Шаг. Тишина. Куст жасмина застыл по стойке «смирно», душистые белые цветы едва подрагивают — нервно, упрямо: не выдам!
Ещё шаг. Густые заросли древовидного пиона снисходительно кивают — лучше ищи, лучше! Нет, не разглядеть тебе никого в этих бело-розовых всплесках среди густой тёмной зелени, даже не пытайся.
Посмотрим, усмехается Хелия. Где же ты, ну?
Шаг. Флора ступает след в след — мягко, беззвучно, оборачиваться нет нужды: Хелия кожей чувствует каждый сантиметр расстояния между ними.
Сейчас, сейчас… может быть здесь?
Нет. Тугие бутоны роз неподвижны, ни шороха, ни звука, ничего.
Шаг. Вскрик! Шальная птица порхнула с куста, рванувшись в небесную синь. Хелия на мгновение обернулся к жене: ложная тревога.
Засечь взглядом движение, перехватить несущийся к ним с рычанием ворох цветных оборок, подбросить в воздух и поймать в объятья маленький веснушчатый ураганчик с растрёпанными бирюзово-зелёными хвостиками. Ну где ты, Рози?
Тишина. Зелёное кружево сада даже не колеблется.
— Привет, ребята!
Входная дверь распахнулась, выпуская хозяина на крыльцо широкого приземистого дома, уважительно и тихо закрылась за его спиной. Трэвис легко сбежал по ступенькам, хлопнул по плечу Хелию и поцеловал в щёку Флору, походя радуя незатейливым комплиментом:
— Флора! Ты с каждым днём хорошеешь!
— По-моему, ты преувеличиваешь.
Флора рассмеялась. Ну не могла же она, право слово, со вчерашнего вечера так похорошеть, чтоб в глаза бросалось?
— Неправда! — сделал обиженно-честные глаза Трэвис. — У мужа спроси.
— Он прав, — улыбнулся Хелия, чуть приобнимая жену, — а где Рози?
— Тесть взял на выходные, — махнул рукой Трэвис. — Вспомнит теперь первый год в Фонтароссе… должен же хоть кто-то его строить время от времени?
— Надо было предупредить, — укорила Флора. — Столько конфет пропадает зря.
— В нашей семье конфеты не пропадают никогда, — назидательно произнёс Трэвис, перехватывая из рук феи цветной пакет, — потому что…
— … всегда есть, что подсластить, — хором закончили все трое.
Можно было даже не сомневаться, что к возвращению дочери пакет будет наполовину пуст — маленьким детям много сладкого вредно, ведь правда?
— Я надеюсь, у вас всё хорошо, — вдруг сказала Флора, внимательно глядя, как на лице их друга появляется короткое замешательство — как если бы клубника с грядки оказалась вдруг солёной. — Хелия говорил, что последние дни у вас на работе какие-то неприятности?
Молодая яблонька в стороне возмущённо всплеснула ветками: это ж надо такую чушь сказать!
— Ничего серьёзного, твой муж преувеличивает.
В ответ на едва заметный упрёк в серых глазах Трэвиса Хелия пожал плечами — виноват, знаю; и упрёк мгновенно сменился деланным озорством. Очень качественно деланным. «Портрет беспечности», — усмехнулся про себя художник.
Рыжая беспечность повернулась к нему спиной, отгораживая от жены:
— Слушайте, давайте сделаем так: ты пойдёшь к Сильвии на кухню, а пока вы завариваете самый вкусный на Линфии чай, я объясню твоему мужу, как вредно нервировать беременных фей по пустякам, идёт?
— Ну конечно, — улыбнулась Флора и легко взбежала по ступеням.
— Наши восхитительно круглые жёны! — пошутил Трэвис, провожая её взглядом.
Сильвия ждала второго ребёнка, Флора готовилась к появлению первенца, и это ожидание необыкновенно шло ей. Мягкая задумчивость, плавная, неспешная грация движений, выдающийся вперёд аккуратный животик — со спины и не скажешь, что беременна. По утрам её не мучила тошнота, и обошли стороной пищевые капризы, хотя из-за обострившегося обоняния пришлось на время отложить исследование в сфере магии ароматов. Всё шло как нельзя лучше.
До недавнего времени.
Трэвис выждал, пока молодая женщина скроется за дверью, и повернулся к другу. Пожалуй, излишне резко. Улыбка слетела с его лица, глаза стали серьёзными.
— Ну, рассказывай теперь, что у нас там за неприятности на работе, из-за которых ты последнее время сам не свой… Да не смотри на меня так! Тоже мне, непроницаемый! Не, ты, конечно, молодец, виду не подаёшь, но мы не чужие, на вид смотреть не будем. Балда, Флора уже нервничает, чувствует, ну и я заметил… выкладывай давай. Из-за ребёнка?
— Да.
Хелия наклонился, поднимая пёстрый камешек с дорожки, подкинул добычу в воздух, поймал и стиснул в кулаке так, что побелели костяшки пальцев. Заметил. Конечно, глупо было надеяться. Да и стараться, наверное, тоже глупо. Только бы Флора… ну нельзя ей переживать в её положении!
— Ой, успокойся, это всё не так страшно, как кажется, привыкнешь. И из твоего орущего ляли с погремушкой быстро вырастет пацан с рогаткой.
— Не в том дело.
— А в чём?
Хелия набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул:
— Я боюсь, что буду ему плохим отцом.
— Драконий хвост! — возмущённо выругался Трэвис.
— Гребень, — машинально поправил Хелия, вспоминая любимое ругательство Кодаторты.
Мужчины переглянулись, расхохотавшись, и снова посерьёзнели.
— Хелия! — протянул Трэвис и, взяв себя в руки, упрекнул с возмущением: — Ну как так можно грузиться понапрасну! Да меня жена пилит, что ты с Рози играешь лучше, чем я, родной папаша. Это я детей боялся, а ты…
— У меня просто был опыт. Кристалл, Фонги младшие, — напомнил Хелия. — Не в том дело, Трэвис.
— А в чём? — не отставал друг. — Постой, ты что, боишься, что не будешь любить его?!
— Мои родители меня любили.
— И что? — Трэвис уловил странную интонацию в голосе Хелии и теперь внимательно всматривался в его напряжённое лицо.
— Ничего.
— Не расскажешь?
— Нет. Прости. Не сейчас.
— Ладно, — вздохнул Трэвис. — Тем более, девчонки скоро уже придут. Но если что…
— Ты рядом, знаю, — Хелия кивнул. — Спасибо, Трэв. И я рядом тоже.
Едва успевшее остыть печенье уютно покоилось в большом деревянном блюде, под розовыми лучами заходящего солнца крупинки сахара в нём вспыхивали тёплыми искрами, а от чашек с чаем поднимался тонкий, вдруг знакомый до боли в сердце аромат.
— Нравится? — Сильвия поставила чайник на стол. — Наша новая выдумка.
— Очень, — улыбнулся Хелия в ответ.
Мама бы, наверное, сказала «чай для уютной беседы». Она готовила похожий, когда дядя приходил в гости, но вместо тёплого кардамона добавляла нежную ваниль, и называла этот рецепт чаем для семейного вечера… Чай для раздумий, чай для радости, чай для отдыха, даже для вдохновения. На все случаи жизни. Сколько вариантов у тебя было, мама?
Трэвис расслабленно откинулся в плетёном кресле, вытянув ноги и поставив чашку на подоконник, рыжеватые граммофончики кампсиса шаловливо тянулись к его макушке. Флора и Сильвия смеялись, что-то обсуждая вполголоса. Сумерки на Линфии сгущались стремительно, укутывая цветущие сады синим покрывалом. Сам собою зажёгся фонарь, заливая всё вокруг мягким желтоватым светом, заиграл золотыми бликами на упругих бирюзовых кудряшках Сильвии, заскользил по русым прядям Флоры. Хелия взял со стола блокнот, быстрыми росчерками набрасывая округлившиеся фигуры молодых женщин, сияющие глаза, искрящиеся улыбки… отец бы всё это передал легко, как по волшебству. Карандаш в руках Хелии на мгновение замер, остро отточенный грифель оторвался от бумаги, переместился ниже, начал выводить узоры плетёной мебели: жёсткие изгибы, завитки, лабиринты.
Всё было хорошо. Счастливые дни складывались в счастливые недели, месяцы, годы. Хелия не уставал благодарить создателя за мир и покой, за то, что Флоре теперь приходится больше беречь, чем защищать. Да и ему по-настоящему опасных дел выпадало немного, но хватки Хелия не терял: тренировки, стрельбы, пилотирование — Трэвис посмеивался, что по Хелии с его подразделением Эраклион плачет. На себя посмотри, отвечал Хелия, в глубине души понимая, что возможно, его друг прав, и в такой дисциплине на мирной Линфии не было нужды, но племянник Саладина просто не мог иначе. Потому и подразделение его было лучшим, и карьера в Службе Безопасности Линфии развивалась отлично. Скай пару раз звал его на Эраклион, похоже, заведомо зная, что он откажется. Возможно, из вежливости, а может быть потому, что королю Эраклиона не хватало рядом человека, которому он мог бы доверять, с тех пор как Брэндон стал принцем Солярии. За эти годы Домино, Эраклион и Солярия образовали прочный политический триумвират. Спокойное время, которое журналисты уже успели объявить началом Золотого Века. Наслаждайтесь счастьем, люди! Мирное небо, крепкая дружба, любимая работа, красивый дом, любовь, которой не надышишься, что ещё нужно? Дети.
Пальцы стиснули карандаш, блокнот приподнялся чуть выше… нет, не щитом — просто надо для удобства сменить позу.
Хелия хотел этого ребёнка. Не меньше, чем Флора, твердившая, что у них непременно будет сын и абсолютно точно похожий на папу. «Может, всё-таки дочь? — отшучивался Хелия. — Такая же красивая, как мама?», но фея была непреклонна. Только сын. Такой же, как он. Ну хорошо, сын так сын, дочь так дочь — разве это важно? Ребёнок, частица их любви… проклятье, когда и почему вдруг стало всё не так?!
Когда? Хелия мог бы назвать время с точностью до минуты: оно высвечивалось на дисплее электронных часов в квартире Тимми и Текны.
— Уже вернулись? — встретил их Тимми. — Ну как?
Хелия и Флора и впрямь вернулись рано: если всё благополучно, даже дотошные зенитовские врачи надолго не задержат. Местные доктора всего лишь подтвердили слова линфийских целителей. Никто и не сомневался, но если друзья настаивают — можно и уступить.
— Всё в порядке, здоровый мальчишка, — с порога ответил Хелия и услышал радостное восклицание Текны.
Розовая макушка феи технологий высунулась из крошечных зелёных джунглей, захвативших центр квартиры, напичканной электроникой так, что стены Центра научных разработок Магикса сами собой темнели от зависти.
— Совершенствую систему полива, — пояснила Текна, смахивая с лица прицепившуюся травинку.
Первый цветок здесь появился после того, как Тимми со вздохом обмолвился на Линфии, что на Зените ему не хватает зелени, и заботливая Флора тут же сняла с подоконника одно из растений. Текна поначалу была категорически против, по крайней мере, до тех пор, пока Флора не поклялась, что этот цветок не спеленает её, как на первом курсе, не полезет в гаджеты и вообще не будет проявлять собственной воли. Фея технологий уступила, соорудила с помощью мужа новому жителю автоматическую систему полива, порадовалась тому, как эта конструкция вписалась в интерьер, и в их царстве хай-тека образовался маленький оазис.
Мы меняемся, думал Хелия. Кто-то больше, кто-то меньше. Половина королевских медиков Андроса едва не поседела раньше времени: никто не ожидал, что благоразумный с виду Набу будет упорно поддерживать Лейлу, гоняя с ней на сёрфинге почти до самых родов. У Текны цветы в гостиной. У Хелии персональный сайт, посвящённый творчеству, хотя этой идее он сопротивлялся сильнее, чем Текна цветам. Но Тимми, пожалуй, изменился больше всех: Зенит помог ему раскрыться. Постоянные поездки с Саладином на научные конференции дали свои плоды — Академия Наук Зенита готова была зубами выгрызть многообещающего специалиста у кого угодно. И если в Фонтероссе среди курсантов в приоритете были бойцовские качества, здесь правил бал интеллект и изобретательский талант; в такой атмосфере недюжинная внутренняя сила Тимми исподволь начала пробиваться наружу. Уверенность в себе теперь сквозила в жестах, взгляде, голосе — да, это был всё тот же Тимми, но… Хелия замешкался, подбирая слова. Круче? Да, пожалуй, что так.
С Текной они поженились последними, быстро и скромно расписавшись в мэрии Зенита; карьера у обоих шла в гору, с рождением детей ребята решили повременить, и пока от души радовались за друзей: в клубе Винкс один за другим появлялись малыши.
— Я знала, — смеялась Флора, прижимаясь щекой к плечу Хелии. — Он будет похож на тебя, я уверена!
— А может быть, на тебя, — привычно отшучивался Хелия.
— А мы сейчас посмотрим, — Текна повернулась к компьютеру. — По фото ДНК. Где там анализы?
— На Зените это сейчас модно, — пояснил Тимми, тут же становясь за плечом жены. — Программа уже в общем доступе, можно смоделировать внешность ребёнка с поправкой на любой возраст. Хотите посмотрим, каким он будет через пять лет?
Пальцы Текны замелькали с космической быстротой.
— Готово!
Когда на экране развернулось изображение, все ахнули. Хелия замер, не веря своим глазам. Быть не может. Это какая-то ошибка.
— Я же говорила! — воскликнула Флора.
Это же… Успокойся. Это не твоё фото. Смотри, художник, он смуглее тебя. Подбородок не такой острый — скорее, как у отца и дяди Саладина, но…
— Можно увеличить возраст, — сказал Тимми, — но тут и так всё понятно. А, Хелия?
— Да.
— Флора, ты его скопировала, — засмеялась Текна и потянулась обнять их, но компьютер пиликнул запросом на видеосвязь. — Это Лейла. Покажем им?
В зелёных глазах Флоры приплясывал не вопрос — радостная просьба.
— Конечно, — машинально ответил Хелия, не сводя глаз с картинки.
Пара манипуляций Текны, и лиловая прохлада на стене уступила место улыбающимся лицам Лейлы и Набу:
— Привет, ребята! О, Хелия, давно вы здесь?
— Со вчерашнего дня, скоро улетаем. Спасибо за книгу, Набу.
— Королевская библиотека Андроса в твоём распоряжении, — шутливо раскланялся Набу. — В следующий раз найду тебе что-нибудь ещё интереснее.
Так уж сложилось, что несмотря на расстояния, ближе к всего к Линфии оказались Зенит и Андрос. Около года назад в покоях королевского дворца, где на почётном месте, по обе стороны от семейного портрета наследной четы, висели доски для сёрфинга, Набу и Хелия остались одни. Пока Лейла и Флора в соседней комнате ворковали над принцем, умиляясь беззубой младенческой улыбке, мужчины заговорили о магии. С тех самых пор Набу увлечённо ломал голову над тем, как похитрее обойти в бою неудобные ограничения и заставить магический дар Хелии работать максимально эффективно. Подарок, а не друг, честное слово.
— Как Ривен? — спросила Текна.
— В порядке, — кивнул Набу. — В Магиксе сейчас, переводится на Андрос.
Хелия понимающе кивнул. Очередная смена подразделения — неуживчивый характер специалиста давал о себе знать; оставалось только надеяться, что хотя бы влияние Набу скажется на Ривене благотворно. Вряд ли Ривен поставит свои амбиции выше их дружбы, иначе вывод напрашивается один…
— Текна, у тебя новый цветок? — Лейла изумлённо приподняла брови, смутив Флору до алого румянца.
— Он геометрически совершенен, ты только посмотри! А самое главное — не волшебный, — и Текна подмигнула.
— Как поживает наш маленький принц? — вмешалась Флора.
Супруги на экране переглянулись.
— Он становится таким солидным, — улыбнулась Лейла. — А у вас как дела?
— Замечательно! — Флоре не терпелось поделиться новостью. — Текна, покажи.
— Вот это да! — раздался хоровой возглас.
— Вылитый ты, Хелия! И наверняка волшебник. Куда отправите учиться, к нам на Андрос или в Фонтероссу к Саладину? — поддразнил Набу.
Воздух в квартире с идеально отрегулированным климатом стал едким, как кислота.
— Или в Академию Искусств на Мелодию, — надтреснуто усмехнулся Хелия.
— Непростой выбор, — засмеялся Тимми.
Хелия молчал.
Они ещё долго говорили: делились новостями, шутили, даже строили планы на будущее. Хелия улыбался и молчал, отчаянно жалея, что блокнот лежит далеко. И хорошо, что все привыкли к его немногословности — выдержки сейчас хватало только на улыбку.
Той же ночью ему приснился первый кошмар. Из забытого прошлого, школьный, про норматив по плаванию. Как много лет назад он оттолкнулся от тумбы, бросился в обжигающе ледяную воду и поплыл. Быстрее, быстрее! Бортик впереди отодвинулся куда-то в недосягаемую, туманную, отвратительно белёсую бесконечность. Не сдам, снова понял Хелия. И тут же, стиснув зубы, рванул к цели. Надо. Вперёд! А плыть всё труднее, словно вязнешь в этом прозрачном холоде. Лишь бы руки-ноги не свело, доплыву. Не сдамся! Вода густеет, не отпускает, тянет назад, становится текучим камнем. Сжимает, сковывает, сдавливает грудную клетку, сокрушая рёбра — дышать! Нечем дышать…
Проснулся, хватая губами воздух, глядя в темноту расширившимися от ужаса глазами. Какой норматив, какая школа?! Рядом мерно дышала Флора. Он поёрзал, устраиваясь поудобнее, уткнулся носом в тёплое плечо жены. Бывает же. Ерунда какая. Пройдёт.
Не прошло. Старые кошмары возвращались.
Строгий ошейник. Опять. Сними, если сможешь. Шипы жадно вцепились в горло, требуя крови; железные звенья, сжимаются со скрежетом… Вынырнуть из забытья и, едва успев очнуться, провалиться в новый кошмар — город. Час пик. Мелькающие цветными огнями вывески и светофоры, слепящие фары проезжающих авто, активный радостный рёв их моторов. Хелия стоял посреди улицы — неподвижный, немой, невидимый. А люди шли сквозь него…
Как много лет назад, до боли яркие сны с одним и тем же мотивом — он оцепеневший, скованный, задыхающийся. Сны-кошмары и сны воспоминания — нет, уж лучше бы кошмары: он ждёт отца у ворот школы, и в голове бьётся тяжёлое, отчаянно злое «Не хочу домой. Не хочу!»; сбежав от отца, швыряет на пол альбом с эскизами — зачем рисовать, если всё всегда плохо?!
Детские страсти, поначалу смеялся он над собой. Пройдёт, упрямо твердил себе, понимая, что в глубине души в это не верит. Улыбался, целуя счастливую улыбку Флоры, и жгуче себя ненавидел. Сегодня, наверное, так сильно, как никогда, потому что кошмар изменился. Сегодня был голос. Холодный, безжалостный, бритвенно-острый. Отточенный карандаш, черкающий огрехи по-детски неумелого рисунка. Застывший, до звона в мышцах напряжённый мальчишка с упрямым взглядом голубых глаз… а потом вдруг Хелия понял, что он в этом сне не мальчик, а отец — и вот тогда ему стало страшно так, что захотелось кричать.
— Эй, художник! — Трэвис наклонился к нему, помахав перед носом печеньем. — Чай остывает.
Наконец-то. Последняя баночка со снадобьем улеглась в подписанный пакет, пакет переместился на стол, к дюжине других, больших и маленьких. Флора облегчённо вздохнула, снимая фартук и потянулась, чтобы размять ноющую от усталости спину. Ничего, зато всё успела, осталось только отправить по адресам. Главное, не забыть сказать Хелии — отправкой занимался он. И упаковку придумал с фирменным знаком. И денежный вопрос взял на себя: у неё духу бы не хватило так взвинтить цены на свои услуги, чтобы уменьшить поток заказов. Даже сейчас желающих слишком много.
Всё началось довольно давно. Стелла ещё на первом курсе частенько просила приготовить ей что-нибудь этакое, чтобы кожа была нежнее лепестка жасмина, а волосы сияли, как солнечный свет, так почему бы не побаловать подругу? Потом Блум должна была всех затмить на своей свадьбе; и даже не особенно отягощённая женским тщеславиям Лейла однажды захотела стать прекрасней всех на свете — для Набу; Кристалл попросила сделать ей кое-что в подарок для мамы… Подруги — это святое, но в один прекрасный момент на Флору обрушился вал заказов от светских львиц и придворных дам, желающих блистать подобно крон-принцессе Солярии. Оказалось, Стелла в очередном интервью для модного журнала поведала всему миру, какой косметикой пользуется. С тех пор Флоре не раз советовали открыть косметическую компанию, но фея отказывалась снова и снова, ведь её призвание — быть Хранительницей Линфии, да и с наукой пришлось бы распрощаться. Нет уж, пусть это остаётся доходным хобби, как и картины Хелии, у них нет нужды делать из золотой реки океан.
Лёгкий ветерок колыхнул занавески на кухне, пошуршал упаковочной бумагой, подтолкнул фею в спину: иди уже, поздно. Флора тихо засмеялась, тут же почувствовав мягкий толчок изнутри:
— Идём, малыш, идём к папочке, — шепнула она, оглаживая живот. — Могу поспорить, он сейчас не спит.
Дверь в мастерскую была открыта, и Флора нахмурилась: Хелия постоянно распахивал окна, но дверь в мастерскую держал закрытой всегда. Странно это. Фея ступила на порог комнаты, и в сердце снова болезненно кольнуло. Её муж сидел верхом на стуле спиной ко входу, как никогда раньше себе не позволял. Профессиональная привычка воина держать все входы-выходы в поле зрения дала сбой. Он не обернулся, как обычно, на её тихие шаги, молча разглядывая только что законченную картину.
Его родители. Конечно. Вот почему его заказ стоял не тронутым, вот кого он начинал рисовать, задумавшись, в последнее время. Здесь, в мастерской, и вообще, где бы то ни было; блокнотах, на бумаге для записей, веточкой в пыли, а вчера даже во время обеда, размазывая соус по тарелке. Начинал и забрасывал, толком ничего не сделав, словно пытался избавиться от преследующей его идеи.
Красивые. Однажды она упросила Саладина показать ей несколько семейных фото. Саладина. Не Хелию. У Хелии были тысячи способов легко и непринуждённо обойти болезненные вопросы, а у Флоры — ни малейшего желания причинять ему боль. Их брак был счастливым, практически безоблачным — как-то само собой договориться получалось быстрее, чем поссориться. Да, мама говорила перед свадьбой, что счастливая семья — это постоянная работа и поиск компромиссов, но всё оказалось до смешного просто. Пока Хелия занимался картинами, Флора проводила время в саду или оранжерее — ей тоже нужно было побыть с растениями наедине; а потом выяснилось, что ему, всегда любившему работать в одиночестве, присутствие жены абсолютно не мешает, и в мастерской появились пара горшков с цветами и уютное кресло для Флоры. Им было о чём поговорить и о чём помолчать. И радовать друг друга — разве это работа? Заботиться друг о друге? Хотя с заботой всё было не так уж и просто. Как смириться с тем, что он не обо всём ей может рассказать? Нет, не потому, что не доверяет или считает, что она не сможет его понять, а наоборот, потому что бережёт её, защищает от боли. Как?! Хелия был открытым с нею и искренним, и обсуждал любые вопросы — любые, но не все. Милый мой, любимый, единственный, почему ты не можешь беречь меня хоть немного меньше?
Флора неслышно подошла к мужу, встала за спиной, как всегда не удержавшись, провела руками по его волосам, запустив пальцы в эту густую сияющую роскошь. Красота. И их сын родится с таким же сокровищем. Флора всегда улыбалась просьбам светских красавиц сделать им такой же бальзам, как у её мужа — знали бы они, что он голову моет тем, что под руку первым попадается, хоть средство для посуды дай. Природу не обманешь. Даже в курсантские годы от дешёвого солдатского мыла его волосы выглядели так, как у иных не выглядят после длительных дорогостоящих косметических процедур.
Хелия привычно прикрыл глаза, тотчас вздохнул, чуть подался назад, поддаваясь ласке жены, потом повернулся к ней, притянул к себе, ласково потёрся лицом о её округлившийся животик и мягко укорил:
— Ты не спишь.
— Только что закончила, — чуть виновато оправдывалась Флора.
— Тебе давно пора отдохнуть.
Он поднялся, повернул стул и усадил жену на колени.
— Я все равно без тебя не усну, — улыбнулась молодая женщина, скользнув ладонями по напряжённым плечам мужа.
— Прости, я уже иду.
Флора смотрела на картину, с которой улыбались родители её мужа, люди, которых она никогда не знала. Они выглядели такими счастливыми, и Флора вдруг рассердилась на них за это счастье в глазах, потому что их сын, её муж, вовсе не был счастлив, их рисуя. Злиться на них, незнакомых и давно погибших, было неправильно и глупо, но она не могла ничего с этим поделать. Если бы только можно было поговорить с ними, спросить… Что вы ему сделали? Вы, такие красивые и улыбающиеся? Что?! Почему он никогда о вас не говорит? Почему, когда она после выпуска осталась в Магиксе на год экстерном заканчивать магистратуру, Хелии проще было снять ей квартиру, чем привести в родной дом?
— Ты часто их рисуешь в последнее время, — осторожно заметила Флора. — Практически постоянно. Они словно зовут тебя.
Хелия поднял на неё глаза:
— Ты так думаешь?
— Я уверена, — ещё мягче сказала фея.
— Я не хочу оставлять тебя одну.
— Хелия, — засмеялась Флора, — не волнуйся. Поезжай. Ненадолго, хотя бы на пару дней. Уверяю, за это время ничего такого не случится. Мы с малышом себя замечательно чувствуем, и впереди у нас ещё целых три месяца.
— Но если вдруг…
— Если вдруг, я знаю, кому позвонить.
Разумеется. Пять минут ходьбы прогулочным шагом до Сильвии и Трэвиса, два с половиной часа лёту до родителей; даже Кристалл сейчас была здесь, на каникулах — только дай сигнал, в момент окажешься в компании лучших линфийских целителей. Но Хелия всё равно волновался. Сильвия говорила, что это нормально. И Лейла тоже.
Хелия тронул губами её руку, лежащую у него на плече.
— Я ненадолго. Береги себя, хорошо?
.
Тёплое дерево калитки ткнулось в ладонь, словно соскучившись. Хелия медлил, ощупывая пальцами знакомый резной узор. Надо идти. Надо, раз уже приехал. Войти и…
Дом и лужайка перед ним не выглядели запущенными, скорее, сонно замершими. Чары, понял мужчина. Дядя Саладин постарался, тут даже рассуждать не стоит: ухаживать за особняком ему некогда, сдавать внаём, а уж тем более продавать родовое поместье — недопустимо, значит, остаются чары.
Не преувеличивай. Нет таких чар, сам знаешь. Он следит за домом.
Входная дверь даже не скрипнула, открываясь. Тихо. Так тихо. Плотная мутноватая тишина сродни тяжёлой больничной коме, в которую погружён дом, не хватало только писка приборов. Зажигать свет Хелия не стал, глаза быстро привыкли к полумраку, мягкому после яркого дня. Так странно. В последний раз он был здесь после панихиды по родителям, перед его внезапным поступлением в Фонтероссу — годы назад… нет, даже не годы — вечность, а дом выглядел так, словно его покинули от силы пару недель назад. Вот только маминых цветов не было. Дядя Саладин сразу отдал все растения из дома и оранжереи на благотворительный аукцион, который устраивали подруги мамы. Хорошо, что цветы не погибли.
Хелия медленно ходил по дому, стараясь, чтобы его шаги были бесшумными, не отдавались напоминающим о пустоте эхом. Дом, его дом… такой чужой. «Не хочу домой», вспомнилось ему снова.
Что если сын, его сын, однажды… проклятье! Хелия отвернулся от стены гостиной. Его детские рисунки, «галерея успехов», эволюция творчества. Он так просил отца спрятать их, но Мариус был непреклонен, раз за разом дополняя коллекцию. Сейчас ты был бы доволен, папа. Я известный художник, как ты и хотел… удачно вернулся в Фонтероссу, знаешь ли. Лейле и Набу семейный портрет написал просто так, в подарок, на свадьбу…
Отец улыбался на неумелом детском портрете за спиной. Он должен был лететь на Андрос, как только Хелия отправится на Мелодию. Не случилось.
А я вот смог. Хотя у тебя получилось бы лучше, папа. Но всем почему-то понравилось. Стелла вспомнила, что просила портрет с первых минут знакомства. С ней было труднее. Почему я не спросил, как ты с этим справляешься? Нет, не технически, это я умею, — психологически. Пришлось долго говорить о ней с Брэндоном, Флорой, чтобы вытащить из модно-гламурной мишуры её истинную красоту. Удалось. Потом Тимми подарил на день рождения персональный сайт и закрутилось…
Ступени под ногами старались не скрипеть, белая дверь в мастерскую услужливо распахнулась. Хелия усмехнулся. Да уж. Творческий беспорядок — это не про нас. Не получается богема из педантов-трудоголиков. Мольберт молчал, встав по стойке смирно. Строй кистей и мастихинов замер, как на военном смотре. Солнечный луч кольнул вдруг глаза и заиграл на латунной ручке двери, будто приглашая в тайную комнату отца, куда в детстве входить категорически запрещалось. Теперь уже можно. Тем более, всё равно, где ходить…
Секретная комната оказалась архивом, в образцовом порядке хранившим то, что отобрал Мариус. Мощные шкафы и полки едва не прогибались под тяжестью папок с именами и датами на корешке. Хелия взял одну, со своим именем, раскрыл и папка в его руках дрогнула. Он понял. Те рисунки в гостиной были вовсе не стимулом для Хелии, нет! Отец им гордился. По-настоящему, раз собирал так тщательно всё то, что не могла вместить стена в гостиной. Невероятно. Первые рисунки в папке — самые первые, Хелии, наверное, было четыре, он не помнил точно — были подписаны аккуратным почерком Мариуса, и под датой почти всегда стояло восклицание: «Чувство цвета!», «Перспектива!» или обычная похвала — «Талантище!», «Умница!» Папа… Рисунки валились из рук. Не знал. Не догадывался даже. Всё-таки надо было вслух, хотя бы изредка. «Такой же архив заведу», — подумал Хелия и тут же дёрнулся, как ужаленный. А если твой сын не захочет рисовать? Ты ведь сам не знал, что ты хочешь — хотеть было некогда. Да никто и не спрашивал.
Рисунки вернулись в папку, папка — на полку. Что-нибудь ещё? Да, пожалуй. Внимание Хелии привлёк громоздкий кованый сундук, затаившийся у стены. «Саладин», значилось на крышке. Да быть не может! Дядя никогда не рисовал.
Всё верно. Рисовал отец. Художник, учивший, что отношение к модели не должно выпирать из рисунка, в ту пору сам ещё был не в силах справиться с обожанием. Дядя Саладин. Молодой, красивый. За шахматной доской или книгой, с мечом в руках, с книгой, посохом. В анфас и профиль, даже со спины. Один и с кем-то… «Я вдовец», — как наяву услышал Хелия, открывая очередной альбом с надписью «Семья», где дядя обнимал жену, держал на коленях дочь, что-то рассказывал сыну — страницы сияли нестерпимым, пронзительным счастьем. На следующей обложке стояли только даты, и дядя в них был другим, уже знакомым, похожим на портрет в столовой: собранным, жестким, несокрушимым. И глаза — выжженные дотла. Нет в них ничего ни от задорного юнца, ни от счастливого мужчины. Герой. Практически полубог. Все хотят быть похожими на тебя, правда, дядя?
Ну-ка, а это что? Неужели отец перепутал? Саладину здесь было лет семнадцать, не больше, волосы чуть короче, да и с фигурой промашка, более коренастой выглядит… не промашка. Не промахнёшься так, идеально попав в сотнях эскизов. Не промашка — автопортрет. Ошеломлённый Хелия перевернул страницу. Юный Мариус опирался на двуручный меч практически так, как это делал Брэндон. Ещё рисунок, ещё — отец в кадетской форме, с оружием… Все хотят быть похожими на тебя, дядя. Только я, наверное, чуть больше, чем отец… или?
Рисунки говорили сами за себя: отец не мог передумать. Тем более вот так, в одночасье — стоит только вглядеться в эти горделивые позы, полные мальчишеского самолюбования, в горящие глаза, уверенность — да ему сам чёрт не брат! Хелия усмехнулся. Против твоего брата, папа, чёрт бы не выстоял. В комнате стало нестерпимо душно, догадка стянула горло проржавленными звеньями; замельтешили мысли, чувства, воспоминания — рванули лавиной, едва не сбивая с ног. Чёрт бы не выстоял. И ты не выстоял тоже.
Почему, дядя? Боялся потерять брата?
Педантично проставленные даты на рисунках требовали внимания. Хелия перебирал бумаги, зарываясь то в один альбом, то в другой. Да, именно так — страх потери… И вспомнилось вдруг: подземелья Даркара, Флора, похожая на цветок шиповника, их первый поцелуй, который запросто мог стать последним. Вспомнилось, как он нёсся, не разбирая дороги, в Алфею, после той дурацкой попытки Винкс отомстить за Текну, тот вечер перед дуэлью, когда дядя… В груди жгло огнём. Никогда больше. Никогда!
Спокойно! Продышаться. Сложить рисунки. Уйти куда-нибудь, всё равно, куда.
Ноги привели его в столовую, туда, где они в последний раз ужинали вместе, семьёй. Плотные шторы. Тяжёлая чопорная мебель. Строгие деревянные панели. Взгляд мужчины упал на картину отца: счастливая мама на увитых цветами качелях с любовью смотрит на смеющегося черноволосого малыша. «Портрет счастья». Счастье… куда оно вдруг делось? Почему исчезло, превратившись в «не хочу домой», «ты должен» и вечное «недостаточно»?! С соседнего портрета смотрел отец, выглядывая из-за мольберта — работа Хелии. Почему, проклятье, почему? Они же любили его, разве нет?
Почему, папа? Зачем? Хелия не мог об этом не думать, глядя на спокойного, уверенного в себе Набу, для которого колдовать было так же естественно, как дышать, и не мог понять, зачем всё это… Постоянное осознание собственной ущербности, сторонящиеся сверстники в частной школе, тошнотворное чувство беспомощности в сражениях против магов — даже сейчас, иногда, всё реже.
Потому что мы любили тебя, сын, говорил ему с портрета взгляд отца. Мы хотели, чтобы ты был лучшим. Мы боялись за тебя, вторила ему с соседней картины мама. Они не хотели для тебя моей судьбы, отвечал стремительно идущий к нему сквозь звёздную бездну дядя — молодой, красивый, мало похожий на маленького седого старика, каким его помнил Хелия.
А ты, дядя? Ты хотел для меня своей судьбы?
Да что же это такое! Чего вы добились, чего?! И он опять, как много лет назад зашёлся в немом крике. Я же всё равно оказался в Фонтероссе, и поступил бы туда, не случись катастрофы! Я всё равно рисковал жизнью, и сейчас, бывает, рискую, только магия снижала бы риск, вы понимаете? Вы принесли меня в жертву своему страху! Понимаете, ну?!
«Мы любили тебя», — шептали портреты.
— У меня скоро родится сын, — сказал им Хелия. — Мама, папа, ваш внук, представляете?
«И ты будешь бояться за него всю жизнь».
— Я знаю… знаю. Я ведь уже за него боюсь, а он ещё не родился. И наверняка я наделаю ошибок в его воспитании — никто же не безупречен, правда? Мама, папа, я правда вас люблю и понимаю, но ваших ошибок я не повторю. Клянусь, не повторю! Я не стану его ломать и лишать права выбора, даже если… если он захочет повторить судьбу дяди.
Он подошёл ближе и коснулся кончиками пальцев деревянной рамы картины, на которой улыбалась его мать.
— Я люблю вас, мама, — тихо повторил он, чувствуя, что ему становится легче.
Следующие два дня Хелия занимался домом. В мастерской отца снял с мольберта недописанную картину: может быть, как-нибудь стоит попробовать закончить её? Нашёл в своей комнате старую тетрадь со стихами, посмеялся их наивности и неловкости, читая, потом перепрятал подальше, упаковав вместе с набросками и рисунками — когда-нибудь он обязательно покажет их сыну. Обнаружил на чердаке старинную детскую кроватку — похоже, в ней качали и его, и его отца, и даже деда… В громоздком старинном шкафу хранились наряды, и многие из этих зачарованных вещей были гораздо старше, чем он сам. Вот в этом чудесном платье надо будет написать портрет Флоры. Спрошу у дяди, чьё оно… Хелии показалось странным и абсолютно непонятным, почему же он раньше никогда не бывал в этом месте, одновременно пахнущим сказкой, стариной и детством, но тут же вспомнил — было некогда, и отмахнулся от этой мысли. А потом и вовсе о ней забыл, распахнув сундук с детскими вещичками и старинными погремушками. Непременно нужно забрать с собой, Флоре они понравятся. И за этими хлопотами Хелия вдруг заметил, что дом больше не кажется ему склепом. Просто старинный особняк со своей историей, множеством тайн и неожиданных сокровищ, оставшихся от прежних владельцев. Да, они с Флорой не будут там жить, но, может быть, здесь однажды поселится кто-нибудь из их детей или внуков?
Вернулся! Флора взволнованно вскочила с кресла, уронив книгу, побежала к двери и тут же угодила в объятия к мужу:
— Хелия!
Привычно прикрыла ресницы, отвечая на поцелуй, потом слегка отстранилась, вглядываясь в любимое лицо — умиротворённое, счастливое.
— Я привёз подарки, — сказал он.
— Хорошо, — ответила она и подумала: — «Неважно. Не нужны подарки, когда ты так улыбаешься».
Он привёз ей глициний; конечно, везти линфийские глицинии из Магикса на Линфию глупо — если это просто цветы, а не память о семье и доме. Флора бережно посадила веточки в землю у стены дома, и мгновение спустя, обнявшись, муж и жена смотрели, как под воздействием чар растения стремятся вверх. Всё выше и выше, зелёные побеги захватывали этаж за этажом, оплетали изящные стрельчатые окна, вспыхивали салютом, лиловым и белым, длинные соцветия.
— Мне кажется, нашему дому их не хватало, — Флора с улыбкой посмотрела на мужа.
— У меня ещё ирисы, колокольчики и шиповник, — Хелия нежно отвёл короткую прядку от лица жены.
Они пересадили цветы, и судя по тому, как растения перенесли путешествие и как легко теперь приживались в их саду, она учила своего умницу-мужа магии растений не зря. Магия цветов — не его профиль, но упорство и трудолюбие дают результаты всегда.
Транспортная упаковка поддавалась с трудом, и пока Хелия распаковывал подарки, Флора изо всех сил старалась не приплясывать рядом, нетерпеливо и радостно. Детская кроватка вызвала у неё восторженный вздох:
— Какое чудо!
— Тебе нравится? — Хелия провёл рукой по деревянной спинке. — Как минимум, три поколения и один легендарный герой Магикса, — он засмеялся. — Там ещё целый сундук мелочей для младенцев, думаю, некоторые ещё от прадедушки. Ты лучше на это посмотри.
И фея всплеснула руками: из коробки выпорхнуло бальное платье, белоснежное, невесомое, словно лунный свет, искусно расшитое тонкой цветочной вязью.
— После родов будет впору, — сказала она, обнимая мужа.
Распаковали картины, и Флора долго восхищалась той, где Орхид на цветочных качелях улыбалась маленькому сыну.
— Родишь — напишу вас так же, — пообещал Хелия.
— В новом платье, — поставила условие Флора и тут же сказала: — Я уверена, у тебя получится лучше.
— Отца превзойти трудно, но я постараюсь, — рассмеялся художник. — Вот смотри, — и он развернул очередную картину.
— Это невероятно… директор Саладин?! — обомлела фея.
— Да, это он. Здесь ему почти сорок. Сейчас и не скажешь, правда?
— На почётное место, — распорядилась Флора.
— Конечно-конечно, — пошутил Хелия, — как только ты расскажешь мне, какое место в нашем доме мы считаем почётным.
Он наклонился, разворачивая последний свёрток:
— Потому что у меня есть кое-что ещё, достойное этого места.
Два игрушечных деревянных меча, которыми он играл лишь однажды. Точная копия работы Хагена, Мастера Сверкающей Стали. Флора осторожно взяла один из них в руки, коснулась отполированного клинка и заглянула в глаза мужа.
— Ты расскажешь мне, Хелия?
— Всё, что хочешь, — твёрдо ответил он.
***
— Дядя Саладин! Наконец-то! Вы, наверное промокли, такой ливень с утра, сейчас приготовлю чай.
Флора передала ребёнка мужу и убежала на кухню прежде, чем мужчины смогли её остановить. Саладин засмеялся, покачав головой, и как-то вдруг нерешительно шагнул вслед за племянником в гостиную.
Нет, он вовсе не был здесь чужим: дети звонили ему — Флора даже чаще, чем Хелия — звали в гости, и он приезжал, всегда выкраивая для них время. Вместе с Хелией они учили Флору играть в шахматы, иногда просто пили чай на лужайке, иной раз он заставал на Линфии своих выпускников с жёнами, однокурсников Хелии, а порой к их компании присоединялись Трэвис и Сильвия, живущие по соседству. Но сейчас, когда племянник держал на руках младенца, которому от роду было три дня, сердце предательски щемило от нахлынувших чувств.
Волшебник опустился на диван рядом с Хелией и придвинулся, вглядываясь в пунцовое личико малыша.
Внук. Первый внук, мальчик. Саладину даже захотелось зажмуриться на мгновение: было чувство, что время смешалось, исчезло, и если он сейчас поднимет взгляд, оторвав его от пухлощёкой детской мордашки, то рядом увидит не Хелию, а Мариуса и Орхид — ну не может же быть такого абсолютного сходства. День, когда он впервые взял на руки племянника, волшебник помнил так отчётливо, словно это было вчера, поэтому сейчас был готов поспорить на что угодно, что чёрный нежный пушок на маленькой головёнке со временем превратится в густую гриву, а тёмно-серые глазки просветлеют, наливаясь голубизной.
— Совсем такой же как ты, — сказал он племяннику. — Точь-в-точь.
Мягкая светлая улыбка слетела у Хелии с лица, словно солнце зашло за тучу, как там, за окном, где серый ветер трепал промокший сад. Голубые глаза мужчины сузились.
— Как думаешь, дядя, он будет воином или художником?
И Саладин дёрнулся от вызывающей горькой иронии в голосе племянника.
Хелия. Мальчик мой. Напряжённый, подобравшийся, ожидающий ответа, готовый сражаться, защищая этого маленького человека от всего мира, даже от него самого, родного дедушки — да в первую очередь от него: не позволю, не отдам! Конечно, ты помнишь, как мы с отцом терзали тебя, пытаясь перетянуть каждый на свою сторону, потому что оба хотели тебе блага…
— Я думаю, он будет красивым мужчиной, как и его отец, — Саладин говорил неспеша, очень тихо, оставляя паузы, чтобы весь обратившийся в слух племянник — до боли любимый мальчишка, как-то незаметно выросший и возмужавший, и вот уже сам ставший отцом, услышал его и понял. — Очень умным, как и его родители. Непременно хорошим человеком — мы же все постараемся, верно? — Хелия медленно, всё ещё настороженно кивнул, а Саладин продолжал, уже глядя ему в глаза: — Скорее всего, волшебником, вон какая аура у парня. И конечно, талантливым — уж не знаю за что, но нашу семью матушка-природа любит. А вот воин он или художник, сам решит, правда?
— Дядя…
Хелия неловко ткнулся лбом в дядино плечо и почувствовал, как жесткая рука стиснула ему затылок, скомкала волосы и похлопала по плечу. Он отстранился, а Саладин поднёс палец к губам, молчи мол, и так глаза уже на мокром месте. Хелия улыбнулся, кивнул, не говоря ни слова, и протянул ему сына.
— Дедуля, — шутливо и нежно прозвучал голос Флоры.
Саладин встретился с ней глазами, бережно прижимая к себе младенца. Сколько же в тебе мудрости и любви, моя девочка? Не измерить.
— Да, — сказал он. — Дедуля.
Ветер за окном рванул пелену туч, высвобождая небесную синь, и засияло, вспыхивая золотыми искрами в мокрой зелени, солнце.
КОНЕЦ
