Ничто не остается безнаказанным

Каждый день был совершенно особенным. Никогда не происходило одно и то же, но любое время дарило возможность жить счастливо, и Шаман с радостью принимал все, что давала ему жизнь. Например, травы и прочие ингредиенты, которые требовались ему для снадобий. Иногда он наслаждался мягким прикосновением ветра или пением птиц, которые пытались таким образом приманить брачных партнеров. Время от времени он задумывался, не слишком ли много времени провел здесь и не потерял ли способность жить в обществе. Он не имел ничего против одиночества, но кто порой откажется от приятной компании? Надо сказать, годы, проведенные в уединении, повлияли на его способ общения не лучшим образом. Шаман говорил преимущественно загадками, никому не позволяя извлечь из своих слов непосредственного знания, да еще и посмеиваясь над собеседником. Все и без того было достаточно серьезно, почему бы не позволить себе немного повеселиться? Кроме того, в большинстве своем рибика не тратили время на развитие собственного интеллекта, а потому казались ему глуповатыми и наивными. Вопреки всему этому, они по-прежнему приходили к Шаману за советом, хотя ветер и духи рассказывали ему: далеко не всегда сородичи говорят о нем уважительно. Многие считали его сумасшедшим, но это его не волновало. А еще никто не знал его настоящего имени: они обращались к нему как к помешанному Шаману храма Хокоры. Он помогал только тем, кто, по его мнению, действительно нуждался в помощи, а то, что сами «нуждающиеся» думают по данному поводу, его не особо заботило. Каждую ночь он садился на поваленный ствол дерева перед своим храмом и играл на свирели, наблюдая за звездами. Он неоднократно видел, как вспыхивали новые звезды; свет других, однако, становился все слабее и слабее, пока не мерк совершенно. Это был вечный круговорот: когда жизнь где-то ослабевает, в то же самое время рождается нечто новое. Ничто не умирало насовсем. А иногда его взгляд привлекали особенные звезды — связанные с жизнью тех, с кем должно было произойти нечто исключительное. Ясными зелеными глазами наблюдая суету в небе, он слегка приподнимал уголок рта. У Шамана никогда не было желания рассматривать собственную звезду: достаточно было и того, что он обладал даром ясновидения. Впрочем, этот дар проявлялся не так уж часто, даже если другие рибика просили о предсказании. Никто не может разорвать сети, которые плетет творец-судьба. Даже если этот «кто-то» знает о цвете, размере ячеек, обо всех дырах и трещинах, сети судьбы нельзя разорвать. Слегка усмехаясь, Шаман вновь приникал к свирели, а потом пускал по ветру остатки сгоревшей травы. Большинство сошло бы с ума, скажи он им, что они вскоре умрут или заболеют неизлечимой болезнью. Вероятно, после таких откровений ему вдобавок пришлось бы готовить дополнительные снадобья и защитное колдовство, пусть и лишь для проформы: в любом случае, они бы не помогли. Должно быть, именно из-за такой принципиальной позиции его провозглашали безумным, и он мог только устало улыбаться в ответ: каждый безумен по-своему. Он проводил дни, недели, месяцы, выполняя работу, возложенную на него судьбой. Вновь и вновь он собирал ингредиенты для снадобий, помогал раненым или больным рибика, которые просили его совета, а потом направлялся в Рансен, где продавал свои зелья или обменивал их на продукты. Природа давала многое, нужно было лишь знать, где искать; но времена года сменялись, как положено, и он не всегда мог найти то, в чем нуждался. Прямо сейчас, зимой, когда снег скрывал землю, забирая жизни у слабых, он неохотно возвращался в Рансен. Несмотря на то, что это был большой и красивый город, в нем часто умирали бездомные дети. Голод и холод убивали их. Иногда рядом с такими детьми можно было увидеть их матерей, слабых и истощенных; иногда они были одни и, находясь при смерти, равнодушными глазами смотрели в пустоту. Видеть их было настоящим испытанием, ведь Шаман мог предсказать приход смерти, и над многими уже парила ее тень, выжидая, чтобы поглотить их жизнь и унести ее. Однако все это происходило по воле судьбы. Было печально, что такие юные должны столь рано покинуть этот мир. Он привык ко многому, узнал много горя, повидал много ран, плоти и крови, но оставались еще вещи, для него подобные ножу в сердце. Даже если само это сердце было сетью, созданной великим творцом, и проникнуть в него запросто не удалось бы никому. И все же именно он спас от смерти особенного ребенка. В тот раз, продав свои зелья на рынке в Рансене, Шаман по обыкновению собирался в обратный путь. Зима была особенно лютой, снег хрустел под ногами, холод вытягивал силы при каждом шаге. Даже многослойная одежда больше не спасала, но не из того он был теста, чтобы сдаться, начать жаловаться или проклинать жизнь. Он не смог обменять много товара, но знал, что будут и лучшие времена. Судьба чревата изменениями, и ничто не случается просто так. Одинокая снежинка опустилась Шаману на нос, пока он, размышляя, смотрел в небо, и это заставило его мысленно улыбнуться. Улыбался он ровно до тех пор, пока не споткнулся обо что-то, почувствовав боль в замерзших ногах. Он едва успел восстановить равновесие и избежать падения. Взгляд зеленых глаз обратился к препятствию: это не было ни камнем, ни трупом животного, околевшим от голода или по естественным причинам. Это был маленький мальчик. Уголки рта Шамана приподнялись в наигранной улыбке: он уже знал, что мальчик жив. Откуда он взялся? Ответ пришел сам собой, когда Шаман стряхнул рукой холодный снег и увидел блеснувший под ним черный мех. Мейги! Как Мейги попал сюда, как избежал того, чтобы быть убитым? Снова усмехнувшись, Шаман поднял холодное тело на руки. Хотя он немало повидал в этой жизни, до сих пор случались вещи, которые удивляли его и которым он не мог найти объяснения. В его храме было теплее, чем снаружи. Являясь существом из плоти и крови, он заботился о том, чтобы поддерживать пламя в очаге и не позволять холоду проникнуть в жилище. У Шамана никогда не было родственников, во всяком случае, он не знал о них, тем не менее, он представлял, что следует делать. Укутав мальчика в теплое одеяло, Шаман вместе с ним сел поближе к огню. Чуть позже он пожалел об этом, увидев раны своего подопечного. Мальчик был с головы до ног покрыт порезами и синяками, что и неудивительно: рибика разного вида или происхождения всегда враждовали. У мальчика-Мейги был мех «проклятого» черного цвета, вот и причина случившемуся. То, почему его так отделали, не вызывало вопросов, но вот откуда он, по-прежнему оставалось загадкой. Обработав раны мальчика, Шаман напоил его зельем, которое должно было согреть гостя и прибавить ему сил. Он понимал, что ребенок появился на его пути не случайно, и задался целью поставить его на ноги. Так прошел целый день; услышав, что дыхание мальчика выровнялось, Шаман вернул все свои снадобья на положенные им места. Убирать пришлось не так-то и много, его жилище представляло собой небольшую пещеру, в которой повсюду горели свечи, распространявшие яркий свет. А еще были полки. Множество полок с книгами, ингредиентами и готовыми зельями. Больше он ни в чем не нуждался. Впервые мальчик шевельнулся поздним вечером. Открыв глаза, прежде всего он внимательным взглядом оценил обстановку. Естественно, ребенок не понял, куда попал, поэтому поначалу испытал неоднозначные чувства. Чтобы успокоить его, Шаман поднял руки, а потом медленно их опустил. — Твое поведение говорит, что ты знаешь немногим больше меня, — сказал он и искренне рассмеялся, увидев, что лицо светловолосого ребенка выражает еще большее изумление. — Объяснений не будет. Великий случай обратился ко мне с просьбой не бросать тебя в снегу, что я и сделал. Остальное — просто следствия этого поступка. Вместо того, чтобы расспрашивать мальчика, Шаман какое-то время только подавал ему теплый суп, который должен был придать ребенку сил. По прошествии некоторого времени мальчик, назвавшийся Ликсом, начал говорить с ним. Похоже, с ним уже многое успело случиться. Он держался обособленно и был очень недоверчивым, в то время как другие дети в его возрасте еще играли, наслаждаясь кратковременной свободой. По тому, как Ликс вел себя, можно было решить, будто он — испорченный ребенок, вредина, которому лишь бы все ломать и портить, но его печальный взгляд говорил, что это не так, что на самом деле он хочет совсем не этого. Шаман никогда не был в гостях у Мейги, но знал, что это жестокое племя, поэтому подобное поведение мало его удивляло. Шаман не принуждал Ликса остаться, но и не требовал, чтобы он ушел. Должно быть, Ликс чувствовал себя у него в долгу, хотя испытывал ли он благодарность, — оставалось для Шамана загадкой. Им было сложно общаться друг с другом, зато между ними установилось взаимопонимание без слов. Котенок из Мейги остался у Шамана и помогал всякий раз, когда тому требовалась помощь. Куда Ликс мог пойти? У него больше никого не было… Когда не находилось другой работы, Ликс с головой погружался в книги, которые Шаман собирал в течение долгих лет. Шаман замечал, что его подопечный сильно интересовался магией, но не мешал ему. Пусть Ликс и Мейги, но никто не является воплощенным Добром или Злом, дело скорее во взглядах общества. Можно употреблять темную магию для Добра, мудрый Шаман верил в это, и его рука, готовая защитить Ликса от него самого, при этой мысли всякий раз останавливалась. Магия сама по себе не была злом, Шаман тоже в некотором роде использовал ее, когда снимал проклятия или исцелял болезни, насланные волшебством. Все во имя добра. Годы не стояли на месте; Ликс становился все взрослее и подкованнее в науках. Он был невероятно умен, поглощал знания как губка и успел прочитать все до единой книги, которые Шаман давал ему. Правда, его магические способности до сих пор требовали правильного развития. Поначалу его чары часто срывались; происходило либо что-то из ряда вон, либо вообще ничего не случалось. Смотреть на него во время таких неудачных попыток было очень забавно, и Шаман искренне смеялся, позволяя радости за ученика прорываться наружу. Под влиянием Мейги за эти годы он стал более открытым. Во всем было хорошее, на все была своя причина. Он снова и снова узнавал это каждый день. То, что Ликс не ушел из храма, имело огромное значение. Таким образом, Шаман мог принять участие в его развитии и вывести его на правильный путь, ведь он знал, как избежать крайностей и поспешных решений. Теперь он мог с чистой совестью отпустить Ликса, хотя и думать не хотел о моменте, когда тот решит уйти. Вновь занимаясь магией, Мейги на сей раз упражнялся с водой, которая вибрировала в одной из его неподвижных рук, сама собой перетекая в другую. Шаман часто наблюдал за ним — не потому, что не доверял или считал необходимым вмешаться, а потому, что любовался этими прекрасными движениями, думая о своем. Какой позор, что родители оставили Ликса. Они сами не поняли, какую потерю понесли. Мальчик вырос. Он сильно вытянулся, хотя все еще был ниже Шамана, но обладал прекрасным телосложением и потрясающей грацией. Длинные светлые волосы, заплетенные в косу, переброшенную через его плечи, только подчеркивали ее. Ликс отдавал предпочтение черной одежде. Шаман находил ее довольно однообразной, но, во всяком случае, она придавала его воспитаннику более угрожающий вид и служила своеобразным дополнительным способом защиты. Поэтому Шаман не возражал, позволяя Ликсу делать все, что тот хотел. Когда Мейги впервые последовал за ним и начал выполнять его работу, смешивая зелья и настойки, на губах серого кота появилась счастливая улыбка, — пусть воспитаннику пока и не хватало сосредоточенности. В ту ночь Шаман решил взять Ликса с собой, посмотреть на звезды, но не сказал ему ни слова. Когда пришло время, Шаман отправился на поиски молодого Мейги и вынужден был рассмеяться, застав того уснувшим над книгой. Эти записи каждый раз захватывали Ликса с головой… Мог ли Шаман надеяться на такое пристальное его внимание? Осторожно вытянув пухлый том из рук Ликса, Шаман лизнул его в щеку, как раньше поступал с ним самим его собственный отец, когда хотел разбудить его. Когда он несколько раз повторил эту процедуру, янтарные глаза распахнулись и посмотрели на него вопросительно. Улыбаясь, Шаман потрепал Ликса по волосам и беззвучно велел следовать за ним. Ликса всегда увлекало новое, особенно связанное с магией или чем-то подобным, поэтому Шаман не сомневался, что тот пойдет за ним. В такие ясные ночи, как эта, свет звезд был отчетливо виден и легко поддавался расшифровке, хотя подобным искусством Мейги не обладал. Шаман знал это, и все же взял его с собой — по определенной причине. Он хотел показать своему подопечному, сколько прекрасного в этом мире. Совсем не обязательно было погружаться в мрачные мысли, когда рядом находилась такая красота. Шаман пытался направить Ликса по нужной дороге, потому что в последнее время звезды заставляли его беспокоиться. Ликс был проклят идти по стопам своих предков, и с этим Шаман ничего не мог поделать… Во всяком случае, не сейчас. Было замечательно просто лежать этой ночью рядом на летней траве и созерцать звезды. Время от времени Шаман заговаривал, отвечая на те или иные вопросы своего подопечного, но это не так уж много для него значило. Он просто наслаждался подарком жизни — а именно этим ее отрезком, в котором больше не был одинок. Целая вечность прошла, пока они лежали вот так, бок о бок, в тот момент сблизившись больше, чем когда-либо. По-видимому, Ликс чувствовал тревогу, исходившую от Шамана, которую тот не считал нужным показывать. Он был хозяином своих мыслей, полностью отдавал себе отчет в том, что говорил и делал, и тем сильнее бросалось в глаза беспокойство, приходившее, когда его покидало самообладание. Но Мейги совершенно точно знал, как его успокоить, и в итоге серый кот просто наслаждался этой ночью. Они никогда не чувствовал себя ранее подобным образом и был уверен, что это взаимно… Это было неописуемо прекрасно — то, как соприкасались их тела и переплетались чувства. А еще Шаман никогда раньше не знал, сколь приятно доверить заботу о собственном хвосте кому-то другому. Он знал, что не забудет об этом. В тот момент они разделяли один путь. Прошло еще несколько лет, и тяга Ликса к знаниям стала лишь сильнее. Миновало достаточно времени, он усовершенствовал свои навыки и теперь должен был покинуть Шамана, чтобы оттачивать свое мастерство в соответствии с собственным интеллектом. Расставание нелегко далось обоим. Если Шаман скрывал это, то Ликс выглядел сильно опечаленным. Он пообещал учителю, что непременно вернется, как только достигнет того, что поставил себе за цель, и с того времени поселился в лесу, в уединении, необходимом для осуществления его проектов. Он не хотел тратить время зря, но вместе с тем не смог не дать это обещание, потому что на самом деле хотел остаться. Они разделяли один путь… хотя никто никого не удерживал. В течение долгих лет после этого расставания Шаман по-прежнему наблюдал за звездами, и от него не ускользнул тот миг, когда к звезде Ликса приблизилась еще одна. Шамана обрадовало, что его друг не совсем одинок, возможно, потому он и не почувствовал опасность, хотя с самого начала не мог сказать, как поведет себя Мейги в экстренной ситуации. Если бы в тот день Шаман точно знал, что произойдет по вине того, другого рибика, он бы вмешался, но это было не в его власти. Их звезды были слишком прочно связаны, и он не знал теперь так много, как раньше, потому что все, что касалось его собственной судьбы, находилось под негласным запретом. По ночам осознание этого пронзало его, как молния, когда он оглядывался в прошлое и чувствовал чужую невыносимую боль, чужое горе… Он бы с радостью пришел на помощь своему другу, но теперь не имел на это права. Шаман не выслеживал Ликса, не знал, где тот обосновался, и не мог ничего для него сделать. Только наблюдать… Это время пришло. Их дороги окончательно разошлись, Ликс вступал на другой путь, и Шаман больше не мог за ним следовать. Он хотел бы провести со своим другом немного больше времени, но такой уж была судьба. Их судьба. * * * Боль стала только сильнее, когда один проклятый кот пришел к нему с просьбой о помощи, так как его проклял Мейги по имени Ликс. Светловолосый кот по имени Коноэ не понял этого, но из ясных зеленых глаз Шамана что-то исчезло. В тот момент он ничего не желал более страстно, чем обнять своего друга, как раньше, и любить, как раньше… Дела Ликса были плохи. Он стал злом, он вредил другим рибика и пытался их уничтожить. Он ничего не сказал Коноэ, кроме того, что тот хотел узнать. Правда, и эту информацию он предоставил в несколько завуалированном виде — долгое одиночество не могло не сказаться и здесь. Выбитый из колеи, единственный рибика, когда-либо заботившийся о Ликсе, впервые почувствовал ненависть к судьбе-творцу. В первый раз за много лет он взялся за свирель, пытаясь привести мысли в порядок и все для себя уяснить. Не так-то просто было принять в данной ситуации утверждение о том, что и это — их судьба. Он бы хотел изменить ее… Он думал так и тогда, когда вновь сидел на поваленном стволе и смотрел на звезды. Они говорили, что Мейги умирает. Он наблюдал, как звезда Ликса медленно гасла и теряла силу, пока, наконец, не померкла совсем… — Я не забуду тебя. Он всегда будет помнить о Ликсе. Всегда.