POV Кларисса
Выхожу на перрон Двенадцатого дистрикта и делаю несколько шагов вперед, осматриваясь вокруг: серый невзрачный вокзал, хмурые забитые жители, столпившиеся в сторонке и ожидающие тех, кто приехал из Капитолия. Даже яркое июньское солнце не скрашивает печальной картины. – Черт, Риса, зачем я только разрешил тебе тащить с собой все эти тряпки?! – ругается Хеймитч, останавливаясь рядом. В его руках четыре огромных, набитых битком чемодана с моими вещами. Улыбаюсь ему одной из самых очаровательных улыбок, которая только есть в моем женском арсенале: меня с детства научили использовать свою красоту. Хеймитч хмурится, швыряя чемоданы на землю. – Тащи их сама, – заявляет он, не поддаваясь на мою уловку. Снова улыбаюсь, поднимаюсь на цыпочки и касаюсь губами его щеки: – Мне нужна эта одежда, чтобы быть красивой. Для тебя... – с придыханием говорю я. Губы Хеймитча трогает ядовитая ухмылка: – Милая, ты мне больше нравишься голая и с разведенными в сторону ногами. Вспыхиваю до самых корней волос. Этот мужчина способен вывести меня из себя за считанные минуты. И так уж случилось, что он единственный, к кому я никак не могу подобрать ключик, но именно к нему меня влечет так, как не влекло никогда и ни к кому. Он особенный. Избранный. Беру себя в руки и, ухмыляясь, решаю играть по его правилам: – Мне раздеться прямо здесь? Он молчит и просто смотрит на меня. Не спеша расстегиваю верхнюю пуговицу на кофточке. Хеймитч кривит бровь. Вытаскиваю из петельки вторую, и край белого лифчика становится виден всем желающим. Вижу, что избранный недоволен, но намеренно продолжаю. Третья пуговица расстегнута, самые внимательные прохожие уже поглядывают на меня. Осталось всего две пуговки, кто победит? – Застегнись! – командует Хеймитч, бурча себе под нос заковыристые ругательства. – Вот уж связался с бесстыдницей! – Тебе это во мне и нравится, – парирую я. Избранный ехидно улыбается и подзывает какого-то паренька, который за отдельную плату помогает нам дотащить чемоданы до дома Хеймитча в Деревне победителей. Едва переступив порог дома, я понимаю, что это самое отвратительное место, в котором мне только приходилось побывать. Даже тюрьма, где меня удерживали после нападения мятежников на Дворец, и та чище. Смесь запахов заставляет меня закашляться. – Как тебе мои хоромы? – интересуется Хеймитч. – Даже животное не может так жить, – честно говорю я. Избранный, вместо того, чтобы обидеться, гогочет. – Вот такой вот я, получай, что хотела. Меня передергивает от его слов. Уже не первый раз за грубостью Хеймитча я угадываю раненного зверя, который истекает кровью, но из последних сил пытается отогнать от себя любого, кто готов помочь. – Хорошая уборка изменит здесь все, – бодро предлагаю я. Хеймитч подходит вплотную. – Мне здесь еще только уборщицы не хватало! Я фыркаю, а он, взяв меня за руку, ведет на кухню. Тут более или менее чисто, если сравнивать с гостиной: на столе лежат две старые газеты, посуда, пусть и не мытая, но вся составлена в раковину. Мы останавливаемся возле стола, и Хеймитч разворачивает меня лицом к себе. – Сойдет? – интересуется он, кивая на столешницу. – Для чего? – не понимаю я. Руки избранного вмиг подхватывают меня подмышки и усаживают на край. – На столе тоже можно неплохо развлечься... Он устраивается между моих разведенных ног, расстегивая ширинку. Громко и возмущенно выдыхаю. Очередная попытка обидеть меня? Как бы сильно мне не был дорог Хеймитч, у меня тоже есть гордость. Быть оттраханной на кухонном столе в доме, воняющем рвотой и грязными носками? Ну уж нет! Отталкиваю его и встаю, поправляя юбку. – Я буду жить в гостинице, пока ты не наведешь здесь порядок, – заявляю я. Хеймитч выглядит слегка удивленным. – Ты уже бросаешь меня? Так быстро? Он пытается говорить с издевкой, но грусть в глазах выдает его. Такой уж он есть: не подпускает никого близко к себе, отталкивает, как умеет. – Не бросаю, – ласково говорю я, поглаживая его по щеке, – но жить в этом свинарнике я не буду. Мы прожигаем друг друга взглядом. – С чего ты взяла, что я приду за тобой, если ты сейчас уйдешь? Отвожу взгляд. – Я просто надеюсь на это и буду очень тебя ждать. Хеймитч хмурится, отходит к раковине и, внезапно схватив пустой стакан, швыряет его об стену. От неожиданности я вскрикиваю. Избранный поворачивается ко мне. – Ну зачем я тебе, дура? Ты уже видишь – вот она моя суть… – Он обводит рукой вокруг. – Оно тебе надо, прозябать здесь, со мной? Мне хочется прижаться к его губам своими и заставить замолчать, перестать изводить себя пустыми страхами. – Ты мне нравишься, – признаюсь я. – Милая, – горько вздыхает он, – у тебя извращенный вкус. – Уж какой есть...***
Хеймитч крепко держит меня за руку, и мы неспешно бредем по тропинке в сторону дома. По бокам мягко шелестит густая трава, ветер колышет кроны деревьев. Один из теплых августовских вечеров, когда приятно гулять с любимым: полумрак, небо, усыпанное звездами, и мы вдвоем. Что может быть романтичнее? – Праздник был чудесный, – говорю я, вспоминая городскую вечеринку, с которой мы возвращаемся, – зря ты не пошел танцевать. Избранный усмехается. – Староват я для танцулек. Снисходительно улыбаюсь и облокачиваюсь на его плечо, обнимая руку Хеймитча обеими ладошками. – Ты не старый, и мне не нравится, когда ты так говоришь. – Открой глаза, милая, – спорит Хеймитч, – я тебе в отцы гожусь. – Папочка? – игриво спрашиваю я. Хеймитч смеется и крепче прижимает меня к себе. Проходя мимо дома Китнисс, в котором горят все окна, я непроизвольно поворачиваю голову налево, глядя на осиротевший дом, в котором раньше жил Пит. Избранный смотрит в том же направлении. – Как думаешь, парень сумеет когда-нибудь вернуться? Виновато опускаю глаза, будто то, что произошло с Питом, это моя вина. Я знаю, Хеймитч спрашивает, вернется ли его бывший трибут в Двенадцатый дистрикт, но у меня на языке так и вертится другая тайна, которую я не в силах больше хранить. Мне надо выговориться... Когда за нами закрывается дверь дома, в котором мы живем, я сразу прохожу в гостиную, усаживаюсь на диван. Хеймитч некоторое время топчется на кухне, а потом присоединяется ко мне, неся с собой две чашки дымящегося чая. Я смотрю на него с нежностью, мне нравится в нем все: каждая черточка лица, каждый шрам на теле. Это новое и волшебное чувство - люблю его. Хеймитч не признается, но его поступки говорят сами за себя: он все-таки вычистил свой годами утопающий в грязи дом, чтобы мы смогли жить вместе; иногда он готовит по утрам завтраки и вечерами укутывает меня в одеяло, когда думает, что я замерзла. Моя любовь взаимна. Я не знаю, что удерживает избранного от признания, но я не тороплю – пусть все идет своим чередом. – Расскажешь? – прерывает мои мысли Хеймитч. – Ты ушла в себя с того момента, как я спросил про Пита. Поднимаю глаза на любимого, делаю глоток чая и решаю, что лучше не врать. – Ты спросил, вернется ли он? – начинаю я. – Есть кое-что, о чем я никому не говорила... Охмор, то, что Сноу сделал с Питом… Я искала информацию об этом пока еще жила во Дворце. И знаешь, этот метод пыток мало где описан, но из той информации, что я нашла... Пит не вернется. Я имею в виду, что того Пита, которого вы все знали, уже нет и не будет. Охмор неизлечим. Это не насморк, а изменение сознания. Хеймитч слушает молча, переваривает информацию, а потом уточняет: – Он опасен для Китнисс? Киваю. – Думаю, да. Он не виноват, это не зависит от него: ненависть к Сойке вложили ему в голову насильно. – Но он был вполне адекватным в последние дни, когда мы его видели, – спорит избранный. Вздыхаю. – Я не знаю, как это объяснить... Я просто опасаюсь худшего... Мои глаза наполняются слезами при воспоминании о хорошем друге, который вынужден отбывать пожизненную ссылку. Пит не заслужил всего того, что с ним случилось. – Иди сюда, – Хеймитч забирает у меня кружку и, поставив ее рядом со своей на стол, притягивает меня ближе. Я оказываюсь лежащей на нем, а избранный крепко прижимает к себе мое тело. – Давай решать проблемы по мере их поступления, милая. Пит во Втором и, скорее всего, там и останется, как бы нам не хотелось другого. – Думаешь, ему даже не разрешат увидеться с ребенком? – шепчу я. – Он вот-вот должен родиться… – Вряд ли, – отвечает Хеймитч, и, к сожалению, я уверена, что он прав.***
Ночной воздух приятно холодит кожу. С недавних пор я полюбила сидеть здесь, на балконе, и любоваться звездами. Остались последние теплые дни, а потом осень вступит в свои права, и мне придется отказаться от новой привычки. Обернувшись, сквозь приоткрытую дверь бросаю взгляд на избранного: он раскинулся поперек кровати, обнаженный и прекрасный. Улыбаюсь, потягиваясь: даже если у нас есть некоторые разногласия днем, ночью мы благополучно забываем о них, отдаваясь страсти. Поднимаю глаза к небу: мириады ярких звезд на темно-синем, практически черном полотне. В Капитолии звезд почти не видно... Мысль обрывается на середине, когда до меня доносится вопль Китнисс. Наши дома расположены на некотором отдалении, но иногда ее кошмары слишком страшные, и тогда истошные крики Сойки будят всю округу. Отворачиваюсь, стараясь игнорировать ее вопли: я не в силах ей помочь. Хеймитч говорит, что Китнисс и раньше снились плохие сны: об Играх, об убийствах. А теперь в них еще и Пит... Никто ей не поможет, даже если всем и жаль Огненную девушку, у которой подгорели крылья. Встаю, собираясь вернуться в комнату, но что-то останавливает меня: смутное предчувствие неладного. В доме Эвердинов зажигается свет: сначала на первом этаже, потом в комнате Сойки. Это выбивается из привычной схемы: обычно ее родные, мать и сестра, делают вид, что не просыпаются от криков. Сердце подсказывает, что нужно спешить. Торопливо надеваю халат и, завязывая его, на ходу бужу Хеймитча. – У Китнисс что-то случилось, я пошла туда! Догоняй. Выскакиваю на улицу и бегу к первому от ворот дому. К моему счастью, двери не заперты. – Миссис Эвердин? – зову я. – Китнисс? Прим? Ответа нет, однако спустя мгновение со второго этажа снова раздается крик. Опрометью бросаюсь на звук, обнаруживая миссис Эвердин у кровати старшей дочери. Китнисс лежит мокрая от пота, ее волосы в беспорядке разметались по подушке, а ноги обнажены, согнуты в коленях и раздвинуты. Снова вопль. Миссис Эвердин бросает на меня мимолетный взгляд и, снова повернувшись к роженице, говорит: – Кларисса, слава богу, ты здесь. Прим сегодня ночует в городе, а без еще одной пары рук я не справлюсь. – Пусть она уйдет! – подает голос Китнисс. – Ей здесь не место! Я мнусь на пороге, не решаясь уйти или остаться. Гордость? Или помощь Сойке? Китнисс не выносит меня и не скрывает этого, ее слова обидны, но… Что если от моих действий зависит жизнь малыша? – Я к вашим услугам, – наконец говорю я. Миссис Эвердин поручает мне принести таз с водой и чистые полотенца. Спустившись на кухню, встречаю подоспевшего Хеймитча. – Она рожает, – сообщаю я, на что получаю короткий кивок. Избранный бледный, как полотно: он привязан к Сойке, она ему как дочь. От очередного душераздирающего крика я невольно жмурюсь, а Хеймитч начинает наматывать круги вокруг кухонного стола. Пока греется вода, я наблюдаю за избранным, а он неловко поглядывает на меня. – Я хочу выпить, – сообщает он. Наши глаза встречаются. С тех пор как мы вместе он не пьет, но… – Хеймитч… Не думаю, что это хорошая идея. – Нормальная это идея! – отмахивается избранный. – Иди давай уже, вон вода кипит! Вздохнув, наполняю таз горячей водой, разбавляю ее до теплого состояния и, прихватив полотенца, возвращаюсь в комнату Китнисс. Следующие четыре часа превращаются в одну из самых тяжелых ночей на моей памяти: у Китнисс слишком узкие бедра, плод никак не желает разворачиваться, а потом, когда все-таки делает это, все равно не выходит на свет. Сойка орет, как ненормальная. Ее рука неосознанно сжимает мою, причем так сильно, что, вероятно, будут синяки. Миссис Эвердин держится молодцом, но ее явно беспокоит, что процесс затягивается… К пяти утра дом наконец-то оглашает детский крик. Я плачу от облегчения, прикрыв рот рукой, а Китнисс почти сразу теряет сознание – ее бедное тело слишком измученно долгими схватками. Миссис Эвердин моет малыша, а потом показывает его мне. – Мальчик, – говорит она. – У Китнисс и Пита родился сын.***
– Хеймитч, а если у нас тоже будет сын, он будет похож на тебя или на меня? – спрашиваю я, укачивая на руках Колина. Избранный, очевидно, не ожидал подобного вопроса, потому что застывает на месте, чуть не подавившись куском булки. – Риса, это хреновая шутка, – отрезает он. – Поздновато в моем возрасте заводить орущих младенцев. Он уходит так быстро, что я не успеваю его остановить. Перевожу взгляд на темноволосого малыша, которого держу на руках. Я тоже хочу сына, это такое счастье, когда любовь двоих людей превращается в маленького человечка. У Колина потрясающие небесно-синие глаза отца… Вот бы Питу посмотреть на сына. Я много раз порывалась отправить ему фотографию ребенка, но Хеймитч каждый раз одергивал меня – с самого начала своей ссылки Пит запретил упоминать о Сойке, да и о ребенке хотел лишь знать, когда тот родится. С тех пор, как я выслала ему документы о разводе, которые подписала Китнисс, мои письма все чаще стали оставаться без ответа. Я теряю ту тонкую душевную связь с Питом, которая появилась между нами пока мы оба жили в Капитолии. – Кларисса, скорее! Китнисс возвращается! – громким шепотом говорит мне Прим, забегая в комнату. Она забирает Колина к себе на руки, а я встаю у окна, будто тут и была все время. Вошедшая Сойка смиряет меня холодным взглядом и, поздоровавшись с сестрой и сыном, уходит в душ. Я отворачиваюсь, глядя сквозь стекло на чистое небо. Бывшая жена Пита – отвратительная мать. Ради того, чтобы заглушить собственную боль, она уходит в лес и пропадает там целыми днями, а ведь могла бы посвятить себя заботам о ребенке. Вздыхаю. – Ладно, Прим, я лучше пойду… Младшая Эвердин не удерживает меня, только в очередной раз извиняется за грубость Китнисс.***
Я отчаянно мечтаю забеременеть. Скоро почти год, как я думаю только об этом. Колин стремительно растет, радуя окружающих, и даже его мать наконец-то пришла в нормальное состояние: больше не прячется в зарослях леса, а занимается воспитанием ребенка. Хеймитч стал позволять себе пить, пусть немного, в длительные запои он не уходит, но исправно: хотя бы раз в месяц или два он ложится спать на диване, потому что я не пускаю его в свою постель. У нас по-прежнему бывают хорошие дни, полные нежной заботы друг о друге, но горький осадок после ссор не дает насладиться ими в полной мере. Ребенок может все изменить, разве не так? По крайней мере, я не буду чувствовать себя такой одинокой, как сейчас. Связь с Питом оборвалась: после того, как он не ответил на шесть моих писем, я больше не беспокою его. У него во Втором теперь своя жизнь, а я ему никто, так, подруга из прошлого. Друзей в Двенадцатом у меня так и не появилось – для многих я «проклятая капитолийка», и они не желают иметь со мной ничего общего. В доме Китнисс мне не рады: хотя остальные члены семьи вполне доброжелательны, но почти ничем не прикрытая ненависть Сойки отравляет минуты моего нечастого пребывания там.***
– Риса, перестань! – рявкает Хеймитч. – Мы не потащимся ни в какой Капитолий. – Всего на неделю! – настаиваю я. – Мне это нужно! – Я сказал нет! Не согласна – катись туда одна, но ноги моей там не будет! Хлопок дверью такой сильный, что звук эхом отдается у меня в висках. Давясь беззвучными слезами, я выхожу на балкон. Три года моей жизни коту под хвост. Я не жена, не мать. Я никто. Хеймитч не держит, но и не прогоняет. Замкнутый круг. Мы постоянно ругаемся, секс превратился скорее в рутину, лишь временами нам удается поймать волшебный момент, словно мы снова счастливые влюбленные, а не погрязшая в быту пара. Я все еще люблю его. Но я уже не уверена, что это взаимно. Избранный, бывает, на несколько дней уходит в запой со своими дружками из заведения Сальной Сей, а я остаюсь дома – запертая в четырех стенах и никому не нужная. От тоски порой хочется выть на луну. Ребенок, о котором я так мечтаю, упорно не желает поселиться в моем животе. Многие месяцы надежд, и все напрасно. Может, я вообще не могу иметь детей? Опираясь на перила, размазываю по лицу слезы, глядя как Хеймитч быстрым шагом идет прочь, к воротам из Деревни. Я всего лишь хотела, чтобы мы развеялись, отдохнули… Капитолий – красивый город, я иногда скучаю по нему… Но избранный не поедет. А я не рискну поехать без него. Скольжу затуманенным взглядом вокруг: очередное лето несбывшихся надежд. Впрочем, это только для меня. У остальных все не так плохо. Прим недавно вернулась из Второго и привезла с собой не кого-нибудь, а Гейла Хоторна – человека, к которому так отчаянно ревновал Пит свою, теперь уже бывшую, жену. Блондиночка явно неровно дышит к парню, да и он, очевидно, рассмотрел в ней что-то большее, кроме младшей сестры Сойки… Колин растет очень смышленым. Милый, озорной мальчик. Внешне он копия матери, даже повадки многие у нее перенял, но я вижу в нем отца – Пит бы гордился сыном… Если бы вернулся. А что было бы, если бы он вернулся? Хоть Хеймитч и отмахнулся от моих слов о том, что охмор неизлечим, факт остается фактом. Как бы я не относилась к Сойке, быть когда-нибудь убитой отцом своего ребенка – это чересчур. По рассказам я многое узнала о «прежнем» Пите Мелларке и одно могу сказать точно – тот Пит, которого знаю я, это другой человек.***
Он до сих пор хранит ее фотографии. Больно. Я обнаружила их вчера: стопку из нескольких аккуратно перевязанных ленточкой снимков, на которых изображена та, которую Хеймитч любил. Или любит до сих пор. Я теперь уже ни в чем не уверена. Слезы не высыхают, как я не стараюсь. Я люблю его? Он меня точно нет. Дверь на первом этаже распахивается, я слышу, как она с размаха ударяется о стену. Грохот. Избранный упал? Всхлипываю, наверняка он снова в стельку пьян. Поджимаю ноги к груди и отворачиваюсь к стене, кутаясь в одеяло. Не хочу, чтобы Хеймитч видел меня заплаканной. Обычно, когда он пьян, то остается спать в гостиной, но в последнее время стал все чаще «радовать» меня своим обществом. Дверь в спальню открывается. Слышу его шаги. Чувствую, как проседает кровать под его весом. Не двигаюсь, стараюсь даже не дышать, хотя это трудно – из-за долгого плача дыхание сбилось, и из носа течет. То ли я плохо притворяюсь, то ли Хеймитчу просто без разницы, сплю я или нет, но он подтягивает меня к себе, заставляя развернуться к нему лицом. – Милая, как насчет того, чтобы поработать ротиком? Сделай мне приятно, – уговаривает избранный. Настолько отвратительным как сейчас Хеймитч не казался мне ни разу в жизни: грязный, прошлявшийся неизвестно где два дня подряд, пьяный в стельку... И в моей кровати. Как я докатилась до такого? Вскакиваю, собираю в кулак остатки гордости и отчетливо, насколько позволяют слезы, говорю: – Проваливай на диван! Хеймитч не воспринимает мои слова всерьез, пьяно улыбается и снова тянется ко мне. – Не будь злюкой, детка. Ну, выпил я немного, с кем не бывает. Спрыгиваю с кровати, но поскольку избранному уже удалось ухватиться за край моей ночной рубашки, то в комнате раздается треск рвущейся ткани. – А и ладно, – отмахивается Хеймитч, – все равно ты мне голая больше нравишься. Я стою напротив кровати и не могу сдержать слез. Черт с ней с ночнушкой! Избранный порвал не ткань, он изодрал мне душу. В клочья. Шальная мысль приходит внезапно и кажется такой сладкой, что я уже не могу от нее отказаться. Хватаю стопку фотографий и рву их прямо на глазах у Хеймитча, а затем кидаю кусочки вверх, отчего они мягким снегопадом падают на постель, на пол, везде. Избранный не сразу понимает, что я сделала. Он поднимает несколько фрагментов фото, подносит их к глазам, рассматривая, и я четко вижу мгновение, когда он узнает девушку на снимке. «На память моему единственному. Всегда твоя, Элиза», - эта надпись на задней стороне одной из фотографий навсегда врезалась в мою память. Хеймитч соскакивает с кровати, путаясь в простыне, и бросается ко мне. Я не ожидала такой реакции от пьяного или не верила, что избранный может действительно сделать мне больно, но не успеваю оказать сопротивление, когда он со всей силы бьет меня по лицу. – Сука! – орет он, швыряя меня на кровать, будто я кукла, а не человек. – Да как ты вообще посмела тронуть ее фото!? Не знаю, откуда во мне берутся силы и решимость, но я выворачиваюсь и бью Хеймитча локтем в плечо. – Это как ты посмел? – мой голос срывается на крик. – Я верила тебе! – Лучше молчи, – требует Хеймитч. – А то что? Мы оба стоим на коленях на кровати друг напротив друга, злые и отчаявшиеся. Глаза Хеймитча чужие, я их не узнаю. Он мертвецки пьян, но как-то умудряется оставаться в сознании. – Больно, – неожиданно тихо говорит он, потирая плечо. Моя злость вмиг улетучивается, и я пододвигаюсь ближе, чтобы осмотреть место, куда пришелся мой удар. Едва мои пальцы касаются его тела, избранный наклоняется вперед, толкая меня и наваливаясь сверху. «Отвлекающий маневр», - внезапно понимаю я, только уже поздно: заломив мои руки, Хеймитч усаживается на меня сверху, и я чувствую его попытки стянуть свои штаны. – Надо было согласиться на минетик, милая, – заявляет он, и его привычное ласковое обращение сейчас пропитано почти осязаемым отвращением. И угрозой. Он задирает мою ночнушку, устраиваясь между ног, а я дергаюсь, не желая сейчас заниматься сексом. – Пусти! – требую я, но избранный не реагирует. Чувствую, как его напряженный член касается моей кожи, и двигаю бедрами, надеясь вырваться. – Это тебе за фотографии, милая. Не стоит портить чужие вещи!.. Боль, которую я чувствую в следующую секунду, такая резкая и нестерпимая, что из моего горла вырывается вопль. Что есть силы, дергаюсь вперед, выскребая из-под себя простыню, но Хеймитч крепко держит меня, не прекращая насилия. Это адская боль, и она не проходит ни через пару толчков, ни через десяток. Несколько раз у нас с Хеймитчем был опыт подобного секса, но каждый раз мы долго к этому готовились и проделывали все с особой осторожностью. Сейчас избранному все равно, что мне больно. Наоборот, он стремится к этому. Получает от этого извращенное удовольствие. Чувство, будто он разрывает мои внутренности. Лежу, уткнувшись лицом в подушку, и бессильно вою, скулю от боли. Это не прекращается. Хеймитч слишком пьян, чтобы быстро закончить начатое. Больно. Унизительно. Бесконечно.***
Сегодня вечером я наконец-то покину проклятый Двенадцатый. Я так и не стала здесь своей. Мне не нашлось места под солнцем шахтерского дистрикта. Смотрю на себя в зеркало. Жалкое существо, ничем не напоминающее меня пять лет назад. Сломленная. Униженная. Я приехала сюда вслед за тем, кого любила. А теперь должна уехать, потому что это чувство меня погубит. Я бессильна против Хеймитча. Слишком беспомощна перед ним. Он избил и изнасиловал меня. Лишь однажды. Но кто или что помешает ему повторить это вновь? «Мертвых проще любить», – произнес Хеймитч, когда закончил наконец мучить мое тело. Я не собираюсь становиться той, которую ему будет проще полюбить. Я хочу жить. Я беременна. Единственное, о чем я молюсь сейчас, это чтобы выходка избранного не навредила малышу. Выхожу из гостиницы, мне нужно закончить пару дел в Двенадцатом. Едва я оказываюсь на улице, на меня налетает светловолосый парень, идущий рядом со своей девушкой. Мне требуется секунда, чтобы узнать в девушке Китнисс, и еще одна, чтобы понять – передо мной Пит Мелларк. Мысли каруселью кружатся в голове: как он попал сюда, неужели он сбежал? Что, как, почему? Десятки вопросов, но я не задаю их – вспоминаю о том, как жалко я сейчас выгляжу. Не хочу объясняться, просто разворачиваюсь и спешно иду прочь. – Постой! – кричит Пит, но я делаю вид, что не слышу его. Он нагоняет меня почти сразу, хватает за руку и разворачивает к себе. – Что с тобой? Я молчу. Не стоит впутывать в это Пита: раз он в Двенадцатом, ему сейчас хватает проблем и без меня. – Кларисса, что случилось? – настаивает он. Пит касается моего лица как раз в том месте, где красуется коричневый синяк. Вздрагиваю. – Рада, что ты смог вернуться к семье, – говорю я. Надеюсь, это его отвлечет. Нет, Пит так просто не сдается. – Кто тебя ударил? – Спасибо, что спросил, но это только мое дело… Я вижу, как к нам подходит Китнисс, я чувствую пронзительный взгляд ее серых глаз. Жалость? Мне не нужна ничья жалость! И все-таки я не сдерживаюсь – слезы брызгают из глаз, а Сойка как-то сразу оказывается рядом и обнимает меня. – Это он? – спрашивает Китнисс. – Почему ты не пришла за помощью? Не могу ответить, уже рыдаю в голос. Я ни разу не плакала с тех пор, как Хеймитч… Сделал «это» со мной… А теперь не могу остановить поток слез. – Мне никогда не были рады в твоем доме, – говорю я, когда удается хоть немного взять себя в руки. Многие годы я искала хоть какого-то человеческого тепла. И не нашла его. Так с чего Китнисс теперь играет в заботливую подругу? – Риса, кто тебя ударил? – не унимается Пит. – Почему ты не пожаловалась Хеймитчу? Когда я слышу имя избранного, слезы накатывают с новой силой. Вжимаюсь в тело Китнисс: пусть хоть такая поддержка, но, наверное, я сейчас не смогла бы ее отпустить. – Это Хеймитч ударил ее, – тихо отвечает вместо меня Китнисс. Я не спорю. – Какого черта?! – рычит мой старый друг. – Риса, как так, вы же… пара?! Отстраняюсь от Китнисс, вытирая слезы. – Какая теперь уже разница, Пит? – шмыгаю носом. – Сегодня вечером уезжаю отсюда, навсегда. Я пыталась прижиться здесь, старалась, чтобы Двенадцатый стал мне домом, но не вышло. Я чужая здесь! Пит молчит, не знает, что сказать. – Куда ты собралась? – спрашивает он. – Назад в Капитолий? Пожимаю плечами. – Нет, меня там никто не ждет. Я еду в Четвертый, Финник обещал помочь мне найти работу. Кто знает, может там я смогу быть счастливой… – А здесь? – он перебивает меня, не давая договорить. – Что случилось между тобой и Хеймитчем? Ты любила его! – И сейчас люблю… – еле слышно шепчу я. – Только что толку? Я не смогла стать для него кем-то, кроме женщины, согревающей постель. А после того, как он, снова напившись… Я не могу произнести это вслух. Но я должна. – Хеймитч ударил меня и изнасиловал… Я больше не хочу так жить! Сойка вспыхивает, резко опуская глаза в пол. Она понимает мой намек. Мы с ней обе прошли через это. Слишком сильно любили. И слишком не тех. – Мне жаль, – тихо произносит Китнисс. – Я не знала, что у вас все так… Криво усмехаюсь, вытирая остатки слез. – Мне не нужна твоя жалость… Сойка. Я сильная, я справлюсь. Снова повисает молчание. – Ты будешь писать? – спрашивает Пит. – Нет, зачем? – честно говорю я. – Мы не общались много лет. Я отвыкла открывать перед кем-то душу. Наконец Пит понимает, что ничего не может изменить. Я не передумаю. Я не останусь. Мы обнимаемся на прощание, и они с Китнисс медленно идут прочь. Пит несколько раз оборачивается, бросая на меня грустные взгляды, а я, не мигая, смотрю в спину Китнисс. Я должна ее предупредить. Окликаю Сойку, и она с сомнением возвращается ко мне. Достаю листок, обыкновенную бумажку, завалявшуюся в кармане, и пишу то, о чем я думала долгие годы, и то, что сейчас кажется мне особенно правильным. «Не верь Питу. Охмор невозможно победить до конца». Китнисс молча читает послание, ее глаза расширяются от удивления, но, поразмыслив, она кивает и прячет записку. Пока девушка идет обратно к Питу, я рассматриваю его. Он не выглядит опасным, да и Сойка, кажется, не боится бывшего мужа. Я бы хотела, чтобы они смогли быть счастливыми... Только не думаю, что это возможно. Рано или поздно демон в его голове одержит верх, и тогда... Не хочу об этом думать. Все, что могла, я сделала: предупредила. Дальше решать только самой Китнисс.***
Снова перрон железнодорожного вокзала. Все тот же поезд, который привез меня сюда. Мир не изменился, изменилась я сама. Проводник, мужчина в ярко-синей униформе, просит предъявить билет, а позже пропускает меня в вагон. Тащу за собой чемодан, невольно отмечая про себя, что приехала я в Двенадцатый с кучей тряпок, которые казались мне важными. Сейчас у меня с собой пара платьев и сменное белье. Больше ничего – новая жизнь с чистого листа. У меня одно купе с парочкой молодоженов, которые отправляются в Четвертый, к морю, чтобы отметить свой медовый месяц. Какая ирония: у нас один пункт назначения, но такие разные цели. Я сбегаю. Нет! Я просто стараюсь сделать правильный выбор: насильно мил не будешь. Нет смысла и дальше мучить и Хеймитча, и себя. Моя соседка по купе заботливо интересуется, откуда у меня на лице синяк. Придумываю какую-то глупость и, извинившись, укладываюсь на свою полку. Отворачиваюсь к стенке. Уезжать страшно. Начинать все с нуля невыносимо. Обхватываю руками пока еще совершенно плоский живот. Я верю, что малыш не пострадал. Он – все, что останется у меня от избранного. Хеймитч не знает про ребенка. Не представилось возможности сказать ему. Хотя теперь это неважно. Медленно погружаюсь в сон, убаюканная мерным стуком колес. Все будет хорошо. Я уверена, удача на моей стороне. . . . . От автора, послание в будущее. Дорогой читатель, перед тобой завершенная история, и, если ты читаешь эти строки, то дошел до финала. Не пожалей полминутки, чтобы поставить лайк. Спасибо тебе, добрый человек!