Дева и сердце

Явилась тьма, из которой как тени, выступали две мужские фигуры в масках. Одна тень предлагала мне белую розу, другая — красную. Я приняла обе и напоролась на шипы. Смотрела на алые капли на ладонях, дотрагивалась пальцами до щеки, смешивая слёзы и кровь. А потом проснулась. Скрываться под одеялом от навалившихся проблем — легко и приятно, пока дурные сны не настигают воспалённое сознание. Или бессознательное?.. В любом случае, игра в прятки — это не выход и не решение. Это всего лишь кратковременная пауза перед новым этапом борьбы. С чем я борюсь? В чем проблема? Что вообще я должна сделать? Кто прав, кто виноват? Эти вопросы то и дело роились в моей голове. Не сделала ли я ошибку, на время отступив? Может, пока я здесь валяюсь, Миша уже поставил на уши всю школу и директора уволили? Пусть так — мне ничего не хотелось знать. Было бы даже лучше, наверно, если бы вернувшись в школу, я не обнаружила там директора. Без него спокойнее, безопаснее. Всё бы вошло в прежнее русло, и я снова стала нормальной девочкой. Вот только… Была ли я когда-либо действительно нормальной? Поскольку в школе у меня не было друзей, никто не интересовался моим здоровьем, а чтобы этого вдруг снова не попытался сделать директор, я так и держала телефон выключенным. На домашний он не звонил, конечно. Зато каждый вечер его обрывала Неля, жизнь которой стала неимоверно скучной после расставания с парнем, которого как-то-зовут, и теперь она черпала недостающие ей интриги в моей истории. Неудивительно, что она была чрезвычайно расстроена моим бездействием и плановой болезнью. — Не понимаю тебя, вот честно, — причитала она. — Чего ты хочешь добиться в итоге? — Не знаю, — совершенно искренне отвечала я и в очередной раз слышала её разочарованные вздохи. Провалявшись несколько дней в блаженном забытьи, начав приходить в себя к выходным, я будто почувствовала, что теперь-то уж точно должно произойти что-то непредвиденное. И се — воскресным днём ко мне в гости пожаловал, собственной персоной, Миша. С этим наигранным выражением благородной скромности, которое ему так хорошо удавалось, он беседовал в прихожей с моей мамой, а потом зашел в комнату. Мама остановилась в дверном проёме, заулыбалась и защебетала: — Ах, ну что же я, пойду, приготовлю чай, оставлю вас наедине! — и скрылась, закрыв дверь. Прекрасно: я как раз валялась в кровати с растрепанными волосами и заспанными глазами, в пижаме с улыбающимся котиком. И вот милосердный Михаил, образец рыцарского благочестия посетил меня в болезни и скорби… Ух, видимо, за время больничного я пересмотрела слишком много серий «Рэдволла». Однако в следующую же минуту маска благообразия сходит с его лица и мой гость, вальяжно развалившись в кресле напротив, внимательно рассматривает меня, не говоря ни слова. И чего он от меня ждёт? Я отвечаю на его взгляд, натягивая одеяло под подбородок. Вот странно: мне не хочется краснеть и бежать из комнаты. Да, я ощущаю некоторую вину перед ним. Но он меня вообще-то тоже обозвал. И угрожал мне. Игра в гляделки не может продолжаться вечно и, наконец, не выдержав, Миша сдался. — Как ты себя чувствуешь? — холодно поинтересовался он. — Терпимо, — процедила я. Ну же, пусть переходит к делу. — Я, знаешь ли, зашел чисто из долга, на правах молодого человека. Чтобы твоя мама чего не заподозрила, — как бы невзначай, дежурным тоном проговорил он, наблюдая за моей реакцией. — Мог бы не утруждаться. Я совершила большую ошибку, прибегнув к этому бесполезному вранью. С этого момента, можешь считать, что мы официально расстались, — спокойно выговариваю я. — Гора с плеч, — он картинно выдыхает. — В таком случае, знаешь, я подумал, не буду никому рассказывать о твоих подвигах. Зачем оно мне, не так ли? Раз это теперь меня не касается. — Именно. Спасибо. — Я просто посмотрю, как он бросит тебя, когда ты ему наскучишь. Как ты будешь страдать после этого и так далее… — протянул он невиннейшим тоном, сладко улыбаясь. Злодей! — Боюсь лишить тебя такого удовольствия, — я улыбаюсь в ответ. — Почему же? — Миша наклонился в мою сторону. — Скорее всего, потому, что описанные тобой признаки живописуют разбитое влюбленное сердце, а я его не люблю, — я выпалила это как-то слишком уж быстро и твёрдо, не успев до конца осознать. Слова сами будто соскочили с языка. Но на удивление: всё это было правдой. Всё от первого до последнего слова. — Вот как… — мой гость опешил. — Тогда… — Тогда не задавай больше вопросов, ладно? — спохватилась я, не дав ему договорить. — Тебя же это не касается, ведь так? — Так. Но я же не дурак, чтобы ничего не потребовать взамен, — он встал, подошёл вплотную к моей кровати и сдёрнул с меня одеяло. — Забавная пижама. А что под ней? У меня загорелись щёки. И я знала, что это не от болезни. Я могла бы выпроводить его прямо сейчас: запротестовать, поколотить кулачками — и он бы сдался, не стал вступать в препирательства, ушёл бы. Я знаю Мишу. Вообще-то, он не конфликтный человек. Но вместо этого я зажмурилась. Под веками снова мелькнули сцены в спальне директора. И я снова представила на его месте Мишу. Я хотела показать ему, поэтому распахнула глаза. Миша нависал надо мной, глядя из-под не в меру отросших волос. Мне захотелось дотронуться до них, убрать за уши, чтобы они не мешали обзору. Не отрывая от него взгляда, я сняла с себя пижамные шорты, оставшись в одной майке и трусах. — С ромашками, — констатировал он будто бы безразлично. — Что насчёт верха? Я с готовностью стянула с себя майку. Миша пошатнулся, затем потянулся ко мне рукой, потом резко её одёрнул. Но в итоге присел на кровать рядом со мной. Я отвернулась, не удосужившись ничего прикрыть: — Я же болею. Заразишься. — Да плевать… — он развернул меня лицом к себе и поцеловал. Я прижалась грудью к его свитеру — слегка покалывало, но я не обратила внимания и не прерывала поцелуй. Когда наши губы разомкнулись, Миша прижал меня к себе ещё сильнее. В эти секунды меня обожгла одна мысль, не дававшая мне покоя. Мне показалось, что если не спросить сейчас, шанса больше не будет. — Миша, — шепнула я прямо ему на ухо. Получилось как-то очень вкрадчиво и интимно. — Ты недавно, вроде как, почти признался мне, что… — голос предательски дрогнул. — Скажи, за что? Да, это прозвучало совсем странно, не так, как я рассчитывала. Будто я вопрошаю: «За что мне такое наказание, в виде любви этого парня?!». Но он меня понял. Миша помедлил, водя руками по моей голой спине, подбирая слова, с явным намерением ответить. Он понимал, что для меня важно знать ответ. — Странный вопрос, — усмехнулся он мне в волосы. — Тихая девчонка, которую родители водили к нам пить чай. Похожа на оленёнка, который вышел из чащи, чтобы его приласкали. Гладить оленят приятно, — я почувствовала тепло его пальцев на талии. — У тебя милые рубашки с круглыми воротничками, и чёлку ты сдуваешь с глаз мило. И тебе ничего не было от меня нужно, кроме моего общества… Не знаю, достаточные ли это основания, чтобы полюбить кого-то. Но мне хватило. Я кормил тебя с руки, а потом ты убежала… — последние слова прозвучали как-то слишком грустно. — Но почему ты мне раньше не рассказал? — я была благодарна ему за откровение. Кажется, Мише повезло, раз он может почти внятно описать свои мотивы. Не то, что я. — Я думал, ты знаешь, — он отстранился и посмотрел на меня очень серьёзно. — Думал, ты пришла ко мне, потому что тоже… — он не закончил предложение, порывисто встал и направился к двери. — Ладно. Поправляйся. Он оставил меня в растерянности. То есть, если я правильно поняла, Миша всю ту зиму думал, что мы встречаемся? По-настоящему, просто не обговариваем это? Боже… Могут ли два человека настолько по-разному понимать природу своих взаимоотношений?! Через несколько минут заглянула настороженная мама. — А почему он так быстро ушел? И от чая отказался. Вы поссорились? — Нет, не ссорились. Но решили расстаться, — спокойно ответила я. — Как?! Почему?! — мама обеспокоилась столь неожиданно развивавшимися событиями. — Из любви, — улыбнулась я. Всё оставшееся время болезни из головы не шел Миша. А про директора я и думать забыла. После произнесения вслух магической формулы «я его не люблю», всё будто бы прояснилось. Я и правда никогда не любила этого мужчину, как бы не пыталась себя обмануть. Мы с ним, вступив в самые что ни наесть близкие физические отношения, так и остались друг для друга чужими людьми. Да, как оказалось, чисто физическая близость — ещё далеко не всё. Проблема в том, что наши души остались далеки и непримиримы. Он, наверно, всё ещё мысленно был со своей любимой Ниной, а я… Любила ли я Мишу? Тогда раньше, я могла сказать точно — нет, не любила. Мне казалось, что у нас взаимовыгодный симбиоз. А он, оказывается, любил меня настолько, что ничего от меня не хотел. Правда, ничего. Ни слов, ни признаний, ни банальной определённости. Ему было хорошо просто от того, что я приходила. Кто мог подумать, что мы так по-разному относимся к обществу друг друга? Возможно, безответная любовь и впрямь возвышает человека… Теперь же, он узнал, что его чувство было безответным. Каково ему? Лично я не испытываю ни довольства, ни радости. Мне лишь стыдно и немного грустно, что я проглядела и упустила этот важный момент. Теперь же прошедшего не вернуть?.. Я не могла держать всё это в своём больном, воспалённом мозгу, поэтому решилась всё рассказать Неле. Пересказав ей свои соображения, я вызвала бурю её праведного негодования. — Нет, я просто поражаюсь! — бушевала она. — Ну ты точно ненормальная! Этого она не любила, когда он её любил! Того она, видите ли, вообще никогда не любила! Нет, а для чего тогда эти пляски с бубном, скажи на милость?! Я и правда не понимала себя и теперь сожалела о произошедшем с директором. Скорее всего, всё и правда было из-за моей сестры. Ну и моей долбанутости, да. Всё навалилось так быстро: моё давящее одиночество, разлад с родителями, её смерть, неожиданный интерес директора. Думаю, мне просто хотелось на время побыть кем-то другим, а не собой. Желанной женщиной, а не всеми позабытой девочкой? Побыть в шкуре моей сестры: понять было ли ей так же тоскливо и противно, была ли она счастлива… Если такие проблемы и угрызения совести она испытывала из-за отношений со взрослыми мужчинами — тогда её действительно можно пожалеть. Но она была не такой, как я. Она к чему-то стремилась: к любви, к счастью, возможности быть нужной кому-то. А я стремилась лишь к бегству от реальности. Это не твоя жизнь, Полина. Эта роль тебе не подходит. К следующей среде моё здоровье окончательно восстановилось, и я отправилась в больницу за справкой. К этому времени я твёрдо решила прекратить любые, нарушающие рамки школьной субординации, отношения с директором. По правде сказать, я была бы совсем не против вообще сменить школу, чтобы вообще его больше никогда не видеть (от греха подальше), а также не испытывать жуткого смущения перед ни в чем не повинным Мишей. Но это блажь — мои родители ни за что на такое не согласятся. Менять школу, когда до выпуска всего несколько месяцев? Вздор. Поэтому я, стиснув зубы, скрепя сердце, сжав кулаки и проч., собиралась спокойно (в идеале) доучиться в своей родной школе. Как это сделать? Наверное, единственным возможным способом — зашорившись от окружающего мира, не обращая внимания ни на какие волнения. Словом, так же, как я прожила все эти месяцы от сентября и до рокового декабря. Теперь мне кажется всё больше, что время это было счастливей, чем могло показаться на первый взгляд. Теперь пути назад нет. Справка на руках — завтра выхожу на учёбу. Невесело размышляя о том, как бы не привлекать к себе лишнего внимания оставшиеся пять месяцев, я покинула территорию поликлиники и не заметила, как чуть ли не в полуметре от меня остановилась машина. Конечно, его машина. Я вздрогнула. Это не хорошо. И что он тут забыл? — Покатаемся? — насмешливо вопрошал он, приоткрыв дверь. Видимо, выходить он даже не собирался, так как был вполне уверен в том, что я тотчас же сяду в машину. — Нет, мне нужно домой, — тихо, но твёрдо проговорила я, тут же ускорив шаг. — Стой! — это был один из тех немногочисленных случаев, когда непоколебимый директор был в замешательстве. Он явно не ожидал такого развития событий. — Давай я хотя бы подвезу тебя домой. — Не стоит, — непреклонно ответила я, даже не обернувшись. Тут он потерял остатки самообладания и, выскочив из машины, побежал за мной. Схватив меня за руку, он развернул меня к себе и с видом крайней озабоченности вгляделся в моё лицо. Я отводила взгляд, отворачивалась, пыталась высвободиться. Отчего-то любые его прикосновения отныне мне были неприятны. Как только он касался меня, перед глазами вставали ещё недавние наши «рандеву». От этих резких вспышек становилось противно, стыдно, ощущение какой-то грязи наваливалось на сердце. Тут же вспоминалась ссора с Мишей и его едкие реплики: «он же старик», «давно ли ты стала шлюхой», «и ради чего». Хотелось схватиться за голову, зажмуриться и не думать об этом. Но для начала — отделаться от директора. — Что с тобой? Что случилось? — он тряс меня за плечи и был не на шутку взволнован. Я ничего не хотела объяснять. Не хотела лгать, оправдываться, вообще говорить с ним о чем бы то ни было. Меня даже не интересовало, что он здесь делает, не следит ли он за мной, а даже если и так — мне было всё равно. Единственное, чего хотелось — бежать. О, как странно испытывать такие чувства по отношению к человеку, один только голос которого некоторое время назад заставлял меня бежать из дома, оставляя все дела на потом, лгать маме, совершать абсолютно необдуманные и несвойственные мне поступки. — Акта эст фабула!* — неумело протараторила я не свои слова. Моя сестра всегда так говорила, когда родители подступали к ней с очередным серьёзным разговором. Щебетала эти слова и исчезала. На удивление, это так сильно подействовало на директора, что он тут же отпустил меня и даже отшатнулся, чуть ли не в благоговейном ужасе. Как будто призрака увидел. Тут я повременила бежать. — Она это часто говорила, — я не к месту усмехнулась, медленно отступив на пару шагов. Передо мной снова встал нечёткий, ускользающий образ сестры. Она как дым, который развеял ветер. С одной стороны – приятная глазу, притягательная картинка. С другой — загнанный зверь, исподволь рычащий на преследователя. — Когда вы с ней расстались? — вдруг спросила я. Директор ошарашенно смотрел на меня и, понятное дело, не мог понять при чем тут моя сестра. — Вернее, лучше спросить: когда Вы её бросили? — не унималась я. Скажу ему, скажу сейчас всё, о чем знаю, о чем догадалась. — Не слишком давно, да? В начале лета? В любом случае, не знаю, как она протянула эти месяцы до своей смерти, — я говорила будто бы равнодушно, но внутри меня всё кипело. А он просто стоял молча и, судя по всему, понимал, к чему я веду. О, я знала, что он догадывался и раньше, но не хотел искать подтверждений. Конечно, так ведь легче жить, не будучи ни за что в ответе. — Конечно, родители всем сказали, что она погибла в автокатастрофе… — При чем здесь… — несмело начал он, но я не дала ему договорить. — При всём! — воскликнула я. — Всё дело только в ней! После этих слов я резко сорвалась с места и бросилась бежать, куда глаза глядят. Вполне ожидаемо, что он не погнался за мной. Я не понимала раньше. Не могла связать всё воедино. Но тут всё прояснилось. То, как его напугала её фраза, сказанная мной. Конечно, он знал её лучше, чем можно было представить. Она жила у него. Она любила его. Та надпись на фотографии сделана её рукой. И теперь она мертва. Из-за него.