***
Локдаун словно застыл, став частью своего корабля, не издавая ни звука и не произведя ни одного движения. Оптика была притушена, придавая вид, будто он мертв, став безвольной куклой случая и старения. В темноте он был незрим. Опасен. И… чуток. Стоило в сгустившейся тишине страха и враждебности прозвучать четыре выстрела, как в этот же миг в темноте вспыхнули два изумруда, засияв огнем безумия. И огромный массивный корпус охотника за головами скрипнул, поднимаясь с законного трона, выпрямляя позвоночный каркас в горделивой осанке, сдвинув широкие плечевые сегменты с ракетными установками назад, хрустнув затекшие в сидячей позе отдельные детали после модификации. Черные металлические пальцы с серебристыми напылением на концах в одно движение нажимают на непримечательную кнопку в углу панели управления. Где-то послышался грохот, оповещающий, что шлюз открылся. Локдаун переводит тяжелый взгляд зеленых линз на край стола, фиксируя видеозахватом предмет такой маленький, что, не зная, есть ли он там, то упустил бы из виду — одна единственная пуля, отбившаяся от своих четырех сестер.***
Я не помню когда, но я точно знаю, что меня любили, какой бы я ни была. Мама всегда говорила, что я особенная… Я смогу прогнуть весь мир, если захочу. Главное — не слушать упреки, ведь слабые всегда чешут языком, будучи моралфагами, пока сильные действуют, шагая по головам тех, кто боится смотреть наверх к Солнцу. И результат оправдывает все ошибки и грехи… Кажется. Я очень на это надеюсь. Револьвер в руке молчит. Нет, он смеется белым дымом из дула, растягиваясь в широкой ухмылке, радуясь, что смог манипулировать кем-то — мной. Барабан пуст. Я одна. Звон падения револьвера эхом отдается в пустом коридоре. И я медленно наклоняюсь. Руки, которыми я шарю по еще теплому телу людей, дрожат. Я не хочу никого грабить, но мне нужны пули. Я хочу жить. Простите. В школе я была одной из тихих и непримечательных детей. Те самые, которые сидят в первых рядах и слушают учителя, но при этом остается в тени. Так продолжилось года два, может, три. Пока в школе один из детей младшего класса не спрыгнул с крыши, разбившись насмерть. И после начались психологические тесты и расспросы. До сих пор помню, как учитель сказал: «напишите, что вы планируете в ближайшие годы, кем хотите стать и что бы вы сделали здесь и сейчас». Мы ведь дети. Были ими. И все начали писать, что хотят стать тем или иным, сходить в дом Уолта Диснея, съесть мороженое и в этом роде ерунда. Нам дали пять минут, и я… не смогла ничего написать. Я не знала, что я хочу сделать в ближайшие два часа, кем хочу быть и что бы сделала здесь и сейчас. Вечером того дня пришло сообщение маме, что ее ребенок — я, сильно зажатая и… Чего уж скрывать, посчитали меня умственно неполноценной. Отец перевел меня в другую школу и все было хорошо, пока меня не выгнали за драку. И дело не в самой драке ведь было… Я так разозлилась, что не смогла остановиться и била до размозжения носового хряща своего обидчика. Я не знала, что со мной не так. Новый револьвер в руке прижат к груди. Пули в другой руке сжаты в крепкий кулак. Трясусь. Мне страшно, но чего я боюсь? Надо быть реалистом. Реальным! И поднимаю перед собой руку, чтобы посмотреть на циферблат механических часов — да, время идет. Оно реально. Значит, я тоже реальна. Я сделала это. Почему? Конкуренция? Револьвер так сказал? Хаперс посмотрел?.. Локдаун вынудил? Или я из своей прихоти? Может, я сошла с ума окончательно? Почему я боюсь? Почему? Одиночество? Нет. Меня посадят? Нет, никто не узнает. Никто не должен знать, иначе меня запрут в камере. Взявшись за голову, я заплакала. В темноте мои всхлипы отдаются эхом, придавая коридору вид существенного — будто он живой и смотрит на меня. Но мое поведение и слезы коридор не удивляет — видал истерики и похуже. Социопатия. Я не выбирала себе какой быть. Я не виновата, что слышу голоса вещей. Не виновата, что ненавижу людей. Но я не хотела быть такой. Не хотела! Мой разум будто в огне. Помогите. Проще закончить все здесь и сейчас. Зачем пытаться выжить? Зачем? В одно движение дуло револьвера прижимается к виску, а указательный палец с готовностью ложатся на курок. Мертвецу нет дело, что творится в мире живых. Зачем стараться? Зачем пытаться плавать, если тонешь? Ведь ты сам добираешься до океана, чтобы плавать. Так, значит ты знал, что есть вероятность утонуть. Чтобы просто поплавать? Не дать себе утонуть, потому что ты хочешь жить? Любовь к жизни? Дуло револьвера опускается. Любовь к себе? Да. Какой бы ни была, зачем мне другие? Я есть у себя. Я не дам себя утопить. Подошва кед норовила оторваться с каждым моим шагом. Пули в кармане звенели тонким смехом, словно издевались надо мной. Револьвер в моей руке молчит — и это важнее. Мне нельзя его слушать. Есть только мой голос. — Мой голос, — произношу в слух, чтобы убедиться в своей реальности, после чего смотрю на циферблат часов. — Время ланча. Кофе с десертом самое то. Люблю вишневый пирог. Его так легко готовить. Нужно мало ингредиентов: маргарин 75 грамм, сахар 150 грамм (6 ст. ложек), яйца 2 штуки, мука 125 грамм, крахмал 65 грамм, вишенки, соль и сода. И он полезный, ведь плоды вишни содержат органические кислоты (лимонная кислота, яблочная кислота, янтарная кислота, салициловая кислота), микроэлементы (медь, железо, цинк, йод, марганец, хром, фтор, молибден, бор, ванадий, кобальт, никель, рубидий), макроэлементы (калий, кальций, фосфор, магний), а также пектиновые вещества, сахара, витамины А, С, Е, В1, В2, РР, фолиевая кислота. — Что?.. — остановилась я посреди коридора, смотря в темноту перед собой. — Откуда я шла? Обернувшись, не нахожу никого. А где все? Наверное уже вернулись с нокс-токсами к месту сбора. А у меня ни одной добычи. Мы, кажется, собирались делить вроде? Как я могла потеряться?.. Я ведь шла со всеми вместе. Чертов корабль. Это целый лабиринт. Кажется я потерялась. Проходя мимо тюремных камер, я замечаю боковым зрением что-то зеленое. Такое яркое и изумрудное. Точно не подходящий под интерьер темного корабля. Мое любопытство берет вверх и, замедлив шаги, подхожу к решетчатой двери. Не знаю, что я хотела увидеть и где было мое чувство самосохранения, но… Я взглянула внутрь и увидела робота, который висел верх тормашками, связанный по ногам к потолку. Невольно стало жалко, ибо этот кто-то был жив. Но умирал. — Человек, — срывается хриплый стон с зеленого робота. — Что ты тут делаешь? Какой-то он необычный. Ну, побитый — это понятное дело. Вряд ли бы Локдаун кого-то оставил без своего внимания. На мое удивление этот зеленый робот выбирается из камеры, болезненно кряхтя, опираясь об стены. И я вижу знак автоботов у него на груди. Он выглядит так человечно… В смысле, что имеет атрибут одежды в виде плаща и очков с разными цветными стеклами. — Пора выбираться… Надо выбираться, — рычит зеленый автобот, сжимая рваную рану на боку, из которого текла жидкость, напоминающая кровь… Или вишневый сок. — Ты идешь?! Почему я думаю о вишне? Я люблю вишневый пирог. Его легко готовить и он полезный. — Черт с тобой! И зеленый робот убежал. Я смотрела в след и не могла понять, куда он, а главное — где другие? Я вернулась к точке сбора, а наша жалкая группа из пяти человек все еще нет. Стоит ли бежать с ним? Нет. Я же не дура. Я опоздаю на ланч. Надо купить утюг в общежитие. Надеюсь, что мои соседи по комнате будут не такими буйными. Развернувшись, ухожу в противоположную сторону… Ощущая неспокойствие в своей груди. С каждым шагом все тяжелее идти. Темнота теперь кажется чем-то обыденным. Таким привычным. Начинаю разглядывать во тьме движение… Кто-то идет. Кто-то большой. Локдаун. — Ты не последовала за ним, — прогремел робот с изумрудными линзами, стоя передо мной, как огромный небоскреб. — Интересно… Хмыкнув, Локдаун снова разворачивается, собираясь возвращаться той дорогой, которой он пришел, но… В конце посмотрел на меня изучающе, сверкая в кромешной темноте зеленью своих линз, после чего качнул головой, чтобы я последовала за ним. Не знаю, почему, но… Я последовала за ним.