Страдалец

Действительно ли был Брейк болен? Да, это подтвердил доктор – но Шерон все равно не верилось. Ведь она прекрасно знала, что страдальцем верный слуга лишь перед ней показывался, а остальные получали ровно все то же, что и всегда – усмешки, подколки и слишком сладкие конфеты. А при Шерон… - Мне так плохо, госпожа… Голова болит, ноги не держат, - хватаясь за голову, томно ныл Брейк, развалившись на постели. Не снял даже обувь, так торопился юркнуть обратно в кровать, лишь услышав цокот каблучков леди у двери. И та это знала, да ничего не могла поделать. - У тебя просто простуда, - недовольно пробормотала она, садясь на краешек кровати, и вздохнула. А потом осторожно коснулась прикрытого светлой челкой лба. Горячий, очень горячий. - Я умираю от жары… - пробормотал Брейк. - Так сними плащ! – ворчливо ответила Шерон, а потом осторожно, чтобы не порвать ткань, закатала рукава – и потянулась к тазику с водой, что стоял около кровати Зарксиса. Тот его словно не замечал – или, что вернее, хотел, чтобы его заметила Шерон. И ей ничего не оставалось – кроме как отжать светлую тряпку и осторожно положить ее на бледный лоб Брейка. Тот зажмурился на миг, а потом снова закатил глаз – и по виску побежали капельки воды, проливаясь на мягкую подушку, впитываясь в нее. Зарксису уж точно не было это важно, но… Шерон руку не убрала. Знала же, что он скинет мокрую повязку при первой возможности. - Отпустите, госпожа, вы слишком горячая, - снова заныл Брейк, словно маленький ребенок. - Я холоднее тебя, - пробормотала та уже почти без раздражения, а потом вздохнула. – Мне сказали, что ты не ешь. - Не могу сам. Но вы можете напоить меня чаем, - лукаво улыбнулся мужчина, тут же оживляясь, и даже чуть приподнялся на локтях. Но тут же упал обратно, правда – вспомнил, что играет роль страдальца. – О, как я хочу есть… - Я принесу кексы, - буркнула она, закатывая глаза. Вот как дурак же себя ведет, как дурак!.. Ну, конечно, он всегда вел себя как дурак. И Шерон пришлось самой – ей, дворянке! – сходить за кексами для своего – своего же! – слуги, ведь ни из чьих других рук он есть бы не стал. Неловко это было. Шерон протягивала ему кекс – а он говорил, что рук поднять не может. Хотя мог, конечно – да только леди Рейнсворт знала, что иначе Брейк не поест вообще. И потому послушно шла на поводу – и осторожно подносила сладость к его бледным губам, видя, как они изгибаются в тончайшей улыбке, еле заметной, но такой хитрой. Как белоснежные зубы откусывают совсем небольшой кусочек, как Брейк жует и глотает – глотает даже немного болезненно, горло-то саднит. Как он пробует еще, в этот раз – бисквит с изюмом, как пляшут задорные чертята в его единственном глазу. Чертята, знающие, что знает Шерон о том, что знает Брейк. И как он садится, совершенно забывая про «о боже, я так болен!..», следуя за рукой госпожи. - Так нечестно, вы меня должны кормить, пока я не наемся, - расстроенно бормочет он, надувая щеки, и Шерон качает головой – и поддается. А он кротко улыбается и касается пальцем своих губ, прося еще. И, конечно, он откусывает еще немного от кекса, поднесенного заботливыми девичьими руками. Не сопротивляется, лишь хитро глядя на свою хозяйку, когда она ласково вытирает крошки с его щеки, – и покорно ложится обратно на постель, давая положить начавшую уже немного нагреваться повязку обратно на лоб. А Шерон идет за следующим кексом – ведь впервые за три дня у Брейка проснулся аппетит.