Сказания Лунного Дома

Старый добрый потолок, думала Кагоме. Смотрю на тебя, и сразу понимаю, где я. Какой же это был хороший потолок. Тяжелые обтесанные бревна, поддерживающие соломенную крышу, казались все такими же надежными, как и в ту самую ночь, когда она впервые спала в этом доме. Тогда она сломала печать полудемона Инуяши, и он попытался убить ее. Чтобы разрушить его чары потребовалось так много – и в то же самое время так мало! – усилий: резкий рывок, внезапный выброс святой энергии, и все – монстр оказался на свободе, грубый, наглый, разбивающий вдребезги ее жизнь, ее спокойствие, ее наивные девичьи мечты. Боже, как же она по нему скучала. После того, как первое потрясение сошло на нет, Кагоме поняла, что все это время она в глубине души боролась с непреодолимым, безумным желанием увидеть его хотя бы еще раз. Это желание заставляло ее все снова и снова пытаться пройти через сломанный колодец, внесло раздор в ее недолгие отношения с Ходжо, не давало ей спать по ночам, заставило ее выбрать специальность в институте. Вся ее жизнь оказалась построена вокруг идеи, что она была достаточно умна, или достаточно сильна, или, что уж там, достаточно хороша для того, чтобы она снова могла с ним встретиться. Теперь ее желание наконец-то осуществилось; она снова была в прошлом, хотя уже совсем не в том прошлом, о котором она мечтала. Ее старые враги исчезли, ровно как и ее старые друзья. А колодец отказывался пускать ее обратно в ее время. Ей казалось, будто ирония захотела сыграть с ней злую шутку: раньше она буквально грезила прошлым, а теперь, когда она была готова вернуться в свое время и заново собрать по кусочкам свою жалкую жизнь, путь обратно был для нее закрыт. Наверное, мне на роду написано натыкаться на одни только разочарования, печально подумала она, бесцельно разглядывая потолок хижины, словно заново переживая события прошедшего дня. На дне ямы было сыро и пахло плесенью, поэтому ей не потребовалось много времени чтобы заставить себя подняться на ноги, утереть слезы, и пообещать себе вдоволь наплакаться, когда она окажется в полном одиночестве. Она, должно быть, выставила себя полной дурой – когда факелы осветили дно колодца, в их дрожащем свете она, покрытая рвотой и грязью, рыдающая, казалось бы, без особых на то причин, вряд ли могла претендовать на призовое место даже на каком-нибудь самом захудалом конкурсе красоты. Собрав в кулак остатки достоинства, она самостоятельно выбралась из колодца и была уже готова привести себя в порядок, но Синаё настояла на том, чтобы юноши из деревни отвели ее к реке и помогли ей отмыться. Кагоме послушно приняла указания жрицы, но тут она обнаружила, что один из ее провожатых, молодой парень, только-только вступивший в пору зрелости, решил распустить руки. Это так напомнило ей одного знакомого монаха, что Кагоме снова разрыдалась. Паренек пришел в ужас и пытался было извиниться, но она не могла успокоиться до тех пор, пока не появилась Синаё, которая мгновенно разобралась в ситуации и звучно приложила обидчика луком по макушке. И все могло закончиться для него очень плохо, не вмешайся вовремя Кагоме, которая наконец смогла совладать с голосом и заверить старую жрицу в том, что с ней все в порядке. Это наводило тоску. Неужели она и вправду настолько бесчувственная, что сексуальное домогательство вызвало у нее разве что ностальгию? Она же всегда знала, что в ее времени ее друзья уже давно мертвы; почему же ей так плохо сейчас? Она вздохнула, из-за всех сил стараясь не расплакаться, натянула одеяло на лицо и попыталась прогнать наводнившие ее голову тоскливые мысли. И едва не рассмеялась над этим детским жестом. Как будто она могла хоть что-то изменить. Подобные заблуждения скорее всего и втягивали ее в неприятности еще тогда, когда она вместе с друзьями путешествовала по Японии эпохи Сэнгоку. Казалось, она может помочь, может сделать что-то по-настоящему правильное, может справиться с проблемой до тех пор, пока никто не заметил ее, беззащитную, на скамейке запасных. Убегать – вот что от нее требовалось. Убегать, находить осколки Камня, и стараться остаться в живых, ведь в противном случае искать осколки было бы гораздо сложнее. В последней битве с Нараку от нее тоже было мало толку. Она понадобилась только тогда, когда нужно было загадать на вновь собранном Камне душ желание, осчастливив остальных, вопреки самой себе. Она любила Инуяшу, но ради его счастья она пошла бы на что угодно, даже если бы это означало разбить свое собственное сердце вдребезги. И она стерпела, она принесла свое счастье в жертву ради него; полудемон стал человеком, а его трагически погибшая возлюбленная вернулась к нему. Оно того стоило. Так казалось ровно до того момента, пока она не узнала, что счастье, которое она купила ценой собственных слез, мертво, зарыто в землю, разрушено в самом расцвете из-за болезни, как сказала Синаё. Младший сын повелителя демонов Запада и его нежная невеста, бывшая защитница Камня душ, оба скончались из-за тяжелого гриппа. Кагоме, переродившаяся мико, постаралась не вспоминать, сколько раз ее прививали от этого заболевания. - От судьбы никуда не уйдешь, – мягко сказала ей тогда Синаё. - Судьба жестока, – ответила ей Кагоме. Синаё только кивнула. Так много вопросов, и ни одного удовлетворяющего ответа. Где Шиппо? Демон-лис исчез сразу после смерти Инуяши и Кикио, таков был ответ. Где Санго и Мироку? Пропали, ответила Синаё, никто не слышал о них после смерти Инуяши. Откуда ты знаешь мое имя? Я помню Вас еще с тех пор, когда сама была маленькой девочкой. - Вы помните меня? – переспросила Кагоме. - Вы с Инуяшей были защитниками нашей деревушки, – ответила Синаё. – Я хотела стать жрицей, такой же, какой были Вы. Вы были доброй, приветливой, смелой, и я думала... Я надеялась... Я хочу сказать, я не такая сильная, но... – она замолкла. – Я очень стараюсь. Я надеюсь, что Вы сочтете меня достойной Вашего места. И к шоку Кагоме, Синаё – по возрасту годящаяся ей в матери женщина с мудрыми глазами и голосом, в котором отдавалось детское восхищение, – глубоко ей поклонилась. - Моего места? – тупо переспросила Кагоме. Ее сознание, которое до сих пор переполняла холодная, скользкая тоска, пришло в смятение после подобного жеста. - Да, Кагоме-сама, – ответила Синаё, и Кагоме почувствовала, как что-то у нее в груди болезненно скрутилось узлом от выказанного ей почтения. Она уважительно склонила голову. - Но я сама никогда не считала себя хорошей жрицей, – мягко сказала Кагоме, и между женщинами повисло молчание, нарушаемое только потрескиванием дерева в камине. Вот что это значит, быть демоном. Вот каково это, жить вечно, думала она. Искры от огня взлетали в воздух с сухим треском, а за дверью беззвучно завывал чужой ей, пустой мир. Я не хороша, не благородна. Я не храбрая. Мне просто страшно. Мне всегда было страшно, я только хотела поступать правильно. Иногда я не думала, или делала всякие глупости, но на самом деле мне все равно было страшно. И теперь Кагоме лежала, уставившись в потолок, и ей снова хотелось расплакаться, пока она снова и снова прокручивала эту беседу у себя в голове. Не была я никакой достойной жрицей. Я была обычной маленькой девочкой. Осознание правды неприятно давило ей на голову. Я до сих пор как ребенок. Переродившаяся мико рассматривала темноту, которая словно уставилась на нее в ответ. Она все еще боялась. Кагоме так хотелось, чтобы Инуяша и ее старые друзья постучали в дверь, пришли и окружили ее теплом и защитой. Она будет в безопасности, ее будут знать. Знать. Так вот каково это, быть бессмертной. Мысль сверкнула у нее в голове яркой белой вспышкой. Все тебя помнят, но никто тебя не знает. Никому кроме меня никогда не понять, каково это было, тогда, раньше. Они могут помнить истории, деяния, миф о принце-полудемоне и его спутнице, молодой жрице. Они могут вспомнить охотницу, монаха, лисенка. Но никто из них не вспомнит, какими они были, эти безымянные герои. Они не узнают, что полудемон был падок на лапшу быстрого приготовления, или что охотница любила зеленый цвет, или что монах похрустывал пальцами, когда нервничал. Они не знают людей, только их истории. Укутанная в одеяла Кагоме словно услышала в густой, тяжелой ночной тишине хруст своего разбивающегося сердца. Только я одна их помню... Я всегда буду одна.

* * *

Когда на следующее утро Кагоме разбудила мягкое похлопывание руки Синаё по плечу, у нее раскалывалась голова, а глаза распухли и слиплись от засохших слез. Должно быть, она плакала во сне. - Угх... – произнесла Кагоме, сев и попробовав протереть глаза. Синаё, сидевшая подле нее на коленях, наклонила голову в удивлении. Почему-то этот жест очень раздражал. Небось ни разу не видела, как живая легенда просыпается, процедила про себя Кагоме и сразу же почувствовала себя виноватой. Все-таки, Синаё была к ней необычайно добра. - Будете завтракать? – спросила ее жрица, невольно подливая масла в огонь вины Кагоме. Та медленно кивнула и помассировала виски, а Синаё тем временем встала и начала наполнять две плошки рисом. - Огромное спасибо, – пробормотала Кагоме, приняв плошку, присела напротив своей преемницы – как же это все-таки странно звучит! – и приступила к напряженному процессу пережевывания пищи. Кагоме никогда до этого не напивалась, но была уверена, что именно так ощущается похмелье. Ее мысли путались и сердито носились внутри головы, а воспоминания о прошлой ночи были смутными и болезненными. Но как ни крути, ей был очевиден тот факт, что она теперь снова в прошлом, одна, путь домой был закрыт, а все ее друзья ее покинули. Ей нужно было найти дорогу обратно. В ней снова пробудилась былая паника, которая приходила к ней во время поисков осколков – а вдруг она не найдет ни одного и не сможет вернуться домой? Надо сообразить, как заставить колодец работать, и тогда-то можно будет горевать, кричать или просто свернуться клубочком. Кроме того, через неделю у нее как-никак начинается сессия... Кагоме подняла взгляд на Синаё, прикидывая, знает ли мико, как открыть колодец, и увидела, как жрица клюет носом, засыпая прямо над плошкой с рисом. - С вами все в порядке? – озабоченно спросила Кагоме, хотя в данный момент ей очень хотелось, чтобы хоть одна живая душа справилась о ее собственном самочувствии. Синаё резко выпрямилась и потрясла головой. - Прошу прощения, Кагоме-сама, но мне пришлось очень рано встать. Хатиро-кун спрятался на дереве и отказывался спуститься до тех пор, пока мне не удалось убедить его, что жрица из будущего не причинит ему вреда. Кагоме подняла бровь. - Это ваш вчерашний, эм-м, ухажер – пояснила Синаё. - Ах вот как, – ответила ей Кагоме. Повисло неловкое молчание. Кагоме показалось, что она услышала следующий вопрос еще до того, как он был озвучен. - Вы же... Ничего ему не сделаете? – спросила Синаё как можно более деликатно. Кагоме резко покачала головой. - Нет, конечно, – ответила она и заметила, как плечи жрицы, сидящей напротив нее, заметно расслабились. Она меня боится, подумала Кагоме, и она никак не могла решить, обижает это ее или наоборот, придает сил. - Надеюсь, с ним все в хорошо, – добавила она, решив, что не будет озвучивать свои настоящие соображения по этому поводу, чтобы никого не обидеть. Кагоме уставилась в свою плошку. - С ним все будет в порядке, – ухмыльнулась Синаё. – Он никогда не отличался интеллектом. - Вот как, – рассеянно проговорила Кагоме и медленно доела свой завтрак. Поев, она почувствовала себя немного лучше. Синаё протянула руку, чтобы забрать у нее пустую посуду. - Вы знаете, как открыть колодец? – неожиданно для самой себя спросила Кагоме. И снова я бегу впереди паровоза... Синаё удивленно на нее посмотрела. - Нет, не знаю, – ответила она, – но я думала о том, как Вам помочь. Теперь настал черед Кагоме удивляться. Кто-то и правда подумал о ней? Это был приятный поворот событий, хотя теперь она не могла отделаться от ощущения, что она стала обузой для пожилой жрицы. Та, казалось, не обратила внимание на легкий шок, отразившийся на лице Кагоме. - Где-то на севере живет очень, очень могущественная жрица, Хотару-сама, и она хорошо разбирается в магии и всяком прочем. Сама я никогда не блистала в использовании духовных сил, но думаю, что Хотару-сама может Вам помочь. - Север? – переспросила Кагоме, почувствовав, что ей удалось осмыслить от силы треть из всего сказанного Синаё. - Да. Она живет на побережье. - И вы думаете, она сможет мне помочь? Синаё мягко улыбнулась. - По крайней мере, к ней стоит обратиться за советом. Не знаю, кто еще тут способен помочь Вам, если не она. Кагоме была поражена; вопреки всему, ситуация, похоже, начала налаживаться. - Но... Как мне ее найти? Вы пойдете вместе со мной? Впервые с тех пор, как она познакомилась с жрицей, Кагоме услышала ее смех. - Я? – Синаё прыснула, в ее голосе прозвучало легкое недоумение. – Такое путешествие мне не по силам. Нет, конечно, но я пошлю с Вами провожатого. Кагоме смущенно приподняла бровь. - Не Хатиро, я надеюсь?.. Синаё снова рассмеялась. - Нет. Не беспокойтесь, Кагоме-сама. Я прослежу за тем, чтобы о вас как следует позаботились. С плеч Кагоме будто сняли тяжелый груз. Она понимала, что поздно спасать друзей, и что Рин, которую она едва не позабыла из-за навалившегося на нее горя, была уже давно мертва, но в ее опустевшее было сердце начало наполняться надеждой. - Вы сделаете это ради меня? – спросила она. Честно говоря, все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. - Конечно, Кагоме-сама. Вы же герой нашей деревни. Жрица похлопала девушку по руке. - И ни о чем не волнуйтесь. Кагоме облегченно улыбнулась. - Спасибо, Синаё-сан. Синаё улыбнулась в ответ, а по полу поползли лучики света занимающейся зари.

* * *

Как всегда, утром его разбудила Рин. Он почувствовал ее запах еще до того, как открыл глаза. Она прокралась в его покои чтобы чесать его за ушами и от души хохотать, а в ее смехе звучали и буйная детская радость, и по-женски лукавое веселье. Как и всегда, после нескольких тяжелых попыток проснуться он осознал, что он вовсе не в своем дворце. Чаще всего он сидел, прислонившись к дереву, или устраивался в небольшой пещере, но даже по мере того как его окружение приобретало все более четкие очертания, Рин никуда не исчезала и смеялась этим своим смехом, который ни капли не изменился за прошедшие тридцать лет. Он уже никогда и не изменится, потому что она мертва, и Сещемару порой задумывался, когда же воспоминания о ней наконец прекратят терзать его словно фантомные боли. В этом была какая-то злая ирония: все его конечности на этот раз снова были при нем, но вот дух его, похоже, был заключен в чем-то, не имевшим ничего общего с его собственным телом. Хотя сейчас он, скорее всего, был достаточно силен, чтобы воздать обидчикам по заслугам, делать это у него не было ни капли желания. А маленькая девочка, которую он хотел видеть вечно юной, не вырастет уже никогда; в его памяти она навсегда останется все тем же свежим, беззаботным, слегка эгоистичным существом с наполовину прожитой жизнью. Нет, даже не наполовину. С едва ли прожитой. - Милорд, вы сегодня бодрствуете? Сещемару скользнул взглядом вниз по рукаву хаори и наконец-то обнаружил источник своего раздражения. Это был старик Миога, который в последнее время зачастил к нему с регулярными приставаниями. Сещемару невольно задумался о том, когда же старая блоха испустит дух, но потом решил, что это не так уж и важно. По крайней мере, хотя бы его постоянные визиты остаются неизменными. - Я никогда не сплю, когда ты здесь, – наконец проговорил он. Миога ухмыльнулся. - Большую часть времени вы забываетесь мертвым сном, – ответил он. – Даже когда я надрываюсь прямо у вашего уха, вы чаще всего и не шелохнетесь. - То, что я не отвечаю, не значит, что я тебя не слышу, – парировал Сещемару. На самом деле, как он ни старался, он никак не мог припомнить подобного, – неужели он и впрямь так много спит? – но решил, что признавать за собой эту оплошность будет вряд ли уместно. - Сещемару-сама! Вы меня прямо без ножа режете! – воскликнул Миога, хотя особенно уязвленным он не выглядел. Сещемару не спешил ответить. Решив, что особенного отклика он все равно не добьется, Миога пустился в рассказы о том, как идут дела на Западных землях, и, сам того не осознавая, этим он разрывал сердце своего господина на мелкие кусочки. Сещемару больше не хотел слышать ни слова о Западных землях, его бывших союзниках, его разрушенном доме. У него ушло больше десяти лет на то чтобы обзавестись новыми мечом и доспехами, он несколько раз сходился в битве с недругами на границе земель, раньше принадлежавших ему. И все же, без союзников у него не было шансов справиться с таким большим количеством ёкаев, хоть большая часть из них и была гораздо слабее его. Их сила была в единстве. И через какое-то время все это потеряло смысл. Раз уж на то пошло, за что он вообще сражался? За обгорелые развалины Лунного дома? За утерянных союзников, управлять которыми он больше не собирался? Ради своей попранной чести? Ради мести? Грош этому всему цена, пока каждое утро он просыпается, вспоминая ее ослепительную улыбку, и засыпает, оплакивая мертвецов. И он пустился в скитания в поисках душевных сил, которые помогли бы ему обрести прежнего себя. У него не осталось ни капли достоинства – его враги не считали его хоть сколько-нибудь заслуживающим того, чтобы убить его, а будь он хоть немного мужчиной, он бы уже давно прервал свою жизнь собственными руками. Нет, достоинство уже потеряло для него какой-либо смысл. Честь его также давно потеряна. Самоубийство казалось слишком эгоистичным поступком, особенно после тех ужасов, свидетелем которых он стал на руинах Лунного дома. Ни чести, ни достоинства, ни желания отомстить. Местью не воскресить мертвых. Последние несколько дней Сещемару провел под сенью большого дерева, прислонившись к его стволу. Из-за утренней росы его хакама насквозь вымокли и облепили ноги, но хаори (благодаря новым доспехам) оставалось сравнительно сухим и чистым. Наплечники содэ частично защитили рукава от влаги, хотя концы их все-таки слегка намокли из-за росы. Утро выдалось холодным, но Сещемару не видел смысла в том, чтобы встать и привести себя в порядок. Единственными существами, которых беспокоил факт его существования, теперь были разве что букашки, ползающие по складкам его одежды, и на его внешний вид им было в общем-то наплевать. Сещемару почувствовал, как его взгляд затуманился, а болтовню Миоги постепенно заглушил глухой рев его сознания. Он так устал. Ему так нужно отдохнуть. И почему я так вымотался?.. Сещемару задумался, но, по сути, это было неважно; на него медленно накатывало приятное оцепенение, которое он не спешил прогонять. Он уже практически погрузился в темное ничто, которого он так жаждал, когда к реальности его вернул неожиданный и болезненный укол в щеку. Он поднял руку, прихлопнул пристроившегося у него на щеке демона-блоху и поднес его к глазам. - Я вроде бы говорил, чтобы ты этого не делал, – произнес Сещемару ледяным голосом. Зажатый между его указательным и большим пальцами Миога начал панически верещать. - Но, Сещемару-сама, Вы в таком ужасном состоянии! Сидите часами, глядя в никуда, а на оклики не отзываетесь! Как же так! Почему Вы до сих пор не отомстили за попранную честь Вашего батюшки?! Почему до сих пор скитаетесь?! – вопил он, дергая маленькими ножками в попытках вырваться из тисков когтей Сещемару. Несколько мгновений принц-ёкай молчал, затем он медленно открыл рот. - Почему?.. – повторил Сещемару. Да он и сам не знал, почему. Честь его отца, как ему казалось, к его нынешнему положению не имеет ровным счетом никакого отношения; казалось между ним и памятью о его благородном родителе лежала темная, бездонная пропасть. Ручки и ножки Миоги поникли. - Мой лорд, похоже, что вас продолжает терзать горе, – тихо сказал он. Сещемару ничего не ответил. Миога, казалось, сомневался, стоит ли говорить дальше, но наконец он все-таки продолжил: - Я… До меня доходили слухи о мико, чья сила ощущается на несколько миль вокруг нее, последние несколько недель она путешествует на север. И на своем пути она… Помогает страждущим – и людям, и демонам. Старый слуга замолк, и Сещемару опустил его на свой рукав. - И? – спросил он. Съежившись, блоха посмотрел в лицо своему господину. - Возможно, Вас она тоже сможет исцелить. - Исцелить меня? - Да. Сещемару ничего не ответил, только поднял голову и сделал глубокий вдох. Прохладный бриз тихо шелестел ветками деревьев. Слегка сладковатый, он пах расцветающей сливой. Сегодня будет восхитительный день.

* * *

Кагоме сидела возле костра, уставившись на танцующие языки пламени. Ее проводником оказалась грациозная молодая девушка по имени Амая, которая настолько напоминала каждым своим движением Санго, что Кагоме никак не могла решить, стоит ли отстраниться от нее или же немедленно подружиться. После того, как их представили друг другу, Кагоме долгое время колебалась, пока дух товарищества в ней не взял верх, но выяснилось, что ей не стоило и пытаться. Амая явно опасалась мико из будущего, так что после недели дружелюбных попыток сблизиться, Кагоме наконец сдалась. Все-таки быть живой легендой не так-то и просто. Они шли уже несколько недель. Иногда Амая сбивалась с пути, хоть и настаивала на том, что ее чувство направления никогда ее не подводит. Несколько раз они натыкались на деревушки, и одетую в одежды жрицы Кагоме окликали и просили о помощи. Она начала жалеть о том, что решила принять облик мико, но теперь груз, связанный с ним, перестал иметь какое-либо значение. Никто уже давно не помнил, как выглядела Кикио; никто их не сравнивал. Кроме того, ночи были холодными, и плотные хакама хоть и стесняли движения, но оказались более подходящими для такой погоды, чем ее собственная одежда. На пути им практически не встречались демоны, и это поражало. Ради собственного спокойствия она позаимствовала лук, который теперь висел у нее за спиной, но за нехваткой потенциальных врагов он ей так и не понадобился. Может, у нее просто больше не было с собой осколков Камня, и она стала неинтересна для демонов, или же они просто решили убраться подальше от людских поселений. В любом случае, в округе их практически не было. На самом деле, в пути им встретилось всего два ёкая, и оба из них были безобидны и ранены. Вторым из них был демонический конь с глубокой раной на боку, и Кагоме наложила ему повязку на скорую руку. Они нашли его на лугу, поросшем дикими цветами, и Кагоме невольно задумалась о том, как там поживает Джиненджи, и жив ли он вообще. Воспоминания оказались тяжелыми, но первая встреча и вовсе заставила ее сердце обливаться кровью. Первым был крошечный лисенок, моложе Шиппо, каким она его помнила, сидевший с краю дороги. Маленькая девочка-лисичка растянула лодыжку, и Кагоме, не устоявшая перед зелеными глазами маленького демона, в которых стояли огромные слезы, перевязала ей ножку, игнорируя окрики Амаи. - Кагоме-сама! Лисы – обманщики! Она просто дурит вам голову! – кричала ей проводница с противоположного края дороги. - Ну, значит ей отлично это удается! – отозвалась Кагоме, пока ее знающие пальцы ощупывали распухшую ножку. Лисичка заплакала еще сильнее. - Это опасно, Кагоме-сама! Кагоме пропустила предостережения Амаи мимо ушей. Она залезла в рюкзак, нашла там аптечку, достала ее и открыла. Пока она копалась внутри, она решила воспользоваться возможностью поговорить с лисенком. - Не нужно бояться, – приветливо сказала она. – Я тебе помогу. Лисичка только всхлипнула. Улыбаясь, Кагоме показала ей бинты. - Я перевяжу тебе ножку, и ты снова сможешь ходить. Лисичка ничего не ответила. Пытаясь хоть как-то ее успокоить, Кагоме начала тихо говорить, пока накладывала повязку, она спрашивала, как ее зовут и где она живет. К концу этого одностороннего разговора лисичка перестала плакать и внимательно ее изучала. - Готово! – объявила Кагоме, хлопнув в ладоши. – Если распухнет, то засунь ногу в горный ручей. Будет холодно, но от этого станет легче. Лисичка кивнула, а Кагоме поднялась на ноги, подняла свой желтый рюкзак и снова двинулась вперед по дороге. Через некоторое время к ней присоединилась и Амая. - Кагоме-сама, мне никогда прежде не приходилось видеть такого! Кагоме удивленно на нее посмотрела. - Чего такого? Амая повела рукой в воздухе. - Я никогда не видела, чтобы жрица заботилась о ёкаях. В этом и состояла основная проблема. В свое время она так много времени провела в обществе полудемона и демона-лиса, она даже становилась объектом пылкой страсти волчьего принца, а теперь на нее смотрели косо. Как и раньше, ёкаев либо боялись, либо игнорировали, но человек, привыкший сосуществовать с ними, ни за что не принял бы маленького лисенка за источник угрозы. Вокруг той девочки совсем не ощущалась демоническая энергия, и Кагоме это удивило. Куда пропали все ёкаи? - В основном – мертвы, – ответила Амая, когда Кагоме озвучила свой вопрос. – Восточные земли стали менее снисходительны к демонам. - Ох, – ответила Кагоме. Да и что еще она могла сказать в ответ на подобное заявление? Сейчас Кагоме и Амая сидели около небольшого костра, а над ними в черном ночном небе сверкали и танцевали потрясающе красивые звезды. Будь у звезд голоса, они бы сейчас смеялись надо мной, думала Кагоме. - Долго нам еще искать Хотару-сама? – поинтересовалась она, помешивая угли в костре длинной веткой. Амая пожала плечами. - Еще пару-тройку дней, – неопределенно ответила она. Сессия уже закончилась, подумала Кагоме. Она бы без труда получила на всех экзаменах высший балл, вот только ее с ними разделяли многие сотни лет. Может, мне просто не стоило так переживать за других. Может, просто не стоило совать свой нос в чужое дело... В подобных мыслях не было никакого проку, и Кагоме решила, что она не жалеет о времени, потраченном на помощь крестьянам и врачевание ёкаев. Вздохнув, она порылась в рюкзаке и извлекла оттуда книги, по которым она планировала заниматься, как будто она снова школьница и в неярком свете костра судорожно пытается вызубрить алгебру. Под лунным светом Кагоме перебирала свои учебники. Она откладывала в сторону «Искусство древней Японии», «Культуру и быт периода Камакура» и «Образ самурайства», пока наконец не нашла то, что искала – тетрадку с японскими мифами и сказаниями. Амая не обращала внимания на суетливые движения своей спутницы и подбросила еще дров в костер. Кагоме была от души благодарна ее отстраненности; по крайней мере, она могла потерзать себя в тишине. Кагоме взглянула на тетрадку, которую держала в руках; она каждую ночь доставала ее и доводила себя до отчаяния. Как и ее воспоминания, она служила болезненным напоминанием о вещах, которые она так и не смогла сделать, например, о ее миссии, которую она безнадежно провалила. Негнущимися пальцами она долистала свои записи до легенды о Сещемару и Рин и стала перечитывать. Пятьдесят лет изгнанный принц скитался по Восточным Землям. Вот она, прямо перед ней, история о предательстве и тоске. И хотя она бы ни за что не призналась в этом ни одной живой душе в этом времени, ее грызло осознание того, что у нее даже не вышло попасть в то время, в котором Сещемару уже вернул причитавшиеся ему земли. Она так и не смогла ему ничем помочь. Безымянная жрица из легенды, возможно, сама Хотару-сама, все еще жива, но сама Кагоме никогда не была даже частью этой легенды. Она канула в лету, вместе с легендой об Инуяше; да, однажды она спасла мир, но теперь она оказалась окутана мраком неведения и неузнавания, и даже люди, которые слышали о ней, не представляли, кто она такая на самом деле. В дрожащем свете костра полумесяцы, которые она нарисовала на тетрадных полях, начали расплываться, а Кагоме почувствовала, как к горлу подступают слезы отчаяния. Она снова бесполезна. Сидевшая справа от нее Амая резко вскочила на ноги, и Кагоме подняла голову. - Что такое, Ама... – начала было она. - Шшшш! Амая взмахом руки заставила ее замолчать. Амая больше не сидела около своего мешка; она припала к земле, с ножом наготове. Казалось, каждая мышца в ее теле напряжена до предела, и Кагоме невольно вспомнила Инуяшу, много раз принимавшего похожую позу. Там что-то было. - Вы чувствуете? – прошептала Амая. Кагоме сосредоточилась и неожиданно рухнула, вцепившись пальцами в землю под собой. Где-то здесь, недалеко от их костра, был демон. Его присутствие ощущалось с непостижимой, сбивающей с ног силой, она задыхалась, а сердце в груди колотилось как птица в клетке. Она не ощущала подобной энергии уже очень давно. - Боже мой – прошептала, внезапно почувствовав себя такой маленькой, такой одинокой. Костер превратился в помеху, он ослеплял ее, не давал вглядеться в враждебную ночную темноту, и даже присутствие Амаи не успокаивало её. Оно было сильным, что бы это ни было. Если демон решит атаковать, ни одной из них не удастся выжить. Амая осторожно двинулась вокруг костра, все еще пригнувшись, а Кагоме тем временем подняла руку и нащупала за спиной древко лука. Это придало ей каплю уверенности. Она медленно поднялась на ноги, достала из колчана стрелу и положила ее на тетиву, в любой момент готовая выстрелить. Легкий ветер встрепал ей волосы. Я, наверное, выгляжу как полная идиотка, подумала она. Демоническая энергия клубилась вокруг нее, заставляя сердце леденеть от страха, пробирая ее до дрожи в коленях. Ей казалось, будто у нее на загривке встали дыбом волосы. Лук ходил ходуном в ее руках. У нее был только один выстрел. Она была готова упасть в обморок. Ёки окутала ее густым туманом, словно посылая через ее тело электрические разряды, и ей мучительно хотелось пуститься наутек, хоть она и понимала, что это бесполезно. Никогда не убегай от ёкая, думала она. Рассудок спокойно и толково подсказывал ей, как нужно себя повести, в то время как все ее остальные чувства накалились до предела. Она приготовилась бежать. Амая застыла, словно каменное изваяние. - Оно смотрит на нас, – яростно прошептала она. Но Кагоме уже знала об этом. Через пелену страха, окутавшую ее мозг, она чувствовала что-то расплывчатое, странное. Эта энергия... Она была словно знакома. Как будто она уже чувствовала это раньше. Я знаю этого демона. Непреодолимая сила приближающегося всколыхнула те ее воспоминания, от которых она так хотела избавиться, воспоминания, которые она пообещала себе не навещать до тех пор, пока не останется в полном одиночестве. Но теперь это было уже неважно. Кагоме одновременно хотелось расплакаться и расхохотаться, потому что теперь она наконец поняла, зачем она здесь. Вот почему колодец пропустил ее. Вот почему ей так нужно было вернуться сюда. История уже давно поймала ее, а она и не заметила. Он приближался, и она точно знала, кто это. Ей была знакома эта сила. Казалось, словно по ее костям проносятся раскаты грома. Она знала. ... И однажды до него дошли слухи о могущественной мико, что жила на Севере, и так были велики ее сила и сострадание, что даже демон, стремящийся избавиться от своих печалей, пришел к ней и попросил о помощи. Услышав о ней, он немедленно отправился на Север... - О, нет... – выдохнула Кагоме и опустила лук. Амая бросила на нее ошарашенный взгляд. - Что вы делаете?! – прошипела она. – Оно все еще там! Кагоме ничего не ответила. - Кагоме-сама? Кагоме-сама! Кагоме не обратила никакого внимания на истерический шепот Амаи. - О, нет, нет, господи, нет, – бормотала она снова и снова, как мантру, а окружавшая ёки, до боли знакомая, становилась все сильнее. И тогда она увидела его. Сещемару стоял, разглядывая ее из тени деревьев, он выглядел точно так же, каким она его запомнила, и ей было больно смотреть на его ничуть не изменившееся лицо. Его образ из, казалось, давно забытого прошлого, был так ярок в ее памяти, он нес в себе что-то настолько дорогое, что, казалось, весь мир кроме них двоих расплылся блеклым, ничего не значащим пятном. Все остальные исчезли, но остался он, и много десятилетий он скитался, запертый в дурацкой сказке, лишь затем, чтобы наконец встретиться с ней. - Жрица, – произнес он, его голос эхом отдавался в тишине давно ушедших лет. Жрица. Это было уже слишком. - Твою же мать, – благочестиво выругалась Кагоме.