I'm sad.

"Дорогой дневник, хочется так о многом написать, высказаться на бумаге, потому что больше высказаться некому. У меня все серо, обыденно, привычно и жалко. Кому нужна эта школа, если мы все равно умрем? Вообще, в чем смысл? Почему на меня постоянно ругаются? Почему меня обижают? Я никому ничего не делала. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Чтобы не заставляли есть тогда, когда я не хочу, чтобы не читали мне нотации каждый день. Я не тупая. Я понимаю с первого раза. Моя жизнь. Моя! Почему мне должны указывать, как жить?! Все ужасно серо." Я отложила черный дневник в кожаном переплете и сползла на пол. В какой-то момент мне захотелось сжечь эту бесполезную, унылую тетрадку, но затем я вспомнила, что это единственная вещь, в которой я могу рассказать о своих сумбурных чувствах. Настоящих чувствах, не спрятанных под маской ледяного равнодушия. Это редкость. За окном лил дождь, тяжелые капли стучали по окну моей мрачной комнаты вперемешку с завыванием ветра. Привычная погода для города, в котором я живу пятнадцатый год. Бесконечная сырость и могильный холод давно стали неотъемлемой частью нашей жизни, а зонтики просто напросто прописались у нас в сумках. Я привыкла и не жалуюсь, хотя в большинстве случаев дождь и тучи нагнетают мое и так не праздничное настроение. Ну, позвольте мне рассказать немного о своей жизни. Меня зовут Эффи Эллингтон, и я учусь в средней школе Уэнсфилда, штат Пенсильвания. В моей семье четыре человека - мама, папа, я и моя младшая сестренка Шелли. Мы дружная семья и всегда оказываем поддержку друг другу. Звучит наигранно, словно взято из скучного, школьного сочинения? Так оно и есть. Приторно, словно чай моей пожилой соседки, в который она кладет по четыре ложки сахара. На самом деле моя семья не оказывает поддержку друг другу, и нас сложно назвать семьей. Все выходные мы проводим по отдельности, почти каждый день устраиваем скандалы и не занимаемся тем, чем занимается обычная семья наподобие совместных просмотров фильмов или просто семейного похода в парк, кино и т.д. Моя мама работает дизайнером в небольшом магазине одежды, а папа... Черт, кем же работает мой отец? Ладно, я не в курсе. Мы с Шелли учимся в школе. Мы совершенно разные - и внешне, и внутренне. Если я депрессивная, мрачная и одинокая, то Шелли - оптимистичная, веселая и дружелюбная. Моими единственными занятиями являются учеба, сон и размышление о смысле жизни. Я еще не нашла цели в своем существовании. А мысли о жизни затягивают, точь-в-точь как сигареты. Ну вот, в принципе, и вся моя жизнь. Хотя нет, есть еще одна вещь, о которой я никогда не говорю вслух, наверное, потому что боюсь ее больше всего на свете. Я болею. Вспомнили "Спеши любить"? Мне не нравится этот фильм, а также и другие фильмы о больных людях. В чем смысл смотреть на экран и видеть то же, что видишь каждый день вокруг? Так что не сравнивайте меня с ванильными героями слезливых мелодрам. Я не такая. И тем более, я болею не раком. Я не хочу говорить об этой болезни. Мне бывает порой очень страшно, поэтому я предпочитаю не думать о том, что меня ждет. Все началось примерно год или полтора назад. "...Как обычно лил дождь, и ветер продувал все щели в нашем доме. Я, Шелли и родители сидели за ужином в кухне и молча стучали вилками, поедая пюре с отбивной. Внезапно мой отец отодвинул тарелку и уставился на меня таким знакомым, задумчивым взглядом. Я сжалась и опустила глаза. Ничего хорошего этот взгляд не предвещал. - Давно ты взвешивалась? - спросил он. - Неделю, может, две назад была пятьдесят восемь, - ответила я и неторопливо сняла зубами с вилки кусочек мяса. - А что? - Ты потолстела, - грубоватым тоном заметил он. - Мне это не нравится. С прошлой весны ты набрала килограммов десять. Я молчала, чувствуя как щеки розовеют. Моя мать, как обычно, молчала и доедала свою порцию. Казалось, разговор, который мы вели с отцом, не имел для нее никакого значения. - Я не хочу, чтобы мои соседи говорили, какая у меня жирная дочь, - продолжал отец. - Вон вся расплылась! Живот торчит, ляхи висят. Заканчивай шляться с подружками в "Макдональдс" после школы, лясы точить. Лучше по утрам бы бегала! Я продолжала молчать, хотя внутри меня все кипело. Я не могла ничего сказать, потому что в горле собрался сухой, шершавый ком, мешавший говорить. Да и тем более сказать-то было нечего. Только горькая обида, копившаяся внутри меня. Я тут же применила свою любимую тактику. Закрываю сознание от всего, что происходит вокруг и думаю о чем-нибудь, что мне приятно. Например, о дожде. Или о толстых непрочитанных книгах, стоявших на полке в моей комнате и ждущих, когда я до них доберусь. Обидные слова отца пролетали мимо и не задевали меня. Я будто была защищена толстым щитом невозмутимости. - Поняла?! Я молча кивнула и встала из-за стола. Собрав грязную посуду в раковину, я поблагодарила маму за ужин и прошла в ванную. Перед тем, как снова вернуться в кухню и мыть посуду мне надо было успокоиться. Едва я завернула за лестницу, как услышала шепот: - Может, прекратишь портить ужин?! - Тебе я ничего не порчу, ешь спокойно! - Ты всю жизнь мне портишь, могу я хоть один вечер спокойно просидеть? - Отстань от меня. Вечно я один плохой! - Да, плохой! Катись к черту из этого дома! Я вздохнула и запустила пальцы в волосы. Надоели эти бесконечные крики, скандалы, ссоры... Надоело все. Когда это прекратится? Я до смерти устала задавать себе риторические вопросы." Вот с этого-то все и началось. Сначала грубоватые замечания, затем нарастающие крики и совсем обидные слова. Появился комплекс неполноценности, стало стыдно появляться на людях в чем-то коротком или обтягивающем. Я стала замыкаться в себе. Должна признаться, что я никогда не считала себя толстой. У меня был нормальный вес при моем росте и абсолютно нормальные объемы. Разумеется, я не была девяносто-шестьдесят-девяносто (да и кто это вообще придумал?!), но от этого никак не страдала. Ела я, как и все, обычную пищу. Любила всякие вкусности, но едой не злоупотребляла. И ни разу (вопреки словам моего "всезнающего" отца) не была в "Макдональдсе". Я считала себя абсолютно нормальной и здоровой и, будь моя воля, я бы никогда не задумывалась о лишнем весе или толстых ногах. Но после многочисленных упреков, обвинений и прямых оскорблений со стороны отца в мою голову стали прокрадываться, опутывая разум гнусной сетью комплексов, сомнения. И начались диеты. Сначала понемногу, затем больше и больше, и вскоре я не заметила, как увлеклась. Каждую неделю - новая диета. Гречневая, фруктовая, овощная, питьевая... Скидывая пять-шесть килограмм в месяц, я таяла словно восковая свечка. Но мне это нравилось. Нравилось крутиться перед зеркалом и наблюдать за своим худым телом, выпирающими ключицами, тонкими ногами, кругами под глазами от недостатка витаминов. Я променяла свое здоровое тело на медленно умирающий скелет, но до меня это долго доходило. А спустя девять месяцев (я почему-то хорошо запомнила это время) начались первые признаки болезни. Организм стал отвергать даже малое количество еды, которое я пыталась в себя закинуть, и я обеспокоилась. Пошла по врачам, прошла обследование. Результаты показали начальную стадию анорексии. А вместе с анорексией пришла и депрессия. И это начало моей истории.