На каждый век найдется свой герой

Сто Первая не помнит, что было до того, как отец принес ее в Убежище. Ее жизнь начинается здесь – в сером лабиринте коридоров, который в детстве казался необъятным, а со временем уменьшился до простой схемы, в которой знаком каждый угол, в большой семье, где от любопытных глаз соседей можно уйти только в уборной. В тесном пространстве, где любая тайна рано или поздно станет явью, ей пришлось научиться отвечать за свои слова и поступки – а как иначе, когда ты с Аматой рисуешь на стене окна в никогда не виденный мир, а на следующий день все глядят на вас с подозрением и укором, и остается только гордо выпрямить спину и сказать «да, это сделали мы!». Сто Первая восхищается своим отцом. Ее удивляет, как ему удается так много работать и находить на нее время, отвечать на вопросы, объяснять волнующие ребенка вещи. Одним из таких вопросов было «можно ли бить Буча в ответ на насмешки», ответ ей тогда не понравился: «нельзя отвечать на обидные слова ударом; это недостойный поступок, показывающий твою слабость». Сто Первая не поняла: какая же это слабость, если для того, чтобы победить в драке, нужно быть сильным? Драться нужно, объяснил отец, за то, что тебе дорого, а дерутся из-за ерунды только слабые и глупые. Такой ответ ее устроил, правда, применять эту красивую истину к жизни оказалось сложно. Драться с Бучем все же приходится. За обзывания, за споры, за сладкий рулет, на которой пацан позарился на ее дне рождения. Они примерно равны по силе, и Сто Первой хватает побед, за которыми неизменно следуют триумф и чувство вины: перед матерью Буча, перед отцом, перед Аматой, которая эти драки не любит. Зато ей, кажется, нравится говорить подруге слова утешения, обняв и поглаживая по плечу, и вести за руку к Джонасу, у которого она всегда просит ничего не рассказывать папе Сто Первой. Джонас обрабатывает перекисью царапины, узнает причину драки, качает головой и говорит что-нибудь вроде «эх, вы, молодые и глупые...». Джеймсу он действительно ничего не рассказывает – тот и так знает. В детстве ей кажется, что Буч просто вредный и поэтому к ней лезет, затем, когда они становятся подростками, Сто Первая чувствует от него другое: ревность. Бабульки в стороне умиленно кудахтают что-то про «знаки внимания», но и она, и Буч понимают, что это глупости. Да, они подросли, но Буч не начал воспринимать эту страшненькую, очкастую, носатую дылду, как девушку – она осталась для него соперником. За внимание, за уважение, за авторитет. Его бесит, что его может побить какая-то заучка – а Сто Первая действительно учится прилежно, особый интерес проявляя к биологии и информатике, и довольно отмечая, что она пойдет по стопам папы. В это время ее мечта – стать его ассистентом, и, наконец, принять участие во всех этих важных и интересных исследованиях. Теперь она тратит вечера на увлеченные наблюдения за его работой, стараясь не отвлекать и задавать вопросы только потом. Какая радость для ребенка – добиться похвалы отца, услышать от него «это моя дочка!». Тем более, что маминой дочкой стать уже никак нельзя. Сто Первая почти не страдает от отсутствия матери. В Убежище мало людей – у кого-то нет отца, у кого-то бабушки, но соседство с чужими отцами и бабушками настолько тесное, что этого почти не замечаешь. Иногда ей хочется пожаловаться, посетовать на трудности жизни, но жаловаться некому – перед отцом стыдно, ведь для него ее проблемы наверняка мелкие и недостойные слез. Раньше она могла выговориться Амате, но теперь, когда детство медленно уходит назад, ей почему-то неловко это делать. Она выгоняет это желание словами «слабость, слабость, слабость». Она – не слабая. Она со всем справится. У нее нет матери, на груди которой можно поплакать, и Сто Первая учится забывать о своих проблемах. Ее забота об Амате начинает приобретать иной характер. Ее знаки внимания теперь балансируют на грани между дружескими и романтическими, что смущает их обеих, но у них пока недостаточно опыта, чтобы разобраться в своих отношениях. Амате определенно нравится Сто Первая, но она не может понять, как человек или как девушка, у Сто Первой вперед всяких сомнений идет интерес. У Джеймса, как всегда, мало времени, поэтому он не слишком часто терзает дочь нотациями, так что ей приходится самой разбираться, что хорошо, а что плохо. Смотритель не знает, что раздражает его сильнее: что его дочь с кем-то гуляет, что она гуляет с девушкой, или что она гуляет конкретно со Сто Первой. Сто Первую, как и Джеймса, он недолюбливает, считая их семьей «упёртых баранов». Он пытается повлиять на свою дочь, поскольку знает, что дружба со Сто Первой не приведет ни к чему хорошему, но она, как всегда, слушает его поучения с отсутствующим видом, не возражая, но и соглашаясь, кажется, только чтобы он отвязался. А Сто Первая тем временем обсуждает с соседями достоинства либерального стиля правления и намекает, что из Смотрителя смотритель как-то не очень. Буч, нащупав точку давления, теперь с большим рвением пристает к Амате, с удовольствием отмечая, как быстро это выводит из себя вспыльчивую Сто Первую. Их драки становятся жестче и опаснее, но ни один не собирается от них отказываться – их вечное противостояние стало своего рода традицией. Фактически, она и Туннельные Змеи становятся основными конфликтующими силами в Убежище, давая почву для вечерних обсуждений в общей кухне. Почти все старшее население на стороне Сто Первой, и Буч снова жутко завидует, хотя и говорит всем, что ничье одобрение ему не нужно, а Туннельные Змеи рулят. Разбор мелких проблем Убежища становится для Сто Первой почти обыденным занятием: там трубу починить, тут ушиб обработать, здесь программу установить – все обращаются к ней. Она растет, приобретает новые знания, близится экзамен К.О.З.А. Джеймс как будто очнулся от беспробудной работы и заметил много интересных вещей: его дочь в Убежище знают и в основном любят, Смотритель иногда вызывает ее к себе, а работает она наравне с Джонасом и не уступает ассистенту в медицинской образованности. Тогда-то он и понял, что Сто Первая выросла, и тут же нырнул с головой в другую работу, начиная готовиться к побегу. Он так увлекся, что даже забыл спросить у дочери, какую должность присудил ей экзамен, но она, к счастью, этого не заметила, поскольку сообщила об этом сама. «Умница, дочка» - похвалил он, послушал ее замечания об абсурдности экзамена, согласился с ними и вернулся к работе, а большего ей было и не надо. Иногда она перечитывает тот стих, который Беатрис Армстронг подарила ей на десятый день рождения. Когда она прочла его в первый раз, сразу после того, как получила, по ее спине прошел холодок, она быстро сложила листок пополам и сунула в карман комбинезона, а позже, когда оказалась в своей комнате, спрятала его в глубине ящика шкафа. Хотелось выбросить листочек, но это было бы как-то нечестно, ведь это подарок. Стих почему-то напугал Сто Первую, хотя она его почти не поняла. Становясь старше, она находила понятными все новые метафоры, и когда в конце-концов растолковала для себя это стихотворение, в ее горле встал ком, а в голове закрепилась мысль, что она не хочет всю жизнь прожить в Убежище. Она много читает, и картинки из незнакомого мира будоражат молодое сознание, будят интерес, рождают крамольные мысли о побеге. Она делится соображениями с Аматой, но она, кажется, все больше замыкается, боится говорить на многие темы, она угнетена давлением Смотрителя. Дочь Джеймса ей видится запретным плодом, человеком, с которым можно быть вместе только в мечтах. Сто Первая пытается сбросить с нее оковы, разбудить желания, набирается смелости для первого поцелуя – и подруга бессознательно тянется навстречу, но пугается собственных чувств и с того момента отстраняется еще больше, а Сто Первая чувствует себя не в праве на нее давить. Она терпеть не может Смотрителя. Это уже не та инфантильная задиристость, с которой она и Буч смотрят друг на друга, это вполне взрослая злость, подпитанная недоверием отца к Смотрителю, обидой за Амату и собственным недовольством. Эти чувства взаимны, и Сто Первая предчувствует, что должно случиться что-то плохое. Она почти не удивляется, когда просыпается от криков Аматы, а Убежище так и разит бедой и паникой. Все быстро становится на свои места. Отец сбежал, и Сто Первая бежит за ним, в новый мир, в котором так много возможностей. Ей совсем не сложно спасти от радтараканов Элен Делорию, эту добрую женщину, которую она всегда пыталась приучить меньше пить, и их конфликт с Бучем разрешается в один миг. Сто Первая не держит на него зла, все их драки и ссоры беспрепятственно уходят в прошлое, оставшись частью старой жизни, от которой на память остались лишь пневматическое ружье, бейсбольные бита с шаром и перчаткой да потрепанные комиксы. Она двигается по коридорам, и ей больно видеть свой дом в таком состоянии: везде крики, звуки стрельбы, и всюду, куда не пойдешь, запах страха. Крик ярости вырывается из ее горла, когда она находит тело Джонаса, и она страшно жаждет убить того, кто в этом виновен, но она помнит, что он отец Аматы. Тем не менее, Сто Первая не уверена, что она сможет совладать с гневом, когда встретит этого ублюдка, и когда это случается, она не стреляет в него только потому, что перед этим увидела подругу, увидела ее страх за нее и за отца, страх за человека, который оказался способен пытать собственную дочь. Нежелание сделать больно Амате пересилило желание отомстить, и Сто Первая уходит, ругаясь сквозь зубы и успокаивая себя мыслью, что убить – легко, убить она всегда успеет. Ее жертва окупилась – на лице Аматы читается облегчение, когда та идет за ней, читается мысль, что скоро, когда Сто Первая сбежит, все наладится. Сто Первая не может винить ее за это. Вместо прощания положив ей на плечо широкую ладонь, Сто Первая с горькой улыбкой желает удачи и рвется за тяжелую дверь Убежища, а страх и злость остаются позади. Свет бледного неба Пустоши ослепляет ее. Сто Первая долго стоит на склоне горы и широко раскрытыми глазами смотрит на выжженную сухую землю до самого горизонта, редкие чахлые деревья, полуразрушенные строения, неровные нити дорог, дышит свежим безвкусным воздухом. Даже такой, лишенный жизни, неприветливый мир приводит вырвавшуюся из тюрьмы Убежища девушку в восторг. Она не ощущает ни страха, ни беспокойства, даже когда натыкается на странных агрессивных мутантов, называемых кротокрысами, и ранит в схватке ногу. Отчаяние и тоска придут позже, когда она осознает, что весь мир такой, какой предстал перед ней в первый раз – пустой и мрачный, и что в нем нет ничего, кроме серой земли и пыли на мили и мили вокруг. Дорога приводит ее в Мегатонну – город, похожий издалека на огромную груду металлолома. Сто Первая забывает о ране – столько домов она не видела никогда в жизни. Вокруг снуют люди, кипит жизнь, и она знакомится с городом с невероятной скоростью, попутно усваивая законы только что открытого мира. В Мегатонне, как и дома, есть хорошие люди и не очень, и многим нужна помощь, которую Сто Первой совсем не жалко оказать. Просто удивительно, как долго люди могут терпеть свои проблемы – думает Сто Первая, вылечивая наркомана от зависимости. Просто удивительно, как люди медленно справляются с простыми вещами – думает Сто Первая, налаживая систему водоснабжения. Просто удивительно, как этот мир повязан на деньгах – думает Сто Первая, слушая жалобы Мориарти на поганых должников. Вот теперь они могут спать спокойно – думает Сто Первая, с величайшей осторожностью обезвреживая громадную старую бомбу в центре города. К деньгам ей особенно сложно привыкнуть. В Убежище все делалось безвозмездно, здесь же складывается ощущение, что все кому-то что-то должны. Даже информация порой стоит денег – вот уж что Сто Первая никак не может принять, предпочитая получать ее иным способом. На нее странно поглядывают, им необычно ее отношение к жизни, впрочем, что взять с вышедшей из убежища. Первый секс случается в жизни Сто Первой вскоре после того, как она появилась в Мегатонне, и он оказывается абсолютно не таким, каким она когда-либо его планировала. Сто Первая лишается девственности с проституткой Новой, покупая ее за те же ненавистные крышки, но любопытство и желание оказываются сильнее нелюбви к денежным манипуляциям. Она приступает к делу с рвением, запалом и почти детским интересом, приятно удивляя путану стремлением не только получить удовольствие, но и доставить его, и та в кой то веки наслаждается процессом, увлеченно открывая Сто Первой прелести тесного контакта. Сто Первая покидает салун довольная и удовлетворенная, и впредь иногда возвращается для того, чтобы угостить Нову спиртным и поговорить о жизни, и, кажется, вспоминает о роде ее деятельности только тогда, когда проститутка недвусмысленно намекает на повторение опыта. Сто Первая недолго находится в Мегатонне – ей нельзя тянуть, и она уходит на поиски отца. Мир вносит в ее убеждения свои коррективы: она учится убивать рейдеров, и с ужасом обнаруживает, что ей нравится видеть их кровь; она учится, что нельзя доверять, казалось бы, безобидным поселенцам, которые на проверку оказываются каннибалами; она учится, что невозможно знать наперед, какой выбор будет верным. В Убежище все казалось понятным и простым, там понятия «человек» и «поступок» были четкими и определенными, а на Пустоши существовали люди, которых недостойны зваться людьми, существовали убийства во благо и помощь за упокой. Но Сто Первой не из чего выбирать, поэтому она принимает свой мир таким, какой он есть, пообещав себе, что будет стараться поступать правильно, несмотря ни на что. Как и в Убежище, она делает неотъемлемой частью своего существования решение чужих проблем – о собственных она давным-давно не задумывается. Тенпенни-Тауэр, обнаруженный недалеко от Мегатонны, был почти раем, спасительным островом в Пустоши – но раем не для всех. Сто Первая искренне не понимает, в чем проблема соседства с гулями – для нее они такие же люди, как она, которые просто выглядят по-иному. И за эту проблему она берется, полагая, что уж такой-то нелепый конфликт она сможет решить. Ее убедительность и совершенная честность намерений оказывают действие на обе стороны, и она добивается задуманного: теперь Тенпенни-Тауэр дает приют всем, независимо от их внешности. А потом Сто Первая в полной мере познает значение слова «предательство». Через несколько дней она возвращается, и не обнаруживает в башне Тенпенни людей, как когда-то там не было гулей. Объяснение находится быстро, в виде трупов бывших обитателей в подвале, и Сто Первая едва не сгорает от ярости, направляясь за объяснениями к предводителю гулей, тому самому, которому помогла договориться с Тенпенни. Вышедшая из убежища редко стреляет первая, но есть вещи, которые она не прощает – и она убивает предателя, помня о том, сколько он сделал для своего народа, помня о том, что лишает их предводителя, но поступить иначе она просто не может. В этот день на Сто Первую тяжким грузом ложится понимание, что она не в силах изменить и спасти всех на свете. Но она, разумеется, не сдается. В душе Сто Первой все крепче укореняется жестокость. Теперь уже старые слова отца о том, что из-за ерунды не дерутся, не бередят ей совесть и душу – ей приходится драться за жизнь и порядок. Она без колебаний лишает жизни полсотни человек, стирая с лица земли центр работорговли Пустошей, Парадиз-Фоллс. Она отстреливает рейдеров, как диких зверей, и отрезанные пальцы негодяев, которые потом будут переданы организации Регуляторов, греют душу мыслью, что в мире становится меньше насилия. Заблуждение искореняется дипломатией – думает Сто Первая, а зло – только действиями. Она рада встретить в Вашингтоне Братство Стали. Эти люди нравятся ей своими простыми, но понятными убеждениями, стремлением беречь прошлое и заботиться о будущем, бескорыстными идеологическими целями. После зрелища одиноких, озлобленных, трясущихся только за свою шкуру бродяг, увидеть сплоченный, объединенный общими интересами коллектив оказывается бальзамом на душу. Братство тоже отнеслось к ней приветливо, когда своими поступками ей удалось победить их недоверие. Ее внимание приковывает Сара Лайонс – храбрая, самоотверженная, преданная своему делу девушка, которая, как и Сто Первая, хочет оправдать ожидания своего отца. Ей приходится потрудиться, чтобы Сара, которая отвыкла обращать внимание на что-либо, кроме дел Братства, заметила ее чувства и ответила на них. Непросто доказать, что близкие отношения – не помеха для работы и вообще уместны в этом суровом мире, но Сто Первая бывает убедительна, и ее уверенность передается Саре. Они ни о чем не жалеют, когда их жизнь становится чуть светлее, а ночи – чуть теплее. Впервые у Сто Первой появляется на Пустоши место, которое она может назвать домом, и человек, к которому она всегда может прийти. Поиски продолжаются, и отец находится в Трэнквилити-Лэйн. Сто Первая не играет с безумным создателем виртуальной реальности в его садистские игры – она достаточно разбирается в компьютерах, чтобы знать, что эту программу можно взломать. Аварийный терминал вскоре появляется перед ней, и ей впервые приходится убить хороших людей для того, чтобы спасти их – странное, противоестественное действие, но, все же, правильное. Она смотрит на капсулы с людьми в них – недавно они были живы, пусть и заперты в вечном рабстве виртуального мира на потеху сумасшедшему гению, теперь их сердца не бьются, и ехидный голос в голове спрашивает «ну, и кто теперь злодей?». Сто Первая отгоняет неуместную мысль, понимая, что другого выхода не было, но все равно неприятный осадок остается еще долго. «Легко ли до такого дойти?» - думает она, читая кажущиеся разумными заметки Станисласа Брона. «До чего еще может довести власть?» - думает она, понимая, что определенной властью обладает и она. Здесь рождается еще одно ее требование к себе – защищая чужие жизни, не начать играть ими. Вместе с Джеймсом они работают над проектом «Чистота». Желание помочь отцу плюс личная заинтересованность дают огромный стимул делать для проекта все – и Сто Первая делает, не задумываясь и не задерживаясь. Кажется, отец гордится ей, хотя и не говорит этого – но все читается по его взгляду, по выражению его голоса, когда он говорит о Сто Первой с другими. Его вера в дочь передается им, и все вокруг замечают, что им спокойнее, когда Сто Первая рядом – и только она сама никогда не хвалит себя, не в силах подвести кого-либо, доводя себя до изнеможения мыслью, что она может делать больше, она может делать лучше. Саре больно видеть, что происходит со Сто Первой. Она – единственная, кто не рад склонности дочери Джеймса спасать все и всех вокруг, она уже почти ненавидит весь этот несчастный и несовершенный мир, который не дает вышедшей из убежища покоя, но даже она не может снять этот груз с ее плеч. Она осознает, что у каждого свой путь и свое предназначение, она восхищается Сто Первой, она счастлива быть с ней – и ей невыносимо думать, что Пустоши заберут у нее этого человека, рано или поздно. Сто Первая дала всем надежду, прошлась по Столичной Пустоши ураганом, взбудоражив жизнь тех, кто привык лишь к монотонному мучительному выживанию из года в год. Раньше Саре казалось, что Братство Стали – единственные, кто за что-то борются в этом мертвом мире, но Сто Первая разрушила ее убеждения на собственном примере. Раньше, когда выпадало время поразмышлять, на нее накатывала невыносимая тоска от мысли, что мир обречен, и не возрождается, а задыхается в предсмертной агонии. Теперь она видит, что как бы не была страшна действительность, в ней всегда может появится человек, который способен ее изменить, который просто следует завету отца из детства, борясь за то, что ему дорого. На каждый век найдется свой герой.