А тьма окутала весь город... А тьма пробралась в твое окно... А тьма подкралась к твоей кровати и легла с тобой спать.
- Что за чушь? Кстати, о "легла", - время-то позднее, надо и вправду ложиться. Я закрыл книгу и посмотрел на часы - половина третьего - Да уж, вроде так спать хотел... Привычка все проговаривать вслух была со мной уже лет пять, а таких долгих отношений у меня не было ни с одной дамой! Поверьте мне на слово. - Не утрируй! А утрирую ли я? Я вышел на балкон, на свежий воздух. "Свежий" - так обычно люди, проживающие в городе с населением больше миллиона, близ машинного завода, называют смесь газов, которыми они дышат. Дышать - жить. Я пришел жить. Мне до жути хотелось застать момент, когда свет не будет гореть ни в одном окне, в моем поле зрения, но, к сожалению, такого я еще не видел. А, может, и к счастью, ведь это было моей единственной мечтой... - Нужно устроить генеральную уборку, иначе этот запах меня доконает! - говорю себе. В квартире отвратительно пахло кровью. Запах будто въелся в каждый миллиметр этого дома! Одежда, мебель и даже еда впитали ее. Порой мне кажется, начни я рубить стены, из них также польется вязкая темно-красная жидкость, будто они сделаны из Драцены драконовой... Во мне вдруг загорелось желание принять душ и хоть на мгновение почувствовать не железо и тухлятину, а деготь. Да, именно деготь. На полке в ванной у меня лежало дегтярное мыло, ибо другого мой нос не принимал. Хочется ощутить этот резкий горелый запах, который, как ни странно, мне так нравится. Больше всего я ненавижу этих людей-тортиков, обожающих литрами выливать на себя приторно-сладкие духи и гели. Сразу создается впечатление, будто они всю ночь трахались с пирожными с заварным кремом. На ходу побросав с себя вещи, зашел в ванную. Ледяной кафель неприятно жег ноги, а через открытое окно осенний воздух заползал тонкими разрядами молний под кожу, соски затвердели, все волоски на ногах и руках встали дыбом. Я закрыл окно, включил кипяток и стал ждать. - Хел, ну что же ты? Так и будешь дуться? - ласково спросил я девушку. А Хелли молча лежала на дне. Её рыжие волосы затыкали дыру в ванной и кипяток почти скрыл глаза некогда оливкового цвета, сейчас же пустые стеклянные и белые. - Твои волосы похожи на водоросли, - с придыханием прошептал я,- так красиво... Хел не оценила моего комплимента. Эта тупая сука вообще ничего никогда не ценила кроме собственного "Я"! Ее волновали красивые шмотки и количество калорий в пончике с малиновым джемом. Мне на мгновение стало обидно за себя. Потратить на нее целую неделю своей жизни! Я сунул руку в ванну и обжегся. - Хел, ну ты что даже меня не пожалеешь? - спросил я добавляя холодной воды. Не поймите меня не правильно, я не был психом и прекрасно осознавал, что Хелли сдохла, просто разговаривать с самим собой - действительно, странно! Ванная комната была похожа на парилку, зеркало запотело, а в воздухе витал запах вареного мяса, разлагающейся плоти и никуда не исчезающего железа. На языке стало сладко, даже приторно, и я не знал, вправду ли чувствую этот вкус или же это всего лишь игра воображения. В любом случае вкусно. Я еще раз проверил воду и, удовлетворенно хмыкнув, залез в ванну. Аккуратно приподнимая Хелли, сел, опираясь на борт и прижал к ее себе. Она была теплой, нет, горячей, мягкой, с лопнувшей местами кожей, из которой сочилась жидкость, а ее волосы прилипали к моей груди и уже не были такими прекрасными. Внезапно, я захотел избавиться от нее, срочно и сию минуту. Желание стало поистине велико, за него даже можно было ухватиться. Видеть больше не хочу эту разлагающуюся шлюху! Выскакивая и одевая на мокрое тело джинсы, вспоминаю, где лежит мой топор. Ее присутствие с каждой минутой давит на меня все больше и больше. Кажется, что я нахожусь под лавиной, и тонны снега сдавливают грудную клетку, выдавливая из легких кислород. Ноги... Руки... Туловище... Голова... Все к черту! А по радио Bob Marley - Sunshine reggae. Мне стало интересно, а были ли у нее мозги? Я запускаю свои пальцы глубоко в глаза, они лопаются, чавкающий звук все нарастает, я пытаюсь прощупать, уловить хоть что-то, хоть малейший намек на мозг. Не могу понять, эта каша в моих руках ее некогда прекрасные глаза или серое вещество? Слишком много времени ушло на проверку! В голове все крутится веселый наркоманский голос:Gimme gimme, gimme just a little smile...
В голове всплывает голос врача-ведущего из очередной передачи о теле человека: "У взрослого человека объем орбиты в среднем составляет 30 мл, из которых 6,5 мл занимает глазное яблоко..." Время убегает. Все в пакеты. Себе же я оставил лишь эти рыжие водоросли. Кажется у меня фетиш на волосы, но как блестят и переливаются! Я словно в тумане хватаю лопату и сажусь в машину. Дорога. Лес. Яма. Осень самое волшебное время года. И, нет, не благодаря ярким листочкам, что так манят неутомимых романтиков и закоренелых поэтов, нет, не из-за этого. А из-за времени: впереди много времени, чтобы Хелл никто здесь не потревожил. Ее не найдут, просто некому. Когда она была живой, то любила поспать. И вот, она, наконец, выспится...«4:12»
Дорога еще пуста, по радио сплошные разговоры и ни грамма музыки.Усталость высасывает из меня душу. Мне нужен он. Прямо сейчас и до скрежета зубов. Эта мысль бьет молотком по стенкам черепа. Я нуждаюсь в нем именно в этот момент! Достаю мобильный из кармана и набираю номер. Гудок, еще один. - Алло Никки, - доносится трубки. - Я здесь, - знаю, он даже не посмотрел на входящий номер - был уверен, что это я. - Что-то случилось? Хотя, не говори. Приезжай быстрей. Гудки. Звонок оборвался. Его голос был сиплым, но я в курсе, что он не спал. Он ждал меня. И я знаю, как сильно он меня ждал. Выжимаю свою крошку до предела и доезжаю до пункта назначения за каких-то десять минут. Ромашка, апельсины и старое дерево. Не деготь, но все равно приятно. Аромат забирается в носовую полость и на миг вытесняет другие запахи. Но только на миг. Стоит лишь уйти... Так тепло, а я только сейчас вспомнил, что нацепил одежду на мокрое тело. Вот почему я так замерз. - Ты заболеть хочешь?- доносится до меня. Он пытается выглядеть серьезным и ему это почти удается. - Немного наигранно, фальшивишь, - отвечаю ему. Он, не обращая внимания на мое замечание, заливает мне в рот дрянное лекарство с привкусом лимона и аспирина, дает мне белоснежную футболку и свои черные спортивные штаны, заставляет принять горячий душ. В его ванной на шкафчике куча баночек со всевозможными кремами и гелями. В его ванной на нижней полке в мыльнице лежит дегтярное мыло. Приняв душ, я иду на кухню, сажусь за стол. - Джуди с детьми уехала к маме на выходные. Ей нужно было срочно показать как Роза научилась танцевать "танец маленьких утят", знаешь такой? Как она смешно крутится! Он все говорил и говорил о своей дочери Розе, сыне Эшли и жене Джуди, я пропускал все это мимо ушей, мне просто нужен был его голос. Он успокаивал. Я даже подумал, что он поет Баюльную песню... Знаете про такую? Ее придумали в африканских племенах. Зловещий эффект этой песни заключался в том, что если спеть ее любому человеку на Земле — он тихо засыпает, тихо умирает. Чудесная песня смерти. Я даже себе представил, что это последний день в моей жизни, я умру, завтра люди придут в мою квартиру, а там грязно из-за этой рыжей мрази. Им будет неприятно убирать все это кровавое дерьмо. Я даже не выкинул мусор! Наверняка они подумают, что я очень нечистоплотный. - Ты меня слушаешь? - спрашивает он. - Конечно, как ты мог подумать иначе? -Я вижу всю твою "сосредоточенность"! Ладно, мне плевать. Сделай хотя бы не такой страдающий вид, а то у меня создается впечатление, что ты всю ночь труп в лесу закапывал! - Только час! И он продолжил рассказ. Я смотрел на нож в его руках, которым он резал вишневый пирог. На его руки. На его ярко-голубые вздувшиеся вены, которые были похожи на притоки у реки. А он все говорил. Нож так легко входил в пирог... Нож также легко вошел бы в него... Ему было бы не больно, я умею делать это быстро... Мое сердце вдруг сжалось пропустив удар. Я думал, что если его собьет машина или же на него упадет пианино какой-нибудь старушки при смерти, решившей отдать сей музыкальный инструмент своей шалаве-внучке, мне будет намного легче. Он умрет таким красивым,все еще жаждущем жизни каждой клеткой тела, выплескивающим свое веселье и сочащимся энергией! Я не хочу видеть его с сединой или вовсе без волос, без зубов и с дряблой кожей, уставшим от жизни. Он должен бороться! Он не должен сам хотеть смерти, а так будет. Намного страшней видеть, как жизнь забирает его у меня каждый день. Забирает сейчас, когда он режет пирог, рассказывает ненужную мне информацию и будет забирать дальше. Рано или поздно волшебный экспресс всех нас доставит прямиком в Ад. Со временем не повоюешь! Умри он сейчас, я перетерплю. Но сам... Сам не могу. "Слабак" - мысль, как пуля из снайперской винтовки, попадает прямиком в мозг. И ведь не поспоришь! Он накладывает мне кусочек пирога на белую тарелку и наливает в кружку с Микки-Маусом красную жидкость. Вино или компот? - Вино, - с улыбкой говорит он. Внутри меня разгорается пожар, а вино только подбросит дров в топку. Нет, это не любовь, это изжога! Кажется курица гриль, которую я сегодня ел, была слишком жирная. Я смотрю в кружку. Вино напоминает мне бутафорскую кровь в мало бюджетных фильмах. Кажется мы с Хелл смотрели такие. Или не с ней? - Джуди испекла! - Ну конечно, кому еще, ты себе даже яичницу не можешь пожарить. Наверняка она оставила тебе еды на роту солдат, уезжая на два дня! Я кусаю пирог и чувствую как капля стекает по подбородку. Жду, когда алая капля упадет на футболку оставляя ярко красное пятно. Футболка ослепительно-белая, а вишня трудно отстирывается. Придется попотеть. В этом доме слишком чисто, и эта чертова футболка под стать. Хочу, чтобы хоть что-то тут не было идеальным. Я чувствую, как его влажный язык забирает эту возможность у меня. Она же почти достигла цели! Его зрачки расширились. Мой пирог летит на пол. Он взял мою руку и начал по очереди облизывать пальцы - очищать от этого гребаного лакомства. Погружая один за другим, обхватывая своими бледно-розовыми губами. И только идиот не смог бы провести аналогию. Во рту пересохло, а попытка глотнуть слюну провалилась. Люблю этот его блядский взгляд. Я спрашиваю, каким взглядом он смотрит на жену. Спрашиваю, какая бы была реакция у его любимой, застукай она нас? Я спрашиваю его: - Может она захотела бы быть третьей? А что, малыш, как тебе такая идея? Она бы оценила, как ты двигаешься подо мной? Хлесткий удар является ответом. На щеке яркий отпечаток его ладони. Это будоражит, но мне мало. Я хочу большего и он знает это. Я продолжаю говорить о его жене всякую чушь, а он злится. Делает вид, что злится. Он возбужден не меньше меня. Он берет нож, на котором осталось много вишневого джема и, задирая футболку, делает мне неглубокие полосы от сосков вниз до пупка. Зализывает их, пытаясь раздвинуть языком края пореза. Отодвигается и, хватая меня за волосы, толкает язык мне в рот. Я чувствую смешанный вкус вишни и металла, кусаю его язык, забираю все, что он мне может дать. На футболке стали проявляться красные пятна. Это доставляет мне некое эстетическое удовольствие. Это ад... Чувства — это ад. Но с ними ты жив. Сейчас мне, как никогда, хочется увидеть его захлебывающимся наслаждением. Подрываясь, скидываю всю посуду на пол и сажаю его на стол. Осколки, вино и остатки его пирога летят вниз. Все это смешиваясь приправляется кровью, когда я наступаю на кусок бывшей некогда идеальной тарелки. Я кусаю его в шею, но не сильно, чтобы не осталось отпечатка. А так хочется вонзить свои зубы. Он обхватывает меня ногами и трется о мою ширинку. Я пытаюсь сдержаться. Я всегда пытаюсь сдержаться. Ведь знаю, стоит отвлечься хоть на секунду и он будет весь искусанный и изрезанный стоять передо мной на коленях и отсасывать... О, ему бы понравилось и еще как! Я знаю, что именно это он сейчас и представил в голове. Его стоны пронзают мои барабанные перепонки. Кажется, что гулкое эхо прокатилось по всему дому. Кажется, что сигнализация у кого-то заработала от очередного особенного громкого вздоха. Очередной осколок тарелки глубоко вошел в мою ногу и я вскрикнул. Все же боль до меня добралась. Он соскочил со стола, сел на колени, взял мою ногу и начал аккуратно убирать их. Он так бойко слетел на пол, что, я уверен, сам загнал глубоко под кожу пару острых фарфоровых иголочек. Его лицо было сосредоточенно на моей ноге. Он нахмурил брови, из-за чего между ними залегла складка, которую так хотелось разгладить. Его черные глаза ярко блестели то ли от выпитого вина, то ли от желания, а и без того бледная кожа в свете тусклой лампы вовсе казалась мертвенно голубой. Как бы я хотел видеть его мертвым... Он отпустил мою ногу, встал и на носочках вышел из кухни. - Спальня! - я и так знаю это. Незачем лишний раз напоминать. Спальня была единственной комнатой, которую я не хотел разгромить. Спальня была единственной комнатой, оформлением которой занималась не она. Спальня была единственной комнатой, в которой мы трахались. На полу. И не разу за десять лет на их кровати. Пару раз он пытался меня туда затащить, но понял, что это бесполезно и прекратил стараться. Я просто не мог. Он спал с ней на этой кровати. Он брал ее здесь. Мне было мерзко даже садиться на их ложе разврата! Пафосно, не так ли? Люблю пафосные слова. Не поймите меня неправильно, я не был психом и прекрасно осознавал, что, то, что мы творим с ним здесь было в сто раз отвратительней, грязней и порочней. Это было намного хуже того, что творили они, но я не мог себя в этом убедить. Натяжной потолок, темно синие шторы, большая кровать посередине комнаты с покрывалом в цвет штор, тумбочка с будильником и семейным фото, мягкий палас с длинным ворсом стального цвета и дверь, ведущая в Нарнию. Ничего лишнего, спокойные темные тона и удобный ковер, что может быть лучше? Он уже лежал на ковре в одних штанах, рядом валялась его рубашка. На нем нет белья, я знаю. Он дышит так, будто бежал всю ночь без передышки. Глаза закрыты, длинные черные ресницы немного подрагивают. Рука начинает пробираться под штаны. Я сажусь на колени рядом с ним и перехватываю ее на пол пути до цели, слышу недовольный стон, беру его вторую руку и зажимаю их над головой. Его глаза все еще закрыты. Не хочу, чтобы он их открывал. Просто создастся впечатление, будто он за мной подглядывает. Подглядывает за чем-то интимным. Я продолжаю удерживать его руки. Провожу языком вокруг соска, спускаюсь к пупку. Он такой сладкий. Сладкий и податливый. Он открывает глаза и смотрит на меня с обожанием. А я знаю, что на самом деле он меня ненавидит. Ненавидит за то, что я сделал его таким распущенным мазохистом. За то, что я приручил его, привязал к себе, заставил стонать с каждым разом все громче. Мы словно играем в игру. Мы обоюдно ждем смерти друг друга. Мы гадаем, кто будет первый. Вот только смерть у нас одна на двоих... Я кусаю его. Легкие прикосновения. Оставляя еле заметные следы от зубов, которые исчезают прямо на глазах, как по волшебству. Отрываюсь от тела и ловлю его губы своими. И так ярко чувствуется боль. Я все еще держусь. Я продолжаю держаться, когда почти трахаю его рот своим языком. Я продолжаю держаться, когда сдираю с него штаны, переворачиваю на живот и вхожу без подготовки, используя лишь слюну вместо смазки. Держусь, когда он начинает двигаться и шумно скулить от боли и наслаждения. У меня даже хватает сил удерживать его от очередной глупости, как особенно сильный толчок. Это может его порвать. Он бы словил кайф, но боюсь, будет слишком заметно. Еще толчок и он кончает, так и не притронувшись к себе, а через минуту и я. Я встаю и подхожу к тумбочке возле кровати и из нижнего ящика достаю сигареты и зажигалку. Искра и комната наполняется едким ментоловым туманом. Я беру семейное фото и выдыхаю густой дым прямо в рожу его жене, затягиваюсь еще раз и снова выдыхаю. Улыбка не сходит с ее лица. Она смотрит своими оливковыми глазами прямо на меня, ее рыжие волосы блестят, будто поймали солнечного зайца, а руки тоненькими золотистыми веточками держат его за шею. Именно держат, а не обнимают. Дым все лезет из моего рта, но она продолжает скалиться и дышать. Мне вдруг стало казаться, что через это фото она почувствует удушение, как жертвы чувствуют боль, когда куклу вуду с их кусочком волоса протыкают тонкой спицей. Рыжая кукла. Идеальная. Она словно дышит и это единственный ее минус. Ставлю фото на место. Последняя затяжка и окурок - в окно. На сегодня больше меня ничего здесь не держит. Я говорю ему: - Хелли оказалась такой же дурой, как и предыдущие. - Может, ты не на тех обращаешь внимание? Найди скромную и приличную девушку, такие обычно не живут в клубах. - Я подумаю. - Ник я... - Не смей! - перебиваю его. - Я тебя... - Заткнись! - Я тебя прошу... - на мгновение он умолк, - отнеси меня до туалета... Умный мальчик... Даже слишком! Его губы, яркие, тонкие, будто я даже не прикасался, будто он плод моей фантазии или меня и вовсе здесь не было. Он кажется мне таким призрачным. Я боюсь дотронуться, будто от этого, он попросту исчезнет. Я поворачиваюсь и ухожу, тихо прикрыв дверь. Позорно сбегаю? Возможно. Я выхожу во двор, сажусь на лавочку и снова начинаю курить, та же искра, тот же ментоловый дым валит изо рта. Он, наверняка, сейчас убирает весь тот кроваво стеклянный бардак, что мы учудили. Я продолжаю ждать. Сам не знаю чего, но чувствую, так нужно! Она появляется словно из воздуха или по волшебству, как фея толстушка из старой доброй "Золушки". Хотя, тут уж ей ближе роль главной злодейки! Она подходит и садится на лавочку, на ней короткое зеленое платье на бретельках, поверх белый халат, черные длинные волосы заплетены в тугую косу и перевязаны синей лентой, она босиком, а на ноге, при каждом движении позвякивает браслет с монетками. Она говорит: -Вы опять приехали среди ночи? И что же вы за трудоголик такой? Вам не кажется, что это ненормально? Я спрашиваю: -Ты замерзла? - Вы вообще меня слышите? Знаете, вам срочно нужна жена, которая будет держать вас в ежовых рукавицах! Чтобы не было времени на все эти полуночные выкрутасы! Сколько вам уже? Тридцать девять? -Ты дрожишь, зайди в здание, я скоро приду! -Нет, ну вам совершенно наплевать на все, что я говорю! Она по-детски надувает свои пухлые губки, и это выглядит отвратительно на её взрослом лице, мне даже хочется затушить об неё окурок, чтобы на её, через - чур идеальной, бархатной персиковой щеке, остался уродливый красный рубец, чтобы она покрылась маленькими желтыми и сочащимися пузырями. Она должна почувствовать боль, должна громко кричать! -Снова были у него, вам еще не надоело? Вы и так много времени ему уделяете, сделали копию прежней квартиры, дали ему телефон, разрешаете гулять и ходить в магазин, да, за ним следят, но все же! Столько денег тратите в никуда! Не слишком ли много чести для какого-то… Я прерываю её, возможно, слишком резко: -Иди! Она встает и уходит, вот так просто, без слов. Со стороны может показаться, что она умная девочка, которая все прекрасно поняла, но нет, ей просто обидно! Она обиделась! Её уже нет, а в воздухе все еще воняет маслом пачулей и ароматическими палочками, все это скопище даже перебивает густой тяжелый ментоловый запах. А я думаю: если смогу набрать ей ванну с температурой двести десять градусов по Фаренгейту, то мясо само отойдет от её костей мягкими толстыми аппетитными ломтиками, и ее волосы будут блестеть от слоя жира, плавающего поверх воды. Один маленький глоток такой "живой" чудо водицы, и произойдет обширный отек гортани и, как следствие - смерть без капли воздуха! Ожоги бывают четырех степеней, и, если покраснение и пузыри - это сущий пустяк, то омертвение всей толщи кожи и обугливание тканей является немного неприятным процессом! Существует только две проблемы: во-первых, она не мой тип, и, во-вторых, пачули так глубоко всосались в кровь, как медный купорос, свинец, анилин, бензол и прочие токсические вещества, способные влиять на состав и свойства крови, что в моей квартире аромат будет стоять хуже, чем был! Может, поэтому я все еще ее терплю… - Десять лет! В чем-то она права. Я слегка зациклен на нем, но я легко могу слезть! - но я прекрасно осознавал, что, не слезу. Просто, так проще жить! Это как доза "самообмана" для наркоманов, принимающих около года "крокодил". Выбрасываю третью по счету сигарету, вдыхаю осенний воздух, встаю и открываю тяжелую металлическую дверь. Внутри пахнет лекарствами. Внутри подозрительно тихо, и если бы не пара охранников около входа, я бы подумал, что нахожусь в морге. Длинный пустой коридор и лишь мои глухие шаги. Шаг… Нам было по девятнадцать, первый курс "Психотерапия и клиническая психология". Два слишком разных парня, которые крутились в непохожих компаниях, а, точнее, у него не было компании совсем! Мой отец владел частной психиатрической клиникой, наверно, можно догадаться, что я был не бедным мальчиком, которого все любили, боготворили, хотели и облизывали! Шаг… Я подошел и сказал: "Может, мы переспим?". А он сказал:"Да". Простое и безэмоциональное "Да". Сказал и продолжил читать Бродского. И я понял, что ему не важно, подойду я еще раз или нет, ему плевать, если это окажется шуткой, ему без разницы, сколько у меня денег и кто я, он спокойно может прожить без моего мира! Я не помню, когда именно подсел на этого бледного темноволосого и худого мальчишку, в тот момент, когда увидел, или же через час, месяц, год. А, точнее, когда мы подсели друг на друга? Шаг… Эта патока липкого наслаждения длилась два года, а потом он, как это часто бывает, встретил её, Джуди, и жили они долго и счастливо! О, они так любили друг друга. О, какой красивой парой они были! А по ночам, я выколачивал из него стоны и всхлипы наслаждения, ну, конечно, когда её не было рядом. Шаг… Свадьба, дети, куча подгузников и бессонные ночи. Его. Мои. У меня не было ненависти к ней, совсем. Был лишь неукротимый интерес! Он с такой нежностью говорил о ней, с такой заботой покупал ей крем от прыщей, а я… А я как заведенный искал и искал свою «Джуди»! И даже не знаю, кто мне нужен больше, призрачная она, или же мой мальчик. Шаг… Был конец осени, он повез Джуди с детьми к её маме на выходные. Ей нужно было срочно показать, как Роза научилась танцевать "танец маленьких утят", знаете такой танец? Она так смешно крутилась! Шел сильный дождь, он не справился с управлением и съехал с моста в реку. Он пробыл шесть минут под водой, пока его не спас мужчина, проезжающий мимо. Спас лишь его. Врач сказал, если бы вода не была такой холодной… Шаг… Вот уже десять лет мы вместе. Вот уже семь лет я ищу свою «Джуди». Вот уже три года он ждет свою жену и детей, которые просто уехали к маме. Он уверен, что они сейчас, после веселых танцев, едят вкусный черничный пирог и пьют липовый чай или же спокойно посапывают в своей кроватке и видят пони, которая тоннами поглощает мармелад. Он остался тем же парнем, который любит и любим, который не поседел от горя, который все еще умеет веселиться. И мне порой кажется, что те шесть минут спасли ему жизнь… Я резко поворачиваю назад, тот же печальный коридор и иду к металлической двери. Осенний холодный воздух, двор с оранжевыми и желтыми кленами, высокий кованный забор, вот уже и лес и клиника позади, время:«7:15»
Дорога еще пуста, по радио сплошные разговоры и ни грамма музыки. -Я еду к тебе, моя «Джуди»! Наступает рассвет…