Китнисс и я минуем главную площадь Дистрикта, проходим несколько улочек, старательно избегая оказаться там, где некогда находилась пекарня. Мы не сговаривались, но оба чувствуем одно и то же: хочется отгородиться от лишней боли.
Оба храним молчание, не решаясь нарушить уединение друг друга. Так странно – знать, что Китнисс рядом и бояться сказать ей хоть слово. Фактически она меня отвергла. Или нет?
Я не знаю, что думать, в голове сумбур.
Китнисс сказала, что любит меня, но в тоже время потребовала держать дистанцию.
Мы с ней оба запутались.
Проходя мимо гостиницы, погруженный в свои мысли, я буквально налетаю на невзрачную женщину неопределенного возраста. Спешу извиниться и продолжить путь, но что-то в ее лице кажется мне знакомым – едва уловимое сходство с той девушкой, которую когда-то я считал лучшим другом.
Серые глаза женщины удивленно распахиваются при виде меня, но она почти сразу берет себя в руки и спешит пойти прочь.
– Постой! – кричу я вслед брюнетке и, коротко попросив Китнисс дождаться меня, бросаюсь вдогонку.
Я настигаю беглянку через несколько домов и, схватив за руку, поворачиваю к себе лицом. Я не верю своим глазам: темные волосы заплетены в неряшливую засаленную косу, на лице нет ни грамма косметики, а под глазами мешки от недосыпа и слез. На правой щеке девушки красуется отчетливый грязно-коричневый синяк.
Кларисса.
– Что с тобой? – выдыхаю я, не в силах сдержать внезапной боли в груди.
Как такое возможно? Она старше меня всего на несколько лет, но сейчас выглядит так, будто ей не меньше сорока. Та Риса, которую я знал, всегда трепетно относилась к своей внешности: даже в тюремной камере не ленилась мыть волосы, а теперь... Что произошло с ней с тех пор, как прекратилась наша переписка?
Я поднимаю руку и подушечками пальцев касаюсь ее щеки, провожу по контуру синяка.
– Кларисса, что случилось? – спрашиваю я.
При звуках своего имени девушка дергается, как от удара, и высвободив руку, отходит на шаг назад.
– Рада, что ты смог вернуться к семье, – произносит она, и я понимаю, что голос – единственное, что осталось от одной из самых красивых женщин, которых я знал.
– Кто тебя ударил? – спрашиваю я, чувствуя, как внутри поднимается ярость и желание наказать обидчика.
Кларисса растерянно качает головой.
– Спасибо, что спросил, но это только мое дело...
Я слышу позади чьи-то шаги и, обернувшись, обнаруживаю Китнисс, стоящую прямо за моей спиной. Ее взгляд обращен не на меня: все внимание бывшей жены направлено на Клариссу.
Девушки смотрят друг на друга и молчаливо о чем-то разговаривают. Внезапно Риса не сдерживается, и из ее глаз срываются слезинки, одна за другой. Делаю шаг, собираясь обнять и успокоить подругу, но Китнисс опережает меня: порывисто приблизившись к Рисе, она заключает ее в объятия. Несколько мгновений Кларисса сопротивляется, но спустя время все-таки сдается, обнимая Китнисс в ответ.
– Это он? – тихо спрашивает Китнисс. – Почему ты не пришла за помощью?
Риса молчит, только ее рыдания становятся громче. Чувствую себя явно лишним.
– Мне никогда не были рады в твоем доме, – грустно, но без упрека отвечает Кларисса.
Я удивлен поведением Китнисс и мне жаль Рису. Что знают они, и чего не знаю я?
– Риса, кто тебя ударил? – снова спрашиваю я. – Почему ты не пожаловалась Хеймитчу?
Девушка всхлипывает и сильнее прижимается к Китнисс, а та, положив подбородок на макушку капитолийки, заботливо гладит ее по голове.
– Это Хеймитч ударил ее, – тихо говорит Китнисс и, судя по тому, что Риса не спорит, это правда.
Сжимаю кулаки.
– Какого черта?! – зло ругаюсь я. – Риса, как так, вы же… пара?!
Кларисса отстраняется от Китнисс, спешно вытирая слезы.
– Какая теперь уже разница, Пит? – шмыгая носом, спрашивает она. – Сегодня вечером я уезжаю отсюда, навсегда. Я пыталась прижиться здесь, старалась, чтобы Двенадцатый стал мне домом, но не вышло. Я чужая здесь!
Риса тараторит без умолку и все это время пытается остановить льющиеся слезы. Мы с Китнисс беспомощно переглядываемся, не зная, что делать.
– Куда ты собралась? – спрашиваю я. – Назад в Капитолий?
Кларисса, наконец, берет себя в руки и, пожимая плечами, говорит:
– Нет, меня там никто не ждет. Я еду в Четвертый – Финник обещал помочь мне найти работу. Кто знает, может там я смогу быть счастливой…
– А здесь? – перебиваю ее я. – Что случилось между тобой и Хеймитчем? Ты любила его!
– И сейчас люблю… – еле слышно отвечает Риса, – Только что толку? Я не смогла стать для него кем-то, кроме женщины, согревающей постель. А после того, как он, снова напившись… – Кларисса бросает затравленный взгляд на Китнисс и, тяжело вздыхая, заканчивает: – Хеймитч ударил меня и изнасиловал… Я больше не хочу так жить!
Моя бывшая жена вспыхивает, резко опуская глаза в пол. Кто как не она не понаслышке знает, что такое насилие со стороны близкого человека? Китнисс была беременна, когда я мучил ее, когда позволил желанию взять верх над разумом, склоняя ее к близости…
– Мне жаль, – тихо произносит Китнисс. – Я не знала, что у вас все так…
Риса криво усмехается, вытирая остатки слез.
– Мне не нужна твоя жалость… Сойка, – подумав, говорит она. – Я сильная, я справлюсь.
В этот момент мне кажется, что Кларисса как никогда похожа на Китнисс – стойкое нежелание принимать чью-то помощь, отчаянное стремление подавить в себе чувства и просто выжить. Существовать.
– Ты будешь писать? – спрашиваю я.
– Нет, Пит, – отвечает Риса. – Зачем? Мы не общались много лет. Я отвыкла открывать перед кем-то душу.
Мы все молчим. Мне хочется остановить Клариссу, попросить ее не уезжать, но что, если она права – ее ничего не держит здесь. Кроме Хеймитча. И именно от него она сбегает.
Прощаемся, я и Китнисс медленно отходим от Клариссы, а я все продолжаю оборачиваться, стараясь понять, через что прошла эта девушка: тот яркий свет в ее глазах, который притягивал, манил, обещал, что она будет самой счастливой на свете. Куда все это делось? Как удалось бывшему ментору спалить крылья этой красивой бабочки?
Между нами уже приличное расстояние, когда Риса окрикивает Китнисс по имени, просит вернуться. Бросив на меня озадаченный взгляд, Китнисс подходит к капитолийке, и та передает ей клочок бумаги, на котором буквально только что она написала послание для Сойки. Прочитав нехитрые строки, Китнисс меняется в лице и что-то спрашивает у Рисы. Я не разбираю слов, но испуганно сглотнув, бывшая жена кивает.
Девушки обнимаются на прощание, и Кларисса поспешно уходит прочь.
– Что она написала? – спрашиваю я, когда Китнисс подходит ближе.
Девушка погружена в свои мысли и не отвечает на мой вопрос. Уже на подходе к Деревне победителей, Китнисс внезапно начинает говорить:
– Она ведь сказала правду: мне не нравилось, когда Хеймитч приводил ее в мой дом. Пока мама была жива… – Китнисс делает паузу, очевидно, ей больно вспоминать о миссис Эвердин, – она старалась быть ласковой с Клариссой, а я – нет.
Я молча слушаю, стараясь собрать побольше информации о жизни Рисы с Хеймитчем до того, как пойду бить физиономию бывшему ментору. А пойду я обязательно: он сломал Рису, надломил ее стержень – и я должен знать почему.
– И знаешь, я почти соврала ей, – добавляет Китнисс, – о том, что не знала, что у них все плохо. Последние годы Хеймитч и Кларисса часто ругались: их крики разносились вечерами очень далеко. Только вот… он не бил ее. Никогда. Наверное.
Резко останавливаюсь и, повернувшись к Китнисс, говорю:
– Я ведь так толком и не извинился перед тобой за все, что сделал с твоим телом. Охмор и прочее, это не оправдывает меня, – я смотрю в серые глаза напротив и вижу, что Китнисс внимательно меня слушает. – Это не изменит прошлого, но я все равно должен сказать: если можешь, прости меня, Китнисс. Прости за каждую слезинку, которую ты пролила по моей вине.
Легкий шорох мнущейся бумаги нарушает повисшую тишину. Где-то вскрикивает птица, а я, глядя на руку Китнисс, вижу, как она мнет в ладони записку Клариссы. Помедлив, девушка засовывает бумажку в карман куртки и оставляет ее там.
– Спасибо, что сказал это, – отвечает она и неожиданно ласково касается рукой моей щеки. – Если я задам вопрос, ты ответишь мне на него честно?
Я киваю, готовый вывернуть перед Китнисс душу. У меня больше нет от нее тайны, ни одной.
–Ты когда-нибудь… был близок с Клариссой? – щеки Китнисс розовеют, а голос дрожит. Даже спустя годы, она не перестала стесняться разговоров о сексе.
– Нет, – не раздумывая, говорю я. – Никогда. У меня никогда не было никого, кроме тебя.
Прикусив губу, Китнисс кивает. Я чувствую внутренний порыв задать ей встречный вопрос. Мои кошмары о ней и Гейле никуда не ушли. Я много лет убеждал себя, что это неправда, но мне важно услышать, как Китнисс сама это скажет. Мне это нужно.
– А у тебя… были другие мужчины? – аккуратно спрашиваю я. Боюсь, что Китнисс рассердится или обидится, но она, кажется, сохраняет спокойствие.
– Только ты, – коротко говорит она, глядя мне в плечо.
Я подаюсь вперед и заключаю Китнисс в объятия. Она не сопротивляется: ее руки обнимают меня за талию, а голова прижимается к моей груди. Мы стоим так достаточно долго. Я чувствую нежность. Китнисс рядом, я чувствую запах ее волос, ощущаю нажим ее рук на пояснице. Она не оттолкнет. Я не уйду. Люблю ее…
– Думаешь, стоит поговорить с Хеймитчем? – тихо спрашивает она, не разрывая объятий.
– Не знаю, – честно отвечаю я. – Сразу мне хотелось его убить, но… Наверное я, как никто другой, не имею на это право…
– Давай хотя бы скажем ему, что она уезжает? – предлагает Китнисс. Я не спорю.
Жилище ментора изменилось: последний раз я был здесь во время войны, и тогда Хеймитч угрожал пристрелить меня, сейчас я бы, наверное, сделал тоже самое с ним. Но кто дал мне на это право?
Перед домом высажены цветы, но, очевидно, за ними некоторое время не ухаживают – головки бутонов завяли, свесились вниз. Едва я открываю дверь в его дом, в нос ударяет резкий запах алкоголя. В прихожей валяется грязная одежда, битое стекло. Заглядываю на кухню, в гостиную – в которой, кстати, еще сохранились следы пребывания женщины: на окнах цветастые занавески, пожухлые цветы в вазе, прохожу на второй этаж. Китнисс идет следом, осторожно ступая и стараясь не касаться пыльных перил.
Хеймитча мы находим в спальне. Мертвецки пьяного и злого. Поначалу он, видимо, не узнает меня, глядя как на призрака, а потом начинает говорить:
– А, вернулся! Молодец, парень, я в тебя верил! – его речь заплетается, слова выходят исковерканными, с трудом воспринимаемыми.
– Хеймитч, ты ведь столько лет не был в запое! – сторожится Китнисс, выглядывая из-за моей спины. – Что теперь?
Ментор переводит на нее пустой взгляд, долго настраивает резкость, а потом начинает громко гоготать.
– Ох, и наше солнышко здесь. Так вы уже это, вместе или как?
– Вместе, – мимоходом отвечает Китнисс. – Какого черта, Хеймитч? Ты хоть знаешь, что поступил, как последний… не знаю кто! Как ты посмел ударить Клариссу?
Ментор пытается встать с кровати, но путается в простынях и летит ничком вниз. Пока Китнисс, ругаясь, помогает ему сесть, я все еще молчу, пораженный тем, что она сказала «вместе».
– Эта… фифа порвала все до единой, до единой, – уточняет он, – фотографии Элизы. Вот сучка…
– Кто такая Элиза? – спрашивает Китнисс, удивленно.
– Его бывшая невеста, – отвечаю я. Хеймитч рассказывал мне о ней, когда пытался вправить мозги в камере.
– И при чем тут Кларисса? – не понимает девушка, вопросительно глядя на меня.
Я развожу руками и непроизвольно скольжу взглядом по комнате. И внезапно у меня в голове складывается полная картина. Это отвратительно.
– Ты все еще любишь Элизу? – выдыхаю я. – После того, как пять долгих лет рядом с тобой была живая девушка из плоти и крови, ты все еще сохнешь по трупу? – зло спрашиваю я.
– Ни черта подобного, – заявляет Хеймитч. – Я влюблен в эту капитолийскую девицу, как глупый школьник. Только мне нельзя любить – все, кого я люблю, гибнут! А Элиза… Она уже умерла, так почему бы не любить ее?
– И ты сказал Клариссе об этом? – задержав дыхание, уточняет Китнисс.
– Пусть знает, – отмахивается Хеймитч. – Куда она денется? Зато не будет требовать от меня дурацких признаний!
Я собирался сдержаться и не ударить ментора? Сейчас я совершенно точно готов нарушить свое обещание.
– Очень даже денется! – рявкаю я. – Она уезжает! Сегодня!
– Навсегда, – добавляет Китнисс.
Несколько минут Хеймитч никак не реагирует на наши слова, но постепенно до него, видимо, доходит смысл сказанного. Резко задрав голову, он щурится и спрашивает:
– Она не может уехать? Ведь не может? Она не бросит меня…
– Может, Хеймитч, – говорит Китнисс, – ты это заслужил!
Ее слова ранят ментора, пробираясь сквозь алкогольный туман. Он кое-как встает и начинает бродить по комнате кривыми шагами.
– Я остановлю ее! – орет Хеймитч. – Она не должна бросать меня!
Мы с Китнисс с трудом помогаем ему спуститься на первый этаж, вливаем в сопротивляющегося ментора почти литр воды, надеясь, что это разбавит алкоголь в его крови, и только потом выпускаем на улицу.
Идти Хеймитч может только опираясь на меня: удержать тело самостоятельно его ноги не в силах. Пока мы идем, ментор так громко орет, что из дома Китнисс, нам навстречу, выходит Гейл.
– Куда собрался? – удивленно спрашивает он у мужчины, но Хеймитч не прекращает звать Клариссу и твердить, что она должна остаться в Двенадцатом. – Он же накачан до предела, – констатирует Хоторн, – какие ему любовные прогулки?
– Гейл, Кларисса уедет сегодня! – сообщает ему Китнисс.
– Если судьба – то вернется, – спорит охотник. – Я вам как военный говорю, пусть сейчас с дисциплиной в Дистрикте попроще, чем было при Сноу, но и Койн не одобряет алкашей. Его схватит первый же патруль. Пусть отоспится, а потом уже будет за юбкой бегать.
Я вынужден согласится с Гейлом, и мы с ним вместе, затащив Хеймитча в дом Китнисс, запираем его в гостиной. Надеемся, что он уснет. Однако почти час ментор продолжает колотить по закрытой двери и кричать о том, чтобы его выпустили. Постепенно он затихает.
Хоторны и мы с Китнисс собираемся на кухне: болтаем, пьем чай. Колин, расположившись на коленях у матери, увлеченно рисует что-то карандашом.
За разговорами близится вечер, а значит и время отправления поезда, на котором уедет Кларисса. Заглядываю в гостиную: Хеймитч дрыхнет, развалившись на полу возле дивана.
– Может, стоит разбудить его? – спрашиваю я.
– Уймись, Мелларк, – не соглашается Хоторн. – Поезда ходят в оба конца. Вернется эта капитолийка, когда помирятся.
Прим и Китнисс поддерживают Гейла, я в меньшинстве.
Когда Хоторн с женой собираются домой, я неловко топчусь на месте: Китнисс просила не давить на нее, а попроситься ночевать – это как раз из запрещенного.
Силуэты Гейла и Прим растворяются вдали, а мы с Китнисс стоим на крыльце ее дома, вдыхая свежий вечерний воздух. Колин мирно спит в своей кровати на втором этаже: Китнисс разрешила мне быть рядом, пока она укладывала его.
– Ну, спокойной ночи, – говорю я, собираясь уйти.
Только сейчас я замечаю в руках Китнисс бумажку – серую в сумерках записку Клариссы. Моя бывшая жена крепко сжимает в пальцах послание и, подняв на меня глаза, неожиданно произносит:
– Останешься? Утром мне понадобится помощь с Хеймитчем, – поспешно добавляет она.
– Хорошо, – покорно говорю я, и Китнисс протягивает мне свободную руку.
Взявшись за руки, мы поднимаемся в ее спальню и забираемся в постель. Даже не раздеваемся толком: она в штанах и майке, я тоже. Первое время каждый лежит строго на своей половине кровати. Неловко.
Я помню, что обещал не торопить Китнисс. Да и сегодня мне достаточно того, что она просто рядом. Люблю...
– Обними меня? – просит Китнисс, и я немедленно пододвигаюсь к ней.
Ее голова покоится на моем плече, а я ласково глажу ее волосы, собранные в хвост. Помедлив, стягиваю резинку, позволяя темному водопаду рассыпаться вокруг.
– Зачем? – удивленно спрашивает Китнисс.
– Мне так больше нравится, – улыбаясь, говорю я.
– Ладно, – спокойно отвечает она.
Мы обнимаемся, согревая друг друга, и медленно погружаемся в сон. Нежность, безграничная нежность плавит меня изнутри.
– Люблю тебя, – тихо шепчу я, целуя Китнисс в макушку.
Она, наверное, уже спит, но отчего-то мне кажется, что Китнисс слышала мои слова и улыбается в ответ, крепче прижимаясь ко мне всем телом.
***
– Пит, проснись! – зовет меня Китнисс. – Хеймитч ушел!
Я распахиваю глаза, и мне требуется пара секунд, чтобы понять, где я нахожусь. Я лежу на кровати Китнисс, а она склонилась надо мной, прося о помощи.
– Давно? – спрашиваю я.
– Не знаю! – говорит Китнисс, пока я встаю, и мы с ней быстро идем вниз. – Дверь была заперта – он вылез через окно.
Распахиваю дверь гостиной, словно надеюсь на чудо: увидеть ментора на полу – там же, где он был вчера. Однако комната пуста. Подхожу к распахнутому настежь окну: кусты перед домом примяты – сомнений нет, Хеймитч ушел через окно.
– Наверное, он протрезвел и поспешил к поезду? – размышляет Китнисс.
– Но поезд-то ушел еще вчера, – поворачиваясь к ней, говорю я.
Пытаюсь сообразить, что нужно делать. Медлить с принятием решения не приходится – нужно спешить за ментором, чтобы, чего доброго, Хеймитч не сотворил беды, когда обнаружит, что опоздал.
– Ты оставайся с Колином, – бросаю я Китнисс, – а я бегом на вокзал. Надеюсь, все обойдется!
Дождавшись быстрого кивка девушки, я спешу прочь: несмотря на протез, я могу неплохо бегать – Хоторн, конечно, легко меня обгонит, но сейчас соревноваться не с кем.
Железнодорожная станция встречает меня толпой встревоженных людей. Обычно здесь немноголюдно, тем более в столь ранний час. Меня беспокоит происходящее, но я игнорирую это: старательно выискиваю в толпе знакомый силуэт.
Хеймитч сидит в стороне ото всех – прямо на краю перрона, свесив ноги вниз. Я оказываюсь рядом так быстро, как только могу, и присаживаюсь рядом на корточки.
– Ты как, Хеймитч? – спрашиваю я. – Поезд уехал, но есть ведь телефон: всегда можно позвонить и помириться…
Я замолкаю, когда ментор переводит на меня совершенно стеклянный взгляд. Он еще пьян? Не похоже.
– Или можно съездить к ней, – несмело продолжаю я. – Четвертый не так далеко…
Хеймитч внезапно улыбается. Мне кажется, его лицо похоже на маску психа.
– Парень, как думаешь, – спрашивает он, – чего всем этим, – он кивает на людей вокруг, – не спится?
Оборачиваюсь. Действительно, слишком много здесь людей в форме – военных, и на их лицах явное беспокойство.
– Может, решили прогуляться? – глупо говорю я. Сам знаю, что неправ, но не решаюсь облачить в слова жестокие мысли.
За меня это делает Хеймитч.
– Поезд сошел с рельс, – сообщает ментор странно веселым голосом, – все до единого вагоны улетели в пропасть, сорвавшись с горы на границе с Одиннадцатым. Никто не выжил.
Ноги не держат меня: я падаю назад, приземляясь на бетонный перрон.
«Никто не выжил…».
Горло сдавливает комок.
Не могу говорить. Глаза жгут слезы.
«Я чужая здесь!», – сказала Кларисса в нашу последнюю встречу. Она была чужая везде: и в Капитолии, и в Двенадцатом… Ей не нашлось места под солнцем.
Перевожу мутный от слез взгляд на Хеймитча. Он сидит молча: в глазах пустота, и только на лице играет безумная улыбка.
Он знает, что убил ее. Он знает, что так и не сказал ей, как сильно она была ему нужна.
***
Похороны прошли без тела: извлечь останки со дна пропасти не удалось. После пожара, охватившего упавший поезд, распознать кого-то из пассажиров было невозможно.
Пустой гроб неспешно опустили в землю.
Траурный марш Двенадцатого проводил в последний путь ту, которая когда-то мечтала, что это место станет ее домом.
Хеймитч не проронил ни слова: всю церемонию он стоял ровно, как солдат, и просто смотрел в пустоту. Его не интересовали ни слова сожаления, ни просьбы пойти домой после того, как все закончилось.
Уже почти три часа, как разошлись последние, кто пришел проститься с Рисой, а он все сидит возле ее могилы и о чем-то рассказывает той, которая уже не слышит его.
Ментор плачет, гладя рукой свежую могилу.
Я и Китнисс не решились бросить его: мы расположились в стороне, чтобы не мешать Хеймитчу проститься с Клариссой, но при этом не оставлять его одного. Мы с ней сидим на густой траве возле старого дерева, Китнисс доверчиво прислонилась ко мне, а я обнимаю ее за плечи.
На душе пусто, хочется плакать. Кларисса не заслужила всего этого: огонь ее глаз должен был гореть еще долгие годы.
Замечаю, что Китнисс в сотый раз теребит в руках записку, оставленную Рисой. Что в ней? Почему Китнисс не выбросит ее?
– Ты никогда не дашь мне прочитать? – спрашиваю я.
Девушка поднимает на меня глаза, размышляет. Мне хотелось бы знать, о чем она думает.
– Возьми, – внезапно говорит Китнисс, протягивая мне листок.
Неожиданно мне становится очень страшно. В этой записке заключен какой-то особый смысл, раз Китнисс столько раз ее перечитывала. Подношу листок к глазам.
Всего несколько слов, но от них все внутри холодеет. Красивым почерком Клариссы выведено заклинание:
«Не верь Питу. Охмор невозможно победить до конца».
На пару секунд я перестаю дышать. Сразу же вспоминается, как Китнисс бросила упрек в адрес Хеймитча, когда он твердил, что Риса не может его бросить. «Может, Хеймитч, ты это заслужил!». Про меня можно сказать то же самое: я заслужил.
Я боюсь посмотреть на Китнисс. Кларисса многое знала про охмор, она не может ошибаться – это неизлечимо. Я опасен для Китнисс.
– Ты последуешь ее совету? – тихо спрашиваю я. Не узнаю свой голос, он хриплый от волнения и страха.
Китнисс молчит, отстраняется. Внезапно мне становится так холодно, словно у меня отняли последнее, что согревало меня в этой жизни. Если Китнисс уйдет, меня ждет та же участь, что и Хеймитча – сумасшествие. Теперь уже настоящее, без яда ос-убийц.
– Посмотри на меня, – просит Китнисс.
Я сглатываю. Зажмуриваюсь и поворачиваюсь к ней. Она молчит, ждет, когда я открою глаза.
Никогда еще мои веки не были так тяжелы, но я справляюсь – поднимаю их, встречаясь со взглядом серых глаз. Китнисс берет мою руку в свою, заставляя сжать ее ладонь в моем кулаке.
– Я последую ее совету, – тихо говорит она, и мое сердце отбивает рваный ритм, болезненно сжимаясь. – Я не буду верить тебе, твоим словам, Пит, – второй рукой она касается моей щеки. – Я постараюсь верить только твоим поступкам. Ты вернулся, ты здесь, рядом… – ее глаза наполняются слезами, мои тоже. – Я не хочу обманываться и думать, что все станет как прежде. Мы – не прежние, ты и я…. Я не умею красиво говорить, но, может быть, мы попробуем… Заново, такие как мы есть сейчас. – Она прикусывает губу. – Вместе?
– Всегда, – выдыхаю я, подаваясь вперед и накрываю ее губы своими.
Наше дыхание, наши слезы – все смешивается.
У нас жизнь одна на двоих.
– Люблю тебя! – шепчу я, прижимая Китнисс к себе до упора.
– И я тебя люблю, Пит… – улыбается Китнисс, запуская пальцы в мои волосы.
Ну... Вот и все.
ФАНФИК ЗАВЕРШЕН.
Спасибо всем, кто был со мной на протяжении всей истории и тем, кто присоединился позже.
Всех люблю! Мне были приятны ваши отзывы: и положительные, и отрицательные.
Обещаю подарить своим читателям бонус-главу и уже в ней выскажу все благодарности лично каждому))
Прием интересных заявок все еще открыт: пишите, делитесь идеями для следующего фанфа))
