Восемь с половиной

Бо не спалось в ту ночь. Темнота мохнатыми черными мышами разбежалась по углам, спряталась между старыми ящиками, зарылась в грубые мешки, и ему казалось, что эти маленькие пищащие комочки заберутся и на его подстилку, едва он сомкнет глаза. Но не только жутковатые тени мешали ему заснуть – шумное урчание желудка напоминало ворчание зверя, живущего самостоятельной жизнью. Бо сел и отряхнулся. «Может, у дяди что-нибудь завалялось», - подумалось ему. Он спрыгнул со старой тумбы и прошмыгнул к двери. - Ну что тебе еще?.. Услышав сонное бормотание Варежки, Бо замер. - Смотрите, какая прелестная. Я бы назвал ее объемной синусоидой. «Это же дядя Тони!» - Это мне?.. - Что, первый раз сардельку видите? Ешьте, пока остальные не сбежались. Бо слегка наклонился, и в щели ветхой отсыревшей двери появились два расплывчатых силуэта. Один из них действительно принадлежал дяде, другой – старой, потрепанной жизнью Варежке. Лапы ее лежали на полу безжизненными тряпками, а голова была неестественно выгнута. Она медленно ворочала ей, то поднимая взгляд на дядю, но опуская на ароматное нечто, лежащее перед ней. Живот Бо обиженно фыркнул. - Развелось вас, архимедов, когда уже помрете все, - тихо ответила кошка и неуклюже вцепилась редкими зубами в сардельку. - Я уже умер, матушка, - снисходительно выдохнул дядя, опустив голову на лапы, - давно умер, когда общество признало искусствоведение наукой, а это, между прочим, обман трудящихся. - Ты тогда еще не родился. - А вы что, в реинкарнацию не верите? А вдруг среди нас кришнаиты? - Какие еще… Котенок слышал их неспешное, угрюмое воркование, но в слабом свете фонарей, пробивающемся сквозь подвальное стекло, видел улыбку. Варежка улыбалась, а дядя отвечал ей мягкими кивками. В этих движениях Бо чувствовал что-то странное, необъяснимо грустное, как и в несвойственном старой кошке довольном выражении лица. Неправильно это все… Варежка долго жевала, болезненно двигая челюстью и не отрывая взгляда от пола, словно стесняясь своего больного лица. И Тони не смотрел на него, вещая куда-то в потолок: - Вот видите, милая моя, все беды от фанатизма. Я только сказал «кришнаиты», а у вас уже усы обвисли от негодования. Говорят «кришнаиты» - подразумевают лысых скачущих фанатиков. - Как грубо… На мгновение Бо почувствовал невыносимый стыд за то, что подглядывает за несчастной старушкой. Дядя не смотрит – и он не будет. Котенок развернулся и, проигнорировав недовольное пыхтение под ребрами, забрался на свое место. В мерном сопении чужих носов Бо уже не смог разобрать дядин ответ: - Я же не назвал их дураками, я лишь утверждаю, что у них дурацкие прически.