Pause. Replay. Play.

Можно знать человека всю жизнь, с самого его рождения, видеть каждый день, вместе есть в однотипных забегаловках, а потом посмотреть на него и не понять, кто этот человек перед тобой. Кто это? Что это за тварь, принявшая облик твоего младшего брата, присосалась к адской девке Руби? Лежит на ней, вцепившись руками в плечи демоницы, яростно кусает, лижет, почти грызет. Прямо как долбанный Бела Лугоши, вот только кровь, что струится по девичьей шее, не бутафорская. Хочется закрыть глаза, стереть из памяти эту картину, а еще лучше просто выйти из номера, на прощанье громко хлопнув дверью. Но Дин стоит и смотрит. Смотрит на два тела, переплетенных на кровати, словно перед прелюдией, слышит, как скрипит кровать, когда неСэм дергает Руби за предплечья, видит, как та стонет между редкими, тяжелыми вдохами-выдохами. У демоницы такой вид будто ей нравится, что из нее цедят кровь: глаза зажмурены, руки запутались в волосах неСэма, а приоткрытый рот выгибается в улыбке. Дин ненавидит ее в этот момент больше всего на свете. Его ненависть вспыхивает с новой силой, когда демоница открывает глаза, видит его и усмехается. «Ты лишний», – говорит ее ухмылка и перекрывает доступ кислорода в легкие Дина. Он поворачивается и выходит из номера. Почти бежит, будто за ним гонится весь ад во главе с сатаной. Хотя сатана сейчас занят – он ест. * * * Нажми Pause, а потом Replay Back. Пересмотри последние полгода и скажи, стоит ли сильно удивляться, что Сэм – неСэм! – сейчас сосет демоническую кровь, как какой-то огромный вампирский младенец? Стоит ли теперь гнать Импалу на максималке, невидяще таращась на дороге? Перемотай на два месяца назад. Жми Stop. Жми! Вспоминай! Хватит прятаться за «Все хорошо, Дин, все пройдет». Они поймали демона, вырывающего сердца у детей и безумного как шляпник. Он смеялся, когда Сэм стал читать изгоняющее заклинание, и говорил: «Я вернусь. Обязательно вернусь. Вы же знаете это, да? Я вернусь!» Он повторял это, повторял и, даже дергаясь в конвульсиях, смеялся. Сэм не выдержал. И Дин не винил его за это – тут бы любой захотел заткнуть этого психа, – но лицо Сэма, поднявшего руку над демоном и убивающего его своей силой, испугало тогда Дина, как не пугал в далеком детстве Бугимен в шкафу. Сэм наслаждался, убивая демона, просто упивался этим. И что сделал Дин? Он поступил как примерный сын и охотник, обещавший отцу «Да, пап, если Сэм станет демоном, я убью его»? Нет. Он просто отвернулся и сделал вид, что все хорошо. Все просто отлично, лучше некуда, не так ли, Дин? А теперь вернись на две недели назад, в Ричмонд, в центральную библиотеку. Давай, нажми Play. Они изучали старые газеты, ища следы душителя людей в собственных кроватях. Что тогда сказал Сэм? Ты же прекрасно помнишь, что он тогда сказал! «Добро можно победить злом, но зло добром нельзя. Так почему зло нельзя победить злом?... Но тогда получается, что зло борется со злом?» Сэм замолк после сказанного с таким озадаченным видом, что Дин не мог не посмеяться над ним, но теперь – да, ладно, даже тогда – он понял, что Сэм потерялся. Он начал сомневаться на какой он стороне. Право, лево, свет или тьма – один фиг, сказал тогда Сэм, а Дин сделал вид, что ничего не понял. Такой вот он не далекий. Продолжал жить по-прежнему: охотился, убивал, таскался по барам в поисках женщин на одну ночь. Его память – это старый видеомагнитофон, из той же серии, на которых они с мелким в детстве смотрели мультики в мотелях, дожидаясь отца с охоты. Его воспоминания – старые, затертые кассеты. Одни любимые: до смерти мамы, другие отложены в самый дальний ящик, которые находишь лишь при переезде. Но случается, и ты достаешь их раньше. Давай, Дин, перемотай на вчерашний день. Play. Они сидели в номере после сложного дела, пили пиво и чистили оружие. И Дин – вот, дурак, – порезался о нож, простой нож с прямым обухом. Не то, чтобы сильно, но на режущей кромке ножа осталась кровь, а из царапины начала течь, не останавливаясь, кровь. «Алкоголь в организме мешает свертываться крови», – сказал Сэм, уставившись на ранку на руке Дина. «А тебе мозги жить не мешают?» – огрызнулся Дин, прижимая к царапине салфетку, но кровь продолжала сочиться. Дин с удовольствием плюнул бы на нее, но много ли дел можно сделать, не используя правую кровоточащую руку? Поэтому он пытался остановить кровь, и не сразу заметил, что Сэм напротив него просто вертится на своем месте. «Что?» – резко спросил Дин. «Ну, эээ…», – неуверенно начал мелкий, – «может, чтобы остановить кровь, надо рану зализать?» Дин пожал плечами и облизал царапину, а Сэма повело. Как, спрашивается, по-другому это назвать? Мелкий с таким видом пялился на него, будто… – нет, Дин, не хотел даже думать о том, «как» Сэм пялился на него, – а потом схватил его за руку и со словами «Дай я», начал лизать царапину. Не ошалев Дин от случившегося, он бы обязательно двинул мелкому – он что, баба? – но он тупо смотрел, как Сэм усердно лизал его руку, слегка посасывая пальцы. На лице Сэма застыло странное выражение печали, тоски, желания и жадности, а Дин прозрел. Наконец-то. Сложил все – будто бы он не знал, что Руби дает Сэму свою кровь, – и понял. Его брат – хренов адский Дракула. Дин выхватил руку и ей же наотмашь ударил брата в лицо. И не дав прийти Сэму в себя, сбежал из номера. Он пошел в бар и попытался напиться, но выпивка мгновенно выветривалась, а женщины, завидев хмурое выражение его лица, обходили Дина стороной. Все было без толку, и Дин поздно ночью вернулся в номер, где и застал очередное кормление. Дина трясет. Он останавливает на обочине, выходит из машины и в исступлении колотит ногами по колесу импалы. Бьет и выкрикивает бессвязные ругательства, проклиная всех, начиная с чертовой Руби и заканчивая собой. Злость внутри него рвется наружу, жаждет обрушиться на любого, подвернувшегося на пути – и Дин кричит: «Иди на х##!» проезжающему мимо дальнобойщику, крутящему пальцем у виска. Он готов бросится в погоню за тягачом, но звонит телефон. Это Сэм, а может всё еще неСэм, но Дин берет трубку. Сэм просит Дину вернуться. Умоляет. Говорит, что все объяснит. «Ты только вернись, Дин». Дин садится в машину и едет назад в отель. По дороге он вынимает одной рукой пистолет из бардачка, смотрит, сколько патронов в барабане, и кладет обратно. Видит Бог, может быть, он и старший брат, но его имя не Каин. * * * Дверь в номер не закрыта. Руби в комнате нет, и Дин несказанно этому рад. Сэм сидит на кровати, ссутулившись и положив локти на колени. Сжимает и разжимает руки. Нервничает. Услышав, как брат входит в комнату, вскакивает и идет навстречу. Лицо Сэма – это картина. Такую не нарисовать и самому талантливому художнику: боль, стыд, вызов, обида, вина. Дин смотрит на него и отстраненно думает: «Неужели все действительно думают, что у этого парня с глазами побитого щенка есть шанс стать Антихристом?» – Дин, – говорит Сэм. Впереди их ждет долгий разговор, и в этот раз Дин не против поговорить. – Да, Сэмми, – отзывает он. – Сейчас ты мне все объяснишь, скажешь, что так надо для общего благого дела, и всякую прочую хрень. Но… блядь, что это было Сэмми?! Сэм опускает глаза, а потом снова поднимает. Просто говорит. – Мне это необходимо, Дин. Дин качает головой. – Я не о Руби, я о сегодняшнем вечере. Что это было? Сэм смотрит на него, слегка наклонив голову, и спустя мгновенье отвечает: – Ты и сам прекрасно все понял, Дин. Дин действительно все понял, ну, как тут не понять, но вот только какого черта Сэму нужна его кровь! Он без замаха бьет в челюсть Сэму, но тот готов к атаке. Поэтому перехватывает кулак на полпути, блокирует вторую руку и перебрасывает через себя. Прямо на журнальный столик, который с грохотом рушится. Дин морщится от боли в спине и думает, что за этот дерьмовый столик хозяйка сдерет с них сотню баксов, хотя он не стоит и десяти. Он думает, что он очень устал: бороться со всем миром и со своим братом. Если бы можно было исправить Сэма, набив ему пару раз морду, за Дином дело не встало, но драка тут не поможет. Дин лежит на обломках столика, уставший и побежденный, а Сэм стоит над ним и смотрит. – Дин, хватит убегать, – серьезным тоном говорит Сэм. – Нам надо поговорить. Какое замечательное слово – «надо». Оно не спрашивает твоего желания, как «хочу», не ссылается на разум, как «думаю», оно безлично, оно требует подчинения. Дин сжимает губы, глядя на брата снизу вверх, и молчит. – Поверь, я и сам не хотел это чувствовать, – продолжает Сэм, – но оно живет внутри меня. Это желание. С каждым днем мне все трудней ему сопротивляться. Сэм склоняет голову, прячет глаза за длинными прядями, но Дин смотрит на него с пола и прекрасно видит его лицо. Сэму стыдно, Сэм раскаивается, Сэм сожалеет, Сэму больно. Дин вздыхает. Чтобы этот придурок, возомнивший себя супер-героем, делал бы без своего старшего брата? Он поднимается с пола, отряхивается от щепок, распрямляет спину и говорит: – Хорошо. Если ты этого так хочешь, я согласен. Сэм удивленно таращит на него глаза – ни следа радости, что Дину становится даже обидно. – Что, правда, согласен? – подозрительно уточняет Сэм. Дин еле справляется с желанием закатить глаза. – Да. – Точно уверен? – настаивает Сэм. Очень серьезный Сэм, изучающий его лицо внимательными глазами. – Да! – … Потому что, если я начну, я не остановлюсь, – продолжает доставать его мелкий. Дин зло рвет-снимает с себя рубашку: – Бля, я же сказал, что согласен. Ты тормоз что ли со… Он не успевает договорить: Сэм сгребает его в охапку и валит на кровать. «Ему на кровати что ли удобнее кровь пить?» – думает Дин, вспоминая сцену с Руби. Он смирно лежит, пока брат стаскивает с него рубашку, принимается за майку – «Боится испачкать?», – даже спокойно воспринимает, что Сэм начинает слюнявить его шею – «Примеривается», но когда рука Сэма ложиться ему на ширинку, а его губы оказываются на губах Дина, тот, наконец, осознает, что понял Сэмми неправильно. Ни сейчас, ни тогда. Дин застывает – просто фигура из музея мадам Тюссо. Он пялится в потолок, а сердце бешено стучит в груди. В голове крутится куча мыслей, самая приличная среди которых – «Ну и дурак же я!» – Сэмми, – шепчет Дин, – Сэмми. Я был не прав... Но Сэм его словно не слышит, занятый сдиранием с него джинс. – Дин, просто заткнись, – рычит Сэм, занятый сдиранием с него штанов. Дин морщится: расстегнутая молния ширинки царапает кожу, он дурак, а Сэм настолько возбужден, что его член четко обрисовывается через джинсы. Дин пялится на этот холм, просто взгляда отвести не может – ну, ни фига себе! – он почти польщен. Но Сэм стаскивает с него трусы и заглатывает его член. Сознание Дина жмет Pause, и запись останавливается. Столько новых ощущений, эмоций и чувств, что для одного человека кажется слишком много. Дин готов взорваться только от горячей глотки Сэма, его губ, обветренных, что он чувствует каждую трещинку на них, но рот Сэма начинается двигаться, будто соскальзывает, а… Господи Иисусе! Зря Дин злился, что Сэмми стал кровососом. Сосать тот научился офигенно. * * * Руби беззвучно складывает губы в «Сукины дети!», а потом и в вовсе не приличных для девушки выражениях. Но это… это… это же надо было!… Руби тихонько шипит – не разобрать чью именно мать она вспоминает, – и отходит от полуоткрытой двери, ведущей в спальню. Когда Сэм сказал ей: «Ты подожди немного в туалете, я сейчас с братом поговорю», она думала, что разговор – это нечто другое. И в голову ей прийти не могло, что Сэм, темный Миссия, вместо задушевных слезливых бесед, проведет с братом практическое занятие камасутрой. И какой она после это демон? Руби снова ругается, с трудом заставляя себя делать это тихо. Ведь если ее обнаружат в соседней комнате, то Дин сразу же отрежет ей голову, а Сэм не будет ему в этот раз мешать. А сдохнуть в туалете Руби совсем не прельщает. Ее главная цель еще не выполнена, а ради нее можно сделать что угодно, даже вылезти через узкое – сатана его раздери, какое узкое – окошко в туалете. Руби тянет себя через отверстие, пыхтит и благодарит всех чертей в аду за то, что ей «досталось» такое миниатюрное тело. Даже мусорные баки под окном воспринимаются ей как небольшая неприятность – уж лучше пропахнуть протухшей рыбой, чем пялится на трахающихся братьев. Она не какой-то там ангел-вуйарист в старом плаще. Бак вместе с Руби переворачивается; грохот стоит на весь переулок. Бродячий кот с шипением шмыгает за баки, пока Руби с проклятьями, звучащими уже на полную громкость, выбирается из мусора. Она отряхивается, продолжая ругаться – эту вонь придется долго смывать – и выбирается на улицу. Она не дура и не строит иллюзий: их план теперь стоит под угрозой. Месть Лилит для Сэма отойдет на второй план, а, может, и вообще забудется. Руби бредет по полуосвещенной улице, проходит мимо расписанного граффити книжного магазина, когда слышит за собой хриплый мужской голос: – Эй, малышка, развлечься не желаешь? Ему вторит громкий гогот. Руби медленно разворачивается: перед ней стоят трое парней, каждый из которых вдвое больше нее. – Хочу, – усмехается Руби. Кому-то придется узнать, что значит выражение «злой как черт». А также и то, что просто злой черт страшнее вдвойне.