рокудо Мукуро — первоклассный жулик, и она способна заразить своим лицемерием всех вокруг, даже самых далёких ото лжи, вроде так ценящего её Савады Цунаёши. Пусть поверхностно, а не всем сердцем, пусть всего на какие-то незначительные минуты, но Вонгола Дечимо, чувствуя покровительственный толчок лазурно-серого Пламени, преображается, заставляя своих врагов теряться в догадках, что же задумал на первый взгляд простодушный и читаемый как раскрытая книга паренёк.       Козато Энма — тоже жулик. По крайней мере, его таковым называет сама Рокудо Мукуро, а уж она несомненно знает в подобном толк. Мукуро шутливо смахивает с его плеч песок миражей, оставшийся после визита Хранителя Пустыни, и заглядывает в глаза, упираясь ладонями в стол — обязательно поверх важных бумаг — и чуть подаваясь вперёд с явным намерением вызвать возмущение столь наглым нарушением личного пространства, которое босс семьи Шимон так ценит. Ценит на людях и для людей. И совсем не ценит, когда рядом нет никого, кроме чужеродного для его сути атрибута.       — Мне кажется, ты забываешь, что туман стелется по земле, а не парит где-то в небе. — Мукуро сидит вполоборота и с интересом рассматривает одно из колец Ада на своём пальце, словно бы в надежде на чудо, которое дьявольский предмет просто не может даровать по определению. И всё же дарует, ибо иначе как чудом сокрытую в нём силу не назовёшь.       Да тут мир сам по себе — гениальный жулик и бесподобный иллюзионист, обманывающий живущих в нём людей, потому и неудивительно, что находятся те, кто пытается ему противостоять или подражать.       — Мы ведь договаривались, без подсказок. — Энма с не меньшим интересом смотрит на кольцо Шимон, стараясь, похоже, занять себя чем угодно, лишь бы не встречаться взглядом с только этого и дожидающейся Хранительницей Вонголы. В словесных дуэлях они оба слабы и уязвимы, поскольку любят заводить их в тупики, из которых часто сами неспособны найти выход, но вот глаза у Мукуро явно сильнее, особенно левый, лазурно-серый, как и цвет Пламени Тумана.       — Я не подсказываю, я жульничаю, — невозмутимо отзывается Мукуро, постукивая пальцами по столу и привлекая к этому жесту и звуку столь желанное внимание. — В конце концов, моя цель — победа, а не поражение. А побеждать можно любыми способами.       Не только лицемерием умеет заражать Мукуро, но ещё и азартом. Тем самым безумным стремлением превзойти любого и при любых условиях, даже самых невыгодных. Даже не зная, что на кону и есть ли он вообще.       Они могут беседовать вот так, ни о чём и в то же время о чём-то важном, никому из них неведомом, часами. Но у них, на самом деле, лишь короткие минуты, которые каждый каким-то мистическим образом умудряется вырвать у Цунаёши, посылающего на встречу с Энмой Мукуро, оставляя подле себя её живую и такую неправильную анаграмму с аметистовыми глазами и мягким, словно бесцветный пар, именем Наги. Савада Цунаёши тоже тот ещё жулик, только по-светлому, по-доброму… Мукуро говорит, что так бывает.       Энма мысленно засчитывает себе иллюзорную победу за то, что Мукуро первой отрывается от созерцания своего кольца и поднимает на него взгляд — абсолютно бесстрастный, но одновременно полный бесконечного любопытства, как и сама суть горящего лазурно-серым цветом атрибута.       Мукуро встаёт, небрежным и едва уловимым движением поправляя неизменный, словно бы вечный кожаный плащ, поворачивается к столу и, опуская руки поверх несомненно важных бумаг, чуть нагибается вперёд. Такой привычный и нарочито провокационный жест, который ни разу до сих пор не вызвал ничего, кроме никак не отражающейся на губах Энмы усмешки, похороненной на глубине глаз, которые Мукуро буквально ненавидит. Как ненавидит свой проклятый слишком яркой печатью Ада глаз. А ведь у Энмы имя — почти как у правителя той самой подземной обители, куда однажды заведут пресловутые Шесть Путей Мертвеца. Не будет никакого перерождения, равно как не будет и бессмертия, причём именно в таком порядке важности. Вечность человека — это его жизнь, одна, такая длинная и такая короткая, сколько ни живи.       — Жульничаешь. — Мукуро с интересом следит за тем, как Энма протягивает руку с кольцом семьи Шимон на пальце и опускает поверх её, Пламенем Земли подавляя слишком распоясавшуюся силу Тумана, но даже не думает предпринимать что-либо в ответ.       — Я не жульничаю, я даю подсказку, — отвечает Энма, тогда как взгляд цепляется за небрежный узел галстука, зачем-то повязанного поверх не то майки, не то футболки, из-за плаща не разобрать.       — Я подсказками не пользуюсь, они слишком часто оказываются ловушками.       Энма не хочет гадать, в чём здесь правда и какой в ней процент истины. Но он точно знает, что слова не несут ни грамма лжи.       Не нужно обладать гипер-интуицией Вонголы, чтобы понять: Рокудо Мукуро способна на обман, лишь сотканный из Тумана своего атрибута, а вне поля боя куда удобнее говорить всё, как есть, чем пытаться лукавить. Люди сами всё перевернут вверх ногами и создадут для себя сотни несуществующих миражей опасности, несомненно желаемой на своём пути, чтобы оправдывать ожидания и порой недопустимо большое количество жертвуемого на него времени и сил. Так делает Цунаёши, и это Энма знает отнюдь не со слов верной тому Хранительницы — просто он такой же и потому отлично понимает ход чужих и одновременно таких похожих мыслей.       Мукуро насмешливо щурится, когда её всё же хватают за узел галстука и резко тянут на себя, чтобы пресечь любую, даже самую маловероятную попытку высвободиться и неожиданно исчезнуть, как это всегда и происходит: словно что-то выдёргивает из глубокого и тяжёлого сна, в котором за пару реальных минут проходит целый час, а то и больше.       — Всё-таки жульничаешь, — едва слышно и почти в самые губы произносит Мукуро, и её силуэт, чёткий ещё мгновение назад, вдруг истлевает на глазах.       Энма сжимает в кулаке лазурно-серый сгусток чужого атрибута, пытаясь для себя решить, победил он, в конце концов, или потерпел поражение… Не говоря уже о том, что кон ему известен не был, Мукуро расскажет, что именно он выиграл или проиграл, только при следующей встрече, одновременно задавая кон новый, такой же незримый и словно бы несуществующий. И Энма обязательно вновь попытается сжульничать, надеясь её обхитрить.       …Или просто опередить, догадавшись о сути кона, но не желая этого демонстрировать до самого конца отмеренных им на встречу непродолжительных минут.