***
— И брюки хрен подберёшь нормальные: все коротки! — вспылил Бенедикт, примеряя завалявшиеся в шкафу бордовые джинсы. Мартин, застёгивавший в тот момент рубашку, вздрогнул от неожиданности, и ловко словил зеркалом отражение Бена. Тот крутился волчком, пытаясь заглянуть за спину так, чтобы штанина не успела забиться под сгиб колена и можно было определить её реальную длину. С полминуты потребовалось Мартину, чтобы понять, о чём идёт речь. — Да? А я думал, это мода, — как можно более безразличным тоном откликнулся он, расправившись с рубашкой и хищнически нависнув над кейсом с шейными платками. Бен резко остановился: — Мода? — Ну да, мода, — старательно скрываемая улыбка незаметно для своего обладателя без спросу прокралась в ровный голос, но Бенедикт, кажется, ничего не заметил: — Мода, — повторил он задумчиво. — М-да...***
— А ещё вот это вот! — уничижительно испепеляя взглядом дверной косяк, прошипел Бенедикт, виртуозно проникая под ним. Мартин тихо прыснул в плечо. От раза к разу ситуация забавляла его всё больше и больше. Он не знал, планирует ли Бен, или вот такие встречи с «объектами шестифутовой дискриминации» случаются сами собой, но даже в театре — даже в театре! — Бенедикт нашёл к чему придраться. — Всё только для вас, полуросликов. Ай! Мартин закатил глаза: стоило задуматься на шесть секунд, как косяк следующего дверного прохода отомстил разглагольствовавшему актёру с мировым именем за своего оскорблённого брата, а заодно и за всех «полуросликов», — и буквально за уши притянул к себе потирающего лоб Бенедикта. — Одно слово: Камбербэтч, — подняв брови пробормотал Мартин и мягко тронул губами ушибленное место. Хорошо, что театр принадлежит другу Бена, и никакая конфиденциальная информация за его стены не просочится.***
— И вот это вот ещё... Мартин устало потёр шею и приготовился игнорировать. Господи, со вчерашнего дня ведь доводит, да заткни ты его уже! Тёплое дыхание, так контрастирующее с острым ледяным ароматом перечной мяты, обожгло щёку Фримана, а горячий и мокрый после душа Бенедикт буквально завернул его в себя, прижавшись животом к спине, опутав длинными руками, — и игнорировать совсем, ну совершенно, не получилось. Дух захватило, и Фриман на секунду «вылетел из системы», а когда «вернулся», Бенедикт жадно вылизывал его ухо, параллельно расстёгивая пуговицы пижамной куртки.***
— Вот видишь, — Бенедикт поджав губы буравил взглядом потолок, и запыхавшийся, встрёпанный, покачивающийся на волнах эйфории Мартин понял: опять сейчас свою шарманку заведёт. Он округлил губы, чтобы наконец-то высказать Камбербэтчу всё что накипело, даже указательный палец, отказывавший повиноваться в послеоргазменной дрожи, поднял... — Так меня никто не обнимет. Чтобы так обнять, нужно быть минимум выше меня, — рассуждал Бенедикт, и вдруг повернул голову к Мартину с таким видом, что тот мигом прекратил битву с пальцем и проглотил ставшие колом в горле слова. — Тебе вот хорошо, — обличающе продолжил Бенедикт, — я тебе и одеяло, я тебе и подушка, — Мартин совершил было попытку оторваться от груди Камбербэтча, но тому стоило лишь немного усилить объятия, и Фриман повалился обратно, — я тебе и грелка, я тебе и «Бен, достань ту штуку с верхней полки!» Мартин застонал — ну сколько уже можно! — Бен стиснул его ещё крепче. Потом шмыгнул носом и завозился, отстраняя от себя и переворачиваясь на бок спиной к Мартину: — А сам даже обнять нормально не может. Только стебёт, и стебёт, и стебёт, и стебёт... — Бен вздохнул и, кряхтя, дёрнул одеяло, оставляя недоумевающего Фримана с носом и «на улице». Голого. — До свидания, Мартин. И затих. Только носом так тихо «хлюп-хлюп». Мартин лёг на спину, скрестив руки на груди. А вот нечего было шляться по дому голым, да ещё и мокрым... ...и не заснёшь ведь теперь под это «хлюп-хлюп», хоть подушкой придушись. Мартин взглянул на торчавшие из-под одеяла зацелованные до последней родинки половинки, на обиженно вздымавшуюся спину с проступающими следами его, Мартина, ногтей и покачал головой: Камбербэтч... Сперва Фриман отвоевал свою половину одеяла, что оказалось проще простого. Потом, чуть пораскинув мозгами, он, стараясь не скрипеть пружинами («Говорил же я тебе, что лучше пенная основа с наматрасником из кокосового волокна!»), подтянулся макушкой почти к самому изголовью и плавно, словно боясь спугнуть солнечного зайчика, обвил Бенедикта руками и ногами. — Так? Бенедикт, едва сдерживая стон, притиснулся спиной к мягкому животу Мартина, благодарно коснулся губами ребра его ладони, и Фриман сам едва не застонал, прижимаясь к любимому настолько тесно, насколько это вообще возможно. — Теперь-то ты заткнёшься, оскорблённая каланча? — Верни зажигалку, и я заткнусь на веки вечные, — после недолгого молчания предложил Бен. Мартин хитро улыбнулся, сжал пальцы Бенедикта в своих и поуютнее зарылся лицом в пахнущие спокойствием и домом волосы: — Брось курить, и спать мы с тобой будем только так.