Расслоение.

Люди не разговаривают сами с собой вслух. Не любят. Наверное, потому что это считается первым признаком одиночества. А не это ли самое страшное для такого гиперсоциального существа, как человек? Не говорите мне, не говорите, что вам не нужны люди. Вы все равно заменяете их присутствие другими вещами. Типа книг. Замещаете присутствие других особей играми, изучением культуры, истории, изучением математики. А теперь вспомните, кто же все это сделал? Вспомните, что над тем, чем вы увлекаетесь, трудились десятки, сотни людей, таких же, как вы. Не надо мне говорить про одиночество. Оно сжирает, оно убивает, оно проедает ваши внутренности, вашу душу, и вы убегаете от него с нереальной быстротой. Потому что это смерть вас как личности. Я сам во все это не верил. Наверное, не хотел соглашаться с реальностью. Сами знаете, быть похожим на всех так… обыденно, так скучно. А скука меня пожирала. Я никогда не увлекался какими-то стоящими вещами, какими-то общепринятыми вещами. Не смотрел сериалов, не любил фильмы, не читал странные популярные книги. Не о чем поговорить, точнее, нечего обсудить. Когда я оставался один в квартире (а это происходило достаточно часто), мне становилось совсем невыносимо. Я слонялся по комнатам, изучал стены, кусал губы, разговаривал с собой. Начинал делать какие-то вещи и тут же о них забывал, как о чем-то совершенно пустом и ненужном. Я прожигал свою жизнь сигаретными пачками и слабыми огоньками заканчивающихся дешевых зажигалок. И, вроде бы, я знал, что есть выход из этой ситуации. Надо было взять себя в руки. Но слово «скука». Она была везде. Она переплеталась любовными криками с одиночеством и рождала просто безумный коктейль выскакивающих наружу слов и стонов о спасении. Мне было скучно начинать что-либо. Скучно завершать проекты. Скучно. Черт возьми, как же это было жалко. Я напоминал себе старого, дряхлого человека, у которого из счастья остались только два золотых зуба, которые в любой момент могли отвалиться. На улице ждало отчаяние. Работа была мерзкой, хоть и считается она работой «чистой» - сидеть и перебирать бумаги, заниматься переводами. За три копейки, но все же, это было хоть что-то. Но и такая перспектива – просидеть всю жизнь на жестком стуле, переводя чужие мысли, меня ой как не радовала. Каждый день начинался одинаково. Темнота за окном, мой кашель с утренней сигаретой, таблетка от горла с чабрецом и желание сдохнуть, не продолжая начатый день. У меня была мечта. Я хотел написать книгу обо всех страданиях, что переносит каждый, извините меня за грубость, «белый» человек. Не говорите мне, что страдания эти глупы, не напоминайте о несчастных детях, о голодающих жителях Африки. Я и так все это знаю. Вспомните пирамиду Маслоу. Не там ли нарисовано все ясно и четко? Добиваясь определенного уровня жизни, человека перестают волновать проблемы прошлого. Это уже ниже его достоинства. И я хотел написать книгу. Но это делать было бессмысленно. Слишком много творческих людей. Слишком много пишущих людей, все похожие друг на друга. Выбиваются либо гениальные, либо трудяги. У меня не было шансов. Неуверенность, вечные депрессии, психиатрия – вот карточка моей психологии, вот карточка проблем моей души. Что мне хотелось от жизни? Наверное, показать людям, как нельзя. Как нельзя ходить по улицам, как нельзя пить, как нельзя любить, жить, страдать. Я все делал не так, не так, как делали другие. Когда все в школе гоняли в футбол, я сидел на стуле и читал Лавкрафта. Когда началась пора влюбленностей, я стоял, вжатый в стену своими комплексами и читал Паланика. Поступление в вуз – плевать было куда. Лишь бы родители, м… отъебались. Пофигистичное отношение к происходящему. Нежелание думать ни о чем. Лишь книги вокруг, страницы, абзацы, буквы. Меня окружало безумие писем писателей к любовникам, 1000 листов огромных повествований, количества букв на руках студентов, тогда уже, лингвистического вуза. Везде были знаки, символы, что давали мне импульс, желание развиваться. Они давали мне идеи. Сегодня, например, я – капитан межгалактического корабля «Амантия», огромное трехметровое чудовище с шестью глазами, что не знает добра и сострадания. Завтра я маленький леприкон, что висит вниз головой на ветке столетнего дерева и кричит, что он не хочет больше есть ландышевый суп, ибо там слишком большое содержание сердечных гликозидов. Все выскакивало из моей головы как фейерверки. Да, это были фейерверки мысли. Я гордился ими. Потом все сошло на «нет». Я отупел, перестал видеть даже любое черно-белое, черно-серое, все оттенки серого. И стало еще скучнее. Разговоры вслух начались достаточно поздно. Наверное. Я был бы более счастливым, если бы у меня был любимый человек рядом. Может, он бы хоть как-то нивелировал мои приступы отчаяния. Вот он, я, сидит за стареньким компьютером и тупым взглядом смотрит в монитор, диктуя каждое слово, захлебываясь в сигаретном дыме. В этой квартире каждая стена пропахла табаком. Каждый сантиметр потолка пропах в алкогольных испарениях. Здесь нет спасения, здесь каждый день как прошлый. Здесь каждое движение предрешено обыденностью этого бытия. Одиноко и страшно. Я смотрю в свое отражение и понимаю, насколько я жалко выгляжу. Мечтал быть богом для людей? Остался ничем, сжатым в пространстве, боящимся пошевелиться. До такого доводят мысли о том, что ты идеален, тогда как твои способности примерно равны нулю по шкале долбоебизма. Зачем я это пишу? Вы думаете, я помню? Сегодня слишком дождливый день, чтобы помнить каждую мысль, каждый импульс мозга. Но я точно знаю - я не пытался промыть кому-то мозги. Слишком для этого я слабенький.