Лицом к лицу

— Спит, — сказал Мао. Он сидел в позе лотоса, закрыв глаза и не шевелясь; окружающий мир тек сквозь него, размеренно и плавно. — Спит, — отозвалась Сюзанна-Джулия, статная девушка, стоявшая спиной к спине с Мао; он не видел ее. Она не видела его. Зато они оба слышали. Широко распахнутые синие глаза Сюзанны-Джулии видели немногим больше, чем закрытые черные, с вертикальными зрачками, глаза Мао. При жизни Джулия была слепой и могла ориентироваться только по теням. Надо сказать, она не чувствовала себя из-за этого дефектной и униженной, несправедливо обойденной судьбой. Джулия никогда не винила никого в своей врожденной слепоте и не считала себя из-за этого ущербной. Она полагала: каждому дано ровно столько, сколько нужно, нелепо досадовать на мировую несправедливость. Лучше использовать то, что у тебя есть, и, желательно, во благо. Сюзанна-Джулия не видела того, что видели все; зато скрытое для остальных было открыто ее взгляду. Она безошибочно схватывала суть живых существ и явлений, и, предпочитая видеть в них лучшее, с печалью склоняла голову, когда происходило худшее, то, чего она остановить не могла. Сюзанна-Джулия была прозорлива. Она могла сказать, к каким последствиям приведет то или иное ее собственное действие; она не искала легких путей и не могла никому объяснить скрытую подоплеку того, что делала. Они бы не поняли. Никто из ее друзей и близких не обладал таким взглядом, как у нее. Никто не мог решать за нее; потому она предпочла решить за них. Мао отличался от нее, как день от ночи. Если Сюзанна-Джулия сознательно отсекала эмоции, как чужие, так и свои собственные, ведь, подчинившись им, не смогла бы делать то, что должно, то Мао только благодаря эмоциям существовал. Он открывал глаза, когда Юури чувствовал гнев. — Он слабее нас обоих, — сказал Мао. Не оборачиваясь, он знал, что Джулия улыбается. За долгое время их относительно мирного сосуществования он успел к ней привыкнуть и теперь чувствовал едва ли не лучше, чем себя. В определенном смысле она и была — он. Появись у Мао и Сюзанны-Джулии еще какой-нибудь нежелательный сосед, они немедленно скооперировались бы, сначала анализируя его природу, а потом и вышвырнули бы, сочти они его бесполезным или даже вредным для сознания основного хозяина. При условии, что сам хозяин не счел бы иначе. А от Юури всего можно было ожидать. Впрочем, Мао и о самом Юури частенько отзывался как о существе бесполезном. Что не мешало ему всякий раз исправно приходить «хозяину» на помощь — дескать, сам тот, такой бесполезный, никак не справится. — Нерешительный слабак, — добавил Мао. Слова прозвучали почти ласково — в состоянии расслабленной медитации Мао не мог испытывать гнев. — Ты сейчас мне кого-то очень напоминаешь, — заметила Джулия. Мао услышал скрытый смех в ее голосе и нахмурился: — Но насчет «слабака» тот самоуверенный сопляк не так уж и неправ. Оказаться помолвленным с парнем! Какой позор. Давно следовало бы отказать и завести себе гарем из соблазнительных красоток. Или и вовсе направиться на войну, раз ему не до красоток, в силу возраста. — Не хмурься, — так же, не оборачиваясь, посоветовала Джулия. — Тебе не идет. — Не указывай мне, женщина, — мирным голосом отозвался Мао. — Он и так щадит своих смертельных врагов направо и налево — твое влияние, не иначе. — Он поступает по зову собственного сердца, не задумываясь о том, что будет дальше, — непонятно было, то ли возразила Джулия Мао, то ли согласилась с ним. Он и не пытался понять. Он просто чувствовал. — Я никогда не могла так. Он — может. Мао с сомнением хмыкнул. — Послушать тебя, так мы ему и вовсе не нужны. — А мы и не нужны, — согласилась Джулия. — Он прибегает к нашей помощи только в критических ситуациях. К счастью, сейчас у него все наладилось, вот и нужда в нас отпала. — Говорю же — на войну ему пора, — пробормотал Мао, — иначе, того и гляди, мы вовсе исчезнем. — Это бы ты сделал, доведись тебе на время стать его основной личностью? — в голосе Джулии чувствовалось явственное неодобрение. — Развязал бы войну? Мао промолчал. Задумайся он всерьез о войне — придется схватиться с Сюзанной-Джулией, принципиальной пацифисткой, не на жизнь, а на смерть. А этого Мао не хотел. И вовсе не потому, что боялся проиграть. Бесшабашная сущность Мао не знала страха и предпочла бы честное поражение нечестной победе… вот только к уважению, которое Мао испытывал к Сюзанне-Джулии, примешивались другие чувства. При всей своей воинственности против Джулии Мао бы не пошел. Раз она не желает войны — значит, войны не будет. А вовсе не из-за того, что там хочет или чего не хочет основная личность. У этого Юури с желаниями семь пятниц на неделе; притворяется милым и отзывчивым, а на деле тот еще агрессор. Мао мог сказать об этом с уверенностью — он ведь, в конце концов, был той самой агрессорской, запрятанной подальше, частью Юури. Джулия же была предыдущей инкарнацией Юури, со всеми вытекающими — начиная с того, что лично знала большинство теперешних знакомых Юури, и заканчивая тем, что обставила свою смерть определенным образом, изначально обеспечив Юури надежную защиту. Она говорила об этом как о «судьбе», Мао же во всем виделись женские интриги и гипертрофированная жертвенность, а еще — склонность с невероятным упорством вредить собственному счастью. Просто потому, что быть счастливой в случае Джулии якобы равнялось чему-то «неправильному», и вообще, «тогда было бы разбито гораздо больше сердец». «Пока ты счастлив, счастливы все вокруг», — любила говаривать Джулия и, когда точно поняла, что счастливой быть не сможет, попросту умерла. Попутно, конечно же, невероятно всех осчастливив. Окажись Мао в нужное время в нужном месте, он бы силой устроил личное счастье глупой женщины, и плевать на последствия. Эгоист и вершитель чужих судеб, Мао, как настоящий король демонов, чихать хотел на последствия. Ирония заключалась в том, что, обрети Джулия свое счастье, никакого Мао не было бы. Да и Юури не было бы тоже — не в теперешнем виде, во всяком случае. — Нет, — наконец ответил Мао. — Я бы позаботился о гареме из красоток. Иначе в скором времени это грозит перерасти в настоящую проблему. И ведь сам он даже ни одной служанке намекнуть не решится! Тоже мне, король. Теперь хмыкнула Джулия. В высшей мере загадочно. — Объясни, — раздраженно потребовал Мао. Он терпеть не мог, когда эта женщина начинала вести себя так, будто все на свете знает. Именно излишнее знание и было причиной всех ее проблем. — Он справится сам, — ответила Джулия, — или самостоятельно обратится к кому-то из нас за помощью. Когда придет время. — Под «кем-то» ты имеешь в виду себя? — ровным голосом предположил Мао. Джулия промолчала, и ему оставалось только вздохнуть: — Иногда я жалею, что не могу посмотреть тебе в глаза, женщина. К его удивлению, Джулия откликнулась: — Нам с тобой нельзя встречаться так… лицом к лицу. Для этого мы слишком разные. — Последствия, опять последствия, — буркнул Мао. После его слов в сознании спящего Юури воцарилась тишина. *** Идея отметить день рождения Конрада принадлежала Юури. В этом как раз не было ничего удивительного — любому мазоку, ориентирующемуся в теме хоть немного лучше, она показалась бы дурацкой с самого начала. Юури, однако, идею празднования не оставил и не передумал, даже наткнувшись на целый букет затруднений. Первое и самое капитальное касалось календарной даты. Юури понятия не имел, когда у Конрада день рождения, а спросить, ясное дело, стеснялся. Да и чего спрашивать — увильнет, как всегда, когда дело касается его прошлого. Удивительно, но при том, что Конрад всегда терпеливо выслушивал все словесные излияния Юури, начиная с жалоб на Шори и заканчивая рефлексиями по поводу правильности его, Юури, действий, о себе второй сын экс-мао как-то не распространялся. Автобиографические сведения из него было клещами не вытянуть. Все, что Юури знал о прошлом Конрада, он узнавал от других, по крупице, по штриху. Штрихи складывались в совершенно фантастическую картину, плохо совместимую с нынешним поведением Конрада, который в настоящий момент больше смахивал на преуспевающего подросткового психолога с титулом чемпиона мира по фехтованию, а не на героя нации, донельзя мрачного, пессимистичного и вообще обиженного жизнью. Добросовестно опросив Йозака (которому «капитан никогда не сообщал подробности из своей личной жизни»), Гюнтера (который очень удивился, услышав о том, что у Конрада вообще есть день рождения, и чуть не задушил Юури в объятиях, ибо «сердце его величества воистину велико и в нем есть место для всех»), Гизелу (которая покачала головой и заметила, что «об этом могла знать только Джулия») и, разумеется, совершенно случайно встреченного в околицах Шин-Макоку Адальберта (который зачем-то затащил Юури в ближайшую пещеру и думал там часа два, не меньше, чтобы потом изречь «понятия не имею»), Юури все же решился обратиться за помощью к ближайшим родственникам Конрада. Госпожи Шери в Шин-Макоку не было, к Гвендалю Юури подходить не рискнул (особенно после того, как тот наткнулся на Юури и Адальберта в пещере и чуть не устроил в этой самой пещере обвал, углядев в невинных расспросах похищение короля, не больше, не меньше)… Оставался только Вольфрам. Реакция Вольфрама оказалась на диво непредсказуемой. Перебесившись по поводу того, что Юури интересуется днем рождения Конрада, а не его, Вольфрама, третий сын экс-мао вдруг опечалился и, созерцая пол под своими ногами, сообщил: брат никогда ему о своем дне рождения не говорил. Более того, у Конрада, кажется, не так давно юбилей был — сто лет, уважительная дата… Но он даже не разрешил себя поздравить. — Сто лет, — задумался Юури, — это в пересчете на земной возраст лет двадцать, получается? Или двадцать пять? Вольфрам проворчал что-то неразборчивое, и тут до Юури дошло: — Погоди, так ты… пытался его поздравить? — Ничего я не пытался! — Вольфрам вскинул на Юури рассерженный взгляд. — Больно это мне надо, его поздравлять! Все давно знают, что он против! И вообще, я без понятия, когда он родился! Просто он… всегда меня поздравляет… Так Юури столкнулся со вторым затруднением. Вообще-то, у него на родине, в Японии, день рождения тоже обычно не отмечали, в отличие от, скажем, годовщины свадьбы. Но в Шин-Макоку бытовали иные традиции. После пышного празднества, устроенного на день рождения Греты (во время которого Риндзи фон Винкотт вконец затерроризировал несчастного Гюнтера, а юная Беатрис из Кабалькады добилась от мао очередного танца), Юури окончательно в этом убедился. — Так давай поздравим Конрада вместе, — предложил он, глядя на вконец смущенного Вольфрама. — На мой день рождения. Конрад же сам говорил, что в тот день будто родился заново. — Это правда, — встрепенулся Вольфрам, — что-то такое он говорил. Знаешь… Как я слышал, он был и рядом с моей матерью, когда я родился. Сразу после рождения она передала меня ему, и мне говорили, будто он держал меня очень бережно, чтобы не уронить. Чего улыбаешься?! Юури моментально убрал с лица идиотскую улыбку, которая появлялась там всякий раз, когда в Вольфраме просыпался комплекс младшего брата. Мимоходом подумал, что рядом с его матерью Конрад не остался и его рождения не дождался — Мико часто потом жаловалась по этому поводу. Юури же иногда казалось, будто он знает, почему Конрад поступил именно так. «Не хотел воспринимать тебя как младшего брата», — проскользнула мысль, звучавшая будто извне; Юури вздрогнул. Ему на мгновение показалось: что-то холодное коснулось щеки, как память о прошлом, и в ту же секунду мир вокруг утратил свои очертания. Юури моргнул, и странное ощущение пропало без следа. — И он вряд ли посмеет отказаться от праздника, если этот праздник станет подарком от тебя, — ворчание Вольфрама вернуло Юури в реальность. — Конрад тебе ни в чем не может отказать, ты, слабак… Юури глубоко вздохнул. Теперь, когда с первыми двумя затруднениями он справился, оставалось последнее; всего-то и требовалось, что уговорить остальных присоединиться к их с Вольфрамом затее. И желательно побыстрее — пока Конрад из своей дипломатической поездки не вернулся. *** — А… А… Адальберт?! — у Гюнтера, казалось, слов не было. — Ну он же все равно недалеко от Шин-Макоку бродит, — развел руками Юури, — так пусть в гости забредает. Я его приглашаю. — Ваше величество… — Я знаю, что Гвендаль против, — часто моргая, Юури смотрел на Гюнтера, — сегодня ему то и дело хотелось прищуриться. Контуры всего вокруг расплывались и смазывались — в последнее время Юури и впрямь слишком много времени проводил за бумагами, далеко не всегда государственными. Он даже представить не мог, как это сложно — организовать два дня рождения одновременно. Над одним списком приглашенных пришлось биться целую ночь. «Так и зрение посадить недолго, — думал Юури. — И как Гвендаль с Гюнтером справляются?» — Но я верю, что Адальберт… — Юури моргнул в очередной раз. Когда он открыл глаза, Гюнтера рядом с ним уже не было. — Как он быстро ушел, — удивленно заметил Юури. — Наверное, мне не удалось его убедить. Но Адальберт и правда очень нужен Шин-Макоку. Он неплохой человек… то есть мазоку… и его голос на Совете… Не то. Юури потряс головой. Все, что касалось Совета Десяти, было для него загадкой, несмотря на попытки наставников и товарищей просветить его хоть немного в данном вопросе. Кроме того, подумав, что Адальберт «неплохой», Юури неожиданно вспомнил то, чего помнить никак не мог. Негромкий, чрезвычайно расслабленный голос Адальберта, рассказывающего о чем-то несерьезном, дрожание теней перед глазами и смех… их общий смех. «Мой и Адальберта? — в шоке подумал Юури. — Но мы же с ним никогда… не поступали так, как с Конрадом, у меня ложные воспоминания, караул!» Прислонившись к стене и постояв так какое-то время, Юури неожиданно почувствовал, что уплывает. В этом как раз ничего странного не было, в отличие от ложных воспоминаний; подобное «уплывание» случалось и раньше, например, когда Юури становился Мао… или когда как-то раз заглянул в демоническое зеркало Макё… или… *** — Ты что творишь, женщина? — поинтересовался Мао. Он по-прежнему сидел с закрытыми глазами, спиной к Сюзанне-Джулии, но его голос звучал совершенно иначе. С чуть ворчливым умиротворением недавней медитации было покончено. Мао казался раздраженным. — Сама же сказала, что не будешь вмешиваться в его личные отношения, пока он к нам не обратится. Хотя так можно очень долго ждать, между прочим. Решительности в нем ни на йоту, когда речь идет о нем самом. Я давно тебе предлагаю — давай объединимся и хоть как-то на него повлияем, будет же из-за пустяков страдать всю жизнь, а там и умрет ни за грош, как ты. — Обесценивая то, за что я умерла, ты обесцениваешь и то, ради чего жила, — мягко упрекнула Джулия. Какое-то время они оба молчали. Потом Мао сказал: — Прости. Твой поступок всегда вызывал во мне восхищение. — Тогда почему ты всякий раз называешь его глупым? — Джулия действительно хотела знать. За то время, которое они существовали рядом, Джулия научилась чувствовать Мао — так же безошибочно, как он ее. К пониманию друг друга это их, однако, не приблизило. Тут даже иллюзии понимания не было, как у Джулии с Адальбертом когда-то… Что уж говорить о молчаливом принятии друг друга, которое в свое время объединяло Сюзанну-Джулию фон Винкотт и Конрада Веллера. Мао и Джулия не понимали — угадывали. Они и правда были слишком разными. — Потому что ты от всего отказалась, — ответил Мао. — Даже от себя. Ты и сейчас есть больше по случайности. Этот твой Адальберт никак не хотел тебя отпускать. Он разрушил перегородку в сознании этого нерешительного… — Мао вовремя осекся, — ту, которая отделяла его память от памяти прошлых жизней. А первой из этих прошлых жизней была ты. Глупец Адальберт, он даже не понимал, что творит. Подсознательное желание, ха! Он-то думал, что Юури просто вспомнит язык мазоку. Если бы не наши с тобой усилия, он бы не только тебя, а и всех, кто там до тебя был, пробудил бы. Джулия кивнула. Тогда им с Мао, немного шокированным после встречи со второй альтернативной личностью Юури, и впрямь пришлось попотеть. Пробудись другие инкарнации Юури, и у его окружающих возникло бы немало проблем. — Адальберт и сейчас живет прошлым, — тихо добавила Джулия. — Он видит в Юури меня. Он защищает Юури, потому что у того моя душа. Знаешь, я совсем не собиралась соглашаться вместо Юури на то, чтобы втайне от охраны пробраться в ту пещеру. И выкладывать Гюнтеру свои соображения насчет необходимости Адальберта — тоже. Просто… Он ведь не сдается, Адальберт. Он всегда был очень настойчив, и я не могу… ранить его. — Тоже мне, ранимый, — хмыкнул Мао. Джулия почти видела его напряженную спину. — Я так понимаю, дело не в тебе, а в этой ослабленной перегородке. Мы не смогли залатать ее до конца. Поэтому ты здесь. Поэтому, увидев этого Адальберта, начинаешь немедленно жалеть его и заступаться, расшатывая поврежденную перегородку еще сильнее. — Мы смогли бы вернуть ее на место, — возразила Джулия, — но ты почему-то не хочешь. А без твоей помощи я не могу… уйти. Мао фыркнул. Потом негромко сказал: — Жаль, что я не могу увидеть твое лицо, женщина. Если бы ты тогда осталась жить, не стала жертвовать собой… — Мы бы вообще не встретились. — Твоя правда. *** …Она не хотела, чтобы отец выдал ее замуж за первого встречного. Слепая и оттого еще более не такая, как все, она боялась всю жизнь провести рядом с мазоку, с которым даже поговорить откровенно не сможет. Она знала достаточно таких примеров; не видя, она слышала, как муж и жена, к которым на прием была приглашена ее семья, вполголоса обмениваются упреками. Они совсем друг друга не слушали, им было важно — чтобы побольнее, и, испугавшись, она сбежала с того приема и с тех пор старалась не присутствовать на общественных мероприятиях. Возможно, с ее стороны это было нечестно — бежать от своего страха. Но она точно знала: так будет лучше. Она, в отличие от остальных, знала, как те муж и жена по-настоящему относятся друг к другу; не видя, она видела. А видящие — неудобные гости на любом приеме. Ни себе, ни другим; она тогда не знала, что может быть иначе. Те, другие приемы… у госпожи Шери… с Аниссиной… с Гизелой… гораздо позже. Но тогда она не знала. Она убегала с приемов, предпочитая заниматься чем-нибудь другим, и однажды, сбежав с очередного, повстречала Адальберта фон Гранца. Адальберт отличался от известных ей аристократов как полевой цветок от целой оранжереи изнеженных растений; простой и грубоватый, он показался ей лучом солнца, прорвавшимся в душную пыльную комнату. С ним можно было говорить, не задумываясь о последствиях, о том, какой эффект произведет то или иное слово, и она позволила себе быть откровенной. Она смеялась вместе с ним, — он это умел, как она, наслаждаться простыми радостями жизни. Он был ее другом. Испуганная приближающейся помолвкой, она обратилась к нему как к другу. Она просила его о защите, о помощи — и, конечно, он не смог ей отказать. Но не потому, что относился к ней как к другу. В том, что касалось Адальберта, она повела себя как самая настоящая слепая. Едва ли не в первый раз она позволила себе не задумываться над последствиями собственных действий — и потом эта небрежность ударила по ней с десятикратной силой… …Юури кое-как отлепился от стенки. Воспоминания, которые только что всплыли в его сознании, не принадлежали ему. И одновременно — принадлежали. С некоторым замешательством Юури понял, что уже не может провести между «своим» и «чужим» четкую грань. Эта грань размылась… прямо как то, что он сейчас видел. Сфокусировать взгляд на чем-либо рядом не удавалось; а ведь что-то похожее уже случалось, вдруг вспомнил Юури. Раньше он уже вспоминал то, чего не мог помнить. Например, Конрада… в Храме Истинного Короля. Голос Ульрике, доносящийся будто со стороны, и Конрад — такой, каким его теперь не увидишь. Таким он был прямо перед памятным сражением, после которого прославился как Руттенбергский лев — предприняв путешествие в прошлое посредством Макё, Юури видел, — таким, наверное, был и после. «Никто не будет плакать о нем так, как ты», — говорила Сюзанна-Джулия, и обнимала его, Юури, — Конрада она обнять не могла, странная, почти болезненная мысль, и к чему вообще, Юури же знает, что они были просто друзьями… А Адальберт был женихом Сюзанны-Джулии. Правда, она воспринимала его иначе. Как друга. Если воспоминания, которые только что видел Юури, принадлежали не ему, тогда… Тогда это воспоминания Джулии. Проведя рукой по стене и почувствовав холод отполированных камней, Юури облегченно вздохнул. К нему наконец вернулось нормальное зрение. *** — А теперь играем в прятки! — объявила госпожа Шери. Юури, как раз собиравшийся дать условный сигнал, который возвестит сообщникам, что пора бы и Конрада поздравлять, мысленно застонал. Не успели друзья и соратники толком поздравить его самого, как в тронном зале откуда-то объявилась блудная экс-мао. Сообщив, что просто не могла пропустить день рождения его величества, и пообещав вручить ему свой подарок «позже, наедине» (Вольфрам сразу вспыхнул и начал шипеть, как масло на сковородке), великолепная Шери сходу предложила всем присутствующим развлечься не по-детски. То есть поиграть в прятки. Возмущение немногочисленных мазоку, которые не умели прятаться, было подавлено нездоровым оживлением большинства. — Правила очень просты, — тем временем объявила госпожа Шери, — по моему сигналу во всем замке гаснет свет. После этого у вас есть пять минут на то, чтобы спрятаться. Потом все принимаются искать друг друга! Кого найдете первым — тот и станет вашим партнером… по танцам! Я с охраной останусь здесь и буду по всей строгости судить танцующие пары. Победители получат приз! — Шери лукаво подмигнула. — Подожди, мама, — начал было Конрад, — это не лучшая идея, сегодня в замке есть посторонние… Под посторонними он, видимо, имел в виду Адальберта, прислонившегося к колонне неподалеку. Вокруг колонны стражи было видимо-невидимо, и где-то рядом Юури, кажется, пару раз видел особо бдительного Йозака, по случаю праздника облаченного в лучшее из своих платьев. Похоже, Йозак был далеко не против подраться с Адальбертом. Тот, однако, к драке не стремился, просто тихо-мирно стоял у колонны и время от времени метал на Юури пронзительные взгляды, от которых мао непроизвольная дрожь пробирала. Хорошо, что Конрад рядом. Тем не менее, Адальберта по неизвестной причине было жалко. «Он очень раним. Та просьба была ошибкой. Я не поняла его чувств. Я в ответе перед ним. Так будет лучше». Юури решительно потряс головой, будто надеялся, что таким образом сможет избавиться от чужих мыслей. Он честно хотел сказать Конраду… Вольфраму… хоть кому-нибудь, хотел признаться, что с ним происходит что-то странное, но времени до дня рождения оставалось всего ничего, а Джулия, если это и правда была она, больше никак себя не проявляла, и Юури забыл. Теперь он жалел об этом. — Погасить свет! — велела госпожа Шери. Не было похоже, что она собирается слушать Конрада. — И пусть удача улыбнется влюбленным! «Лучше всего как можно скорее подойти к Адальберту, — подумал Юури. — Я в ответе перед ним». И тут же понял, что это — не его мысль. Свет в зале погас; Юури бросился наутек. Адальберт — это еще полбеды; хуже будет, если его сцапает Вольфрам. Совместный урок танцев, после которого и у Юури, и у Вольфрама ужасно болели отдавленные ноги, подсказывал, что кому-кому, а им точно лучше не танцевать в паре… Юури до сих пор не слишком хорошо ориентировался в собственном замке, а потому бежал, спотыкаясь и налетая на все подряд в кромешной темноте, пока глаза не привыкли к ней хотя бы немного. А ведь многие мазоку видят ночью гораздо лучше него… Да и потом, наверняка кто-то из них будет подсвечивать себе с помощью магии, хотя бы тот же самый Вольфрам. Так что наверняка придется кому-то отдавливать ноги… Ох уж эти сумасбродные идеи госпожи Шери. А самое главное — он так и не сумел поздравить Конрада. Юури не мог даже приблизительно сказать, где находится, когда опять почувствовал, что «уплывает». …Она считала себя счастливой. Она скоро должна была выйти замуж, и Адальберт фон Гранц был тем, бок-о-бок с кем она смогла бы прожить сколько угодно лет. Она выбирала ткань для своего свадебного платья, когда услышала имя Конрада Веллера; когда почувствовала его присутствие. Она имела право не вставать во время их знакомства, но не смогла не встать. Ей не потребовалась чужая помощь, чтобы подойти к нему. Она шла так легко, как никогда в жизни; захоти она остановиться — не смогла бы. Ей казалось, что она идет по невидимой нити; ей казалось, что в первый раз в жизни она видит. Когда она услышала голос Конрада Веллера, то уже знала, какой это будет голос. Когда он поцеловал ей руку, она захотела провести пальцами по его лицу — чтобы убедиться в том, что он выглядит именно так, каким она его представила. С Адальбертом такого желания не возникало никогда. Адальберт был полевым цветком, который сам за себя в ответе; Конрад казался ей цветком из оранжереи, который вынесли во двор и сказали: приживайся. Обрезанные небрежной рукой листья, оборванные из баловства лепестки: приживайся. Если сможешь. И всегда помни о своем долге. Адальберт был одиноким лучом солнца, пробившимся сквозь зазор между оконными ставнями; Конрад заставил ее поверить, что окна нет, и ставен — что она стоит на открытом пространстве и полной грудью вдыхает запах луговых трав; что она сама — солнце. С Адальбертом она была слепа, хотя думала, что все предвидела. С Конрадом была зрячей. Хотя ей отчаянно хотелось ослепнуть. Она с первой встречи поняла: нет. Ей нельзя улыбаться ему в ответ на улыбку, которой не видела, до которой при желании могла дотянуться кончиками пальцев; нельзя позволять ему задержать ее руку в своей; нельзя оставаться с ним наедине. Иначе он рано или поздно скажет ей: давай убежим. От долга, от обязательств, от давления, всего того, что я ненавижу, что вяжет меня по рукам и ногам, ты ведь тоже не рада от этого, так давай убежим, вместе, ты и я, что нам до того, как они будут жить без нас? Он скажет — а она не сможет ответить «нет». Не потому, что чувствует долг, как перед Адальбертом, — как раз наоборот. Потому что это то, чего она на самом деле всегда хотела. Потому что вместе с ним ей не страшно бежать хоть на край света. Последствия такого шага будут ужасны. Думать только о себе… быть настолько эгоистичной… ранить Адальберта, расстроить судьбы многих других… Она видела дальше, чем когда-либо. Она не могла. Она считала себя счастливой, но с появлением в ее жизни Конрада Веллера поняла, что несчастна. А потом у нее появилось еще одно обязательство, и это, последнее, подарило ей надежду. «Это все же моя жизнь. Если я не могу прожить ее так, как хочу, я, по крайней мере, могу отдать ее за то, за что считаю нужным». Она улыбалась, застегивая на шее Конрада цепочку собственного кулона. Она была зрячей в большей степени, чем другие, и больше не жалела об этом. Случайный гость из будущего, тот, ее новая инкарнация — встреча с ним послужила последней точкой. Она услышала, как он произносит имя Конрада — так, как хотела бы произнести она сама. Она поняла, что ее решение верно. Она может положиться на этого, еще не рожденного. Конрад будет счастлив. А она… что ж, она не может пожертвовать ради собственного счастья счастьем остальных. Она может пожертвовать жизнью. Адальберт не поймет. Но когда-нибудь… Она видела больше, чем другие. …Юури пришел в себя, потому что кто-то взял его за руку. — К-кто? — пробормотал Юури. Язык заплетался. Чужие чувства, необычайно яркие, причудливо переплетались с собственными: ощущение губ Конрада на своей-не-своей руке, это невидимая нить, захочешь остановиться — не сможешь; подготовка к празднику-в-празднике, о котором Конраду нельзя говорить, но поздравить его нужно обязательно, так редко поздравляли, и уже сто лет, оранжерейный цветок с обрезанными листьями, сильные цветы, синие, «Конрад, стоящий на земле», он так редко говорит о себе, и жалко, что нельзя задержать свою руку в его руке, и остаться наедине, и… Собственно, почему нельзя, подумал Юури. Мысли плыли, и он ничего не видел — неудивительно, в такой-то темноте. — Ваше величество, — последовал ответ. — Этот голос… Конрад? — спросил Юури. — Да. Я рад, что с вами все в порядке. А он не сказал всего, вдруг подумал Юури. Про Джулию. Он сказал, что они были друзьями… Хотя, может, он не знал? Да и так ли это важно — Конрад ведь никогда не смотрел на Юури как Адальберт. Как… на кого-то другого. То, как сам Юури смотрел на Конрада, казалось ему совершенно естественным. Но Джулия заметила… Джулия тогда подумала… Это все из-за Джулии? То, что Юури чувствует, то, почему он решил устроить этот праздник-два-в-одном, даже подговорил всех, кого смог, то, почему он так хочет узнать больше о Конраде, почему у него голова начинает кружиться, когда Конрад оказывается слишком близко, вот как сейчас, — это все из-за Джулии? — Хорошо, что это ты, — Юури не смог сдержать облегченный вздох. О тех чужих воспоминаниях, о Джулии — он подумает позже. А сейчас… действительно хорошо, что это Конрад, а не, скажем, Адальберт. От Юури ведь никто не требует, чтобы он прямо сейчас разбирался во всех этих противоречивых чувствах, он может… потом… «Потом, как всегда», — Юури не поручился бы, что эта насмешливая мысль принадлежит ему. — Я подумал, это, — Юури на миг запнулся, — кто-то незнакомый. Я рад, что меня нашел именно ты. Голос Конрада прозвучал очень мягко: — Я тоже, Юури. — Кстати, — решил поинтересоваться Юури, — а где это мы? — В северной части замка, — немедленно ответил Конрад, — ну, чем займемся? — В каком смысле? — не понял Юури. — Ну, мы можем вернуться в главный зал и принять участие в конкурсе танцев, — предложил Конрад, — или… — он придвинулся ближе — в темноте Юури не видел этого, зато прекрасно чувствовал, — можно уйти с праздника. Не думаю, что нас хватятся. — А? — удивился Юури. — Но… — В зал наверняка уже кто-нибудь вернулся, — предположил Конрад, — им придется танцевать. А мама будет судить. Это не первый раз, когда она так поступает, у нас есть свои любители подобных развлечений… И те, кто вместо того, чтобы вернуться в зал, уединяются в укромных уголках для свиданий. Юури не нашелся с ответом. Конрада, однако, это не смутило: — Если мы уйдем сейчас, никто не будет знать, куда мы пошли. Для всех остальных мы будто исчезнем… «Интересно, — лихорадочно подумал Юури, — можно ли это воспринимать как то самое предложение убежать, которого так боялась Джулия?» Конрад тем временем приобнял Юури за плечи, что заставило последнего вздрогнуть и предпринять на редкость неубедительную попытку вырваться. — Пойдем в мою комнату? Или лучше в твою? — Это… — пробормотал Юури, чувствуя, что воспоминания Джулии вылетают из его головы вкупе со всеми остальными более-менее разумными мыслями, — это же… шутка? — Никаких шуток, — возразил Конрад. — Я серьезно. — Э… ну, я… это… как бы это… — В чем дело? — голос Конрада звучал еще мягче, чем раньше, и в нем слышались опасно-обволакивающие нотки. — Почему ты так покраснел? Да как он вообще что-то видит, поразился Юури. Тьма ведь кромешная… ох уж эти глазастые мазоку. — Что вы тут творите?! — определенно, про глазастых мазоку Юури подумал зря. — А… Вольфрам?! — Стоило на миг оставить тебя одного, — судя по голосу, это действительно был Вольфрам, притом доведенный до крайней точки кипения, — и вот чем все обернулось! Вот что ты успел сделать, изменник! — Не делал! Ничего я не делал! И не изменял… пока, — сказал сбитый с толку Юури. — Пока?! — Вольфрам был более чем неприятно удивлен. — Нет… не то! Я не это хотел сказать, — Юури отчаянно искал, на какую бы тему перевести разговор, но рука Конрада на его плече вдруг сжалась с неожиданной силой. Затем Конрад поинтересовался: — Что ты здесь делаешь, Адальберт? — Я встретил этого мальчишку, — голос Адальберта звучал озадаченно. — Но он сказал, что искал совсем не меня, и… вы хотя бы собственных идиотских правил придерживаться можете? — Похоже, у Адальберта, что называется, наболело. — Ты нашел Вольфрама?! — Такого удивления в голосе Конрада Юури уже давно не слышал. — Капитан, простите, — из темноты послышался еще один голос, — в мои-то годы не так легко успеть за его светлостью, когда он мчится на всех парах! — Йозак, — обреченно вздохнул Конрад, — и ты здесь. — Похоже, мы помешали свиданию капитана и величества… — Как и положено разведчику, Йозак моментально ориентировался в любой обстановке. — Нет-нет, — очень быстро возразил Юури, — ничего такого и близко не было! — Да, — после паузы поддержал Конрад, — всего лишь шутка… Но, похоже, Вольфрам принял ее всерьез. — Эта улыбка… Ваше чувство юмора прекрасно как всегда, капитан, — протянул Йозак, и Юури отчаянно ему позавидовал — он не то что улыбку Конрада, вообще ничего не видел. — Я не позволю тебе танцевать с Юури! — Вольфрам тоже обращался к Конраду. — Я больше тебе ни за что не проиграю! — А разве мне обязательно танцевать? — страдальческим голосом поинтересовался Юури. — Разве теперь, когда Конрад меня нашел, мы не можем уединиться… тьфу, в смысле, разве теперь я не могу по-тихому исчезнуть? — Это была шутка, — настаивал Конрад. Даже руку с плеч Юури убрал. — Вранье! — не согласился Вольфрам. — Вы точно собирались сбежать и развлекаться где-то вдвоем, тем самым навлекая на меня позор! Неподалеку раздалось крайне выразительное хмыканье: — А обо мне тут уже все забыли? Юури вынужден был признаться, что и вправду успел позабыть об Адальберте. — Если у вас тут такие правила, тогда я тоже в деле, — заявил тот. — Как будем решать, кто станет танцевать с пацаном? Жребий кинем? — Это… — Юури представил, во что превратятся его ноги после танца с Адальбертом, и ему стало действительно нехорошо. — Вольфрам, Адальберт, — в голосе Конрада прорезались решительные нотки, — уж простите, но Юури я вам не отдам. — Мог бы и не говорить! — возмутился Вольфрам. Миг спустя его голос неуловимо изменился: — Все духи огня, повинуйтесь мазоку, призвавшему вас! — Д… драться?! — не поверил Юури. В следующую секунду до него дошло: он должен бы видеть огонь, призванный Вольфрамом. А огня он не видит, только какое-то световое мельтешение. Хотя, без сомнения, чувствует нарастающий жар. — Я тоже в стороне не останусь! — Судя по звону, Адальберт обнажил меч. — Да как ты посмел?! — Гнев Вольфрама пал на более настойчивого противника. А дальше Юури не видел, потому что Конрад, крикнув «полагаюсь на тебя, Йозак!», схватил своего короля за руку и увлек за собой — в кромешную темноту, все дальше и дальше по запутанным коридорам. *** — Нас будут искать, — сообщил Конрад, собственным телом вжимая Юури в стенную нишу, — лучше переждать здесь. Вольфрам редко бывает в этой части замка. — Я думал, мы пойдем в зал, — пробормотал Юури. — Не раньше, чем ты расскажешь мне, что случилось с твоим зрением, — в голосе Конрада лязгал металл. — Зре…?! — Юури подавился этим словом. — Когда я нашел тебя, ты не сразу понял, что это я, — сказал Конрад, — хотя должен был видеть меня. Я стоял рядом с окном; звездный свет достаточно ярок. Мы и сейчас рядом с окном, между прочим. — Я не… — Юури замолчал. — А потом я провел ладонью у тебя перед глазами, — неумолимо продолжил Конрад, — и ты даже не заметил. Так, будто внезапно ослеп. Не хочешь объяснить, что произошло? Юури моргнул, собираясь ответить… …И понял, что целует Конрада. Он не помнил, когда и как начал поцелуй; казалось, будто на этот миг он выпал из реальности, а потом вернулся, хотя не мог, не должен был возвращаться так рано. Запоздалое, получужое сожаление — «рано» — не задержалось надолго, потому что это, в конце концов, был Конрад, а Юури… — Знаешь, — сказал Юури спустя минуту или две, поняв, что на этот раз из рук Конрада ему не хочется вырываться совершенно, — а ты ведь не шутил. Конрад не ответил. Теперь, когда Юури уже мог видеть его лицо, он мог сказать безошибочно: неважно, шутил ли Конрад тогда, сейчас он серьезен. — Мы готовили тебе подарок, — вспомнил Юури, — в качестве запоздалого поздравления с юбилеем… — Подарок? — переспросил Конрад. — Ага, — Юури кивнул. — Нам помешала затея госпожи Шери с прятками… Хотя я решил, — Юури улыбнулся, — наверное, еще с самого начала… Что свой подарок отдам тебе в лучших традициях твоей матери: наедине. Конрад ответил не словами — действием. — Конрад, что ты де… — пробормотал Юури, даже для приличия не пытаясь отстраняться. Притяжению к Конраду было совершенно невозможно сопротивляться, и он твердо мог сказать: сейчас это — его собственные чувства. Слова ускользали. Захлебывающихся признаний в любви — не было. Язык будто онемел, и, когда Конрад осторожно, будто на пробу, тронул его своим языком, пути назад не осталось. *** — Ты выдернул меня из реальности, — потерянно сказала Джулия. — А что, мне нужно было стоять и смотреть, как ослепший под твоим влиянием Юури творит вещи, о которых потом будет жалеть? — хмыкнул Мао. — А ты еще говоришь, будто всегда думаешь о последствиях. — Это все равно произошло бы, — возразила Джулия. — Притяжение между ними — не такое, как у меня… в прошлом. Я просто… подтолкнула. Сделала первый шаг. Я… — И все-таки он с мужчиной. — Мао, похоже, ее уже не слушал. — Не с одним, так с другим! Какой позор… Счастье, что хотя бы я не подвержен всем этим нездоровым влияниям, — гордо сказал Мао. — Ведь так, женщ… Джулия? И Сюзанна-Джулия вдруг поняла, что стоит с Мао лицом к лицу.