Война бесчестных. Сражение на обломках реальности

Алистер молчал. Сидел напротив отца, которому хотел столько всего рассказать и молчал, а Спенсер не торопил сына, давая ему возможность собраться с мыслями. В комнате отдыха, куда Лэндон временно определил Смайта-старшего, стояла тишина, прерываемая лишь тиканием висевших над дверью часов. Спенсер поднял взгляд на циферблат. Его сын молчал уже минут пять и, по-видимому, он готовился рассказать что-то крайне серьёзное. Возможно, печальное, возможно — страшное: Смайт-старший не хотел строить пугающие догадки раньше времени. Наконец, Алистер заговорил. Медленно, словно взвешивая в уме каждое слово. — Когда в Оскорпе произошёл взрыв, я думал, ты погиб. Я сначала расстроился, а позже горечь перемешалась с гневом. Я был в ярости. Я жаждал крови... — Алистер говорил долго. Минутная стрелка наворачивала очередной круг по циферблату, а Смайт-младший продолжал говорить, делясь всем, чем хотел поделиться, и, с тяжестью в сердце, рассказывая о том, чего не хотел бы вспоминать. Спенсер выглядел на удивление спокойно, и если бы не постоянно сжимающиеся и разжимающиеся кулаки рук, никто не заподозрил бы его волнения. А Алистер продолжал говорить. — ...А потом я начал убивать. Я не видел в этом ничего плохого, поскольку в криминальном мире все убивают друг друга. Это такая же рутина как принять душ перед сном или приготовить себе завтрак. К тому времени я уже не был человеком в привычном понимании этого слова. Я мыслил более рационально, чем когда-либо, и из чувств я хранил лишь одно: любовь к тебе. Отец, помнишь, перед взрывом ты сказал, что готов на всё ради меня? Так вот, аналогично я был готов на всё ради тебя. Убить любого, кто встанет на пути. И я убивал... — Сложнее всего Алистеру было даже не говорить, хотя слова приходилось выдавливать из себя. С огромным трудом он заставлял себя смотреть в глаза отца, не отводя взгляд и не опуская голову. — Но знаешь, я не чувствую себя виноватым. — Голос младшего Смайта стал жёстче, словно в процессе монолога размышляя над чем-то, Алистер принял окончательное решение. — И если кто-то вновь попробует отнять тебя у меня, я уничтожу его... — Алистер, успокойся, — Спенсер говорил тихо, но сын тотчас смолк, — И сейчас пообещай одно: если со мной что-то случится, ты не будешь больше мстить. Не будешь проливать реки крови, которыми ничего не исправишь. Мстя, ты лишь сделаешь хуже, и в первую очередь — себе, а я не хочу, чтобы мой сын страдал и продолжал лишать жизни людей. Я готов постараться принять и простить тебя за всё, что ты совершил. Это будет непросто, но я попытаюсь, однако ты должен поклясться, что если со мной что-то произойдёт, неважно по чьей вине, никакой мести не будет. Это моё пожелание, и я прошу выполнить его, даже если это кажется тебе неправильным. Смайт-младший молчал. Он был разбит мыслью о том, что месть не имеет для отца никакого смысла. А ведь он делал это ради него! «Или ради себя? Мысли о мести подобно лекарству вытесняли, заменяя собой, боль утраты. Так ради кого я мстил столько времени?» — Я жду ответа, молодой человек. — Строгий голос отца выдернул из мыслей, которые, следуя одна за другой, могли увести достаточно далеко от реальности. Алистер встрепенулся. Приняв решение и ещё даже не зная, насколько в душе он с ним согласен, Смайт-младший кивнул. — Я не буду мстить за тебя, обещаю. Не знаю, насколько это правильно... — Это правильно, Алистер, — перебил сына Спенсер, — Я надеюсь, со временем ты поймёшь, что я прав. Ну, а пока что нам надо думать, что делать дальше. — Я хотел вернуть тебя и навсегда отойти от криминала. Это было бы наиболее правильным решением... — Согласен с тобой, — кивнул Спенсер. Мысль сына действительно казалась ему наиболее верной, но что-то подсказывало отцу: Алистер не договорил, и когда он завершит фразу, она вряд ли окажется вселяющей надежду на светлое будущее. Так и оказалось. — ...но я не могу бросить Алисию, как бы ни хотел завязать с преступностью. Видимо, мне суждено остаться в криминальном мире до конца своих дней. Знаю, ты будешь крайне не согласен с этим решением, но я обдуманно принял его. Я остаюсь. — И почему я не ожидал от тебя чего-то другого? — Спенсер покачал головой, — Ты и правда изменился. — Но я люблю тебя. — Знаю, знаю, — Спенсер неловко поднялся. Он всё ещё был слаб, но долгое нахождение на одном месте утомляло не меньше движения.— Я тоже тебя люблю, пусть мне и тяжело смириться с тем, кем ты стал и что натворил. Ты по-прежнему мой сын, и это важнее всего. — Подойдя вплотную к сыну, Спенсер обнял его. Алистер и сам не мог сказать, почему в этот миг на глазах его проступили слёзы.