***
Три дня спустя на похороны Китнисс приехал почти весь Панем. Я безразлично сидел в её гостиной на диване и смотрел в камин. Раскрашенные капитолийцы и простые жители дистриктов подходили выразить соболезнования мне и её матери. Миссис Эвердин безутешно плакала в коридоре, пока прибывали новые и новые гости. Меня они не интересовали. Я не мог думать ни о ком, кроме Китнисс. - Пит, - хриплый голос Хеймитча вырвал меня из глубоких раздумий, однако виду я не подал. – Я нашёл в её кабинете письмо. Для тебя. - Что там? – заговорил я впервые за несколько дней. - Не знаю, парень. Я не читал, оно в конверте, - старый ментор положил толстый конверт мне на колени и похлопал по плечу. – Держись, Пит. Ты, главное, держись. Мы с тобой. - Я знаю, - сухо ответил я. Я хотел бы разорвать конверт прямо здесь, прочитать письмо и на глазах у всех расплакаться, как обиженный мальчишка, но Китнисс бы это не понравилось. Я медленно положил его во внутренний карман пиджака и вышел на улицу вместе со всеми. Похоронить Китнисс решили на Луговине, рядом с братской могилой. Миссис Эвердин уцепилась за меня, и мы медленно шли в конце процессии. Этот день был худшим для меня. Он был в миллионы раз хуже обеих жатв, Игр и войны вместе взятых. Там у меня хотя бы был стимул жить, сейчас его нет. Я просто бреду за толпой, словно робот, ни на кого не обращаю внимания. И вот мы стоим перед этой зловещей ямой – могилой. Она станет последним пристанищем и местом упокоения моей любимой девушки. Но она же и заберёт у меня её. Погода будто чувствует всю скорбь сегодняшнего дня. Небо серое, почти чёрное, несмотря на раннее время. Холодный тягостный ветер качает хмурые верхушки деревьев в лесу. Они как будто тоже опечалены потерей друга. Старый священник встаёт у головы гроба, в котором лежит она. Тёмная ряса его колышется на ветру. - Сегодня мы прощаемся с Китнисс Эвердин, - голос его был спокойным и печальным. – Для нас это поистине великая утрата. Совсем юная девушка подарила нам всё, о чем мы могли мечтать. Она подарила нам надежду, свободу и лучшую жизнь. Бог наградит её за сии деяния и примет её в обитель свою. Встретят Китнисс Эвердин там как героя и славного воина. К великому сожалению, она не смогла жить с той тяжкой ношей на душе, которую приняла на себя, защищая всех нас… Он говорил и говорил. Говорил то, что все и так уже хорошо знают. Описывал её подвиги, молился за каждый из них. Мне больно было слушать это, и я оглядел толпу. Первой в глаза бросилась рыжая шевелюра Энни. Девушка утирала глаза белоснежным платком и теребила замок чёрного плаща. Её обнимал опечаленный Финник и нервно кусал губы. Китнисс была для него не последним человеком - она была его другом, настоящим другом. Все женщины на похоронах плакали, все, кроме Джоанны. Она стояла, гневно смотря на гроб, будто хотела воскресить Китнисс и снова убить. Но, всё же, в её глазах что-то померкло. Эффи плакала громче всех, заливая слезами пальто Хеймитча. Он бережно поглаживал её по спине, разглаживая по её лопаткам чёрные кружева. В стороне ото всех сидел Гейл. Он не смотрел ни на гроб, ни на священника, он смотрел на меня. Парень буквально испепелял меня взглядом, готов был убить. В его глазах читалось немое: «Не уберёг. Ты не уберёг мою Кискис». Мне не хотелось отвечать ему тем же немым взглядом, поэтому я отвёл глаза. - Давайте же почтим память славного героя Китнисс Эвердин! – закончил священник. Народ хлынул к гробу из красного дерева, чтобы попрощаться с ней. Сначала прошли все незнакомые мне люди. Примерно через час-полтора остались всего несколько человек: я, миссис Эвердин, Хеймитч, Эффи, Финник, Энни, Джоанна, Бити и два могильщика. - Вы можете идти, - тихо сказал я парням. – Мы всё сами сделаем. - Но… - сказал один из них. - Вам заплатят. И могильщики ушли, оставив нам лопаты. Мы стояли, смотрели на неё. Ни один из нас не думал, что когда-нибудь окажется в такой ситуации. Она должна была жить вечно. - Мне так жаль. Она была очень умной, - сказал, наконец, Бити, потирая морщинистый лоб. - И красивой, невероятно красивой, - всё еще рыдая, выдавила Эффи. - Меня всегда поражала её отвага, - прошептала Энни. - Китнисс никого не боялась, - продолжила Джоанна. - Она боролась за то, что было ей дорого, - Финник присел рядом с гробом и положил туда золотой браслет Хеймитча и затёртый кусок верёвки, которым он успокаивал себя в Тринадцатом. - Девочка моя, прости, что не дала тебе всего, что могла. Прости меня за всё, - миссис Эвердин рыдала над телом дочери. Она порылась в кармане и достала из него золотую брошь Сойки-пересмешницы. – Пусть она тебя защищает. Мы с Хеймитчем долго молчали. Наконец, я решил сказать своё слово: - Я всю жизнь любил тебя, Китнисс. И всегда буду любить. Не могу поверить, что ты оставила меня. Мир опустел в мгновение ока, и я не вижу своей жизни без тебя. Я никогда не услышу твоего чудесного пения и смеха, никогда не загляну в твои бездонные глаза, никогда не возьму твою тёплую ладонь в свою. Я всегда хотел защитить тебя ото всех, но не защитил от самой себя. Прости. Я до сих пор не понимаю, что пошло не так. Я люблю тебя, Китнисс. Прощай, - слёзы лились из глаз, я нащупал в кармане пиджака небольшой обрывок серебристой ткани парашюта. Вчера я положил туда свой медальон, те самые жемчужину и серебряную втулку с квартальной бойни. Пусть она помнит обо мне даже на том свете. Пусть помнит, что моя любовь к ней вечна. Пусть помнит, что я всегда буду с ней, а она со мной. Я буду каждый день приходить на её могилу и говорить, как сильно её люблю. А когда станет совсем плохо, и я не смогу выдерживать эту всепоглощающую пустоту в душе, я пойду вслед за ней. Но я буду стараться жить ради неё. В последний раз смотрю на неё. В последний раз вижу эти безупречные черты лица и фигуры. Она выглядит так, как будто спит, но на удивление спокойно и неподвижно. Так она спала, только когда я обнимал её. Длинные рукава чёрного платья скрывали ужасные порезы на руках, а волосы, обрамляющие бледное лицо, слегка пошевеливались от ветра. Проводя по её холодной коже пальцами, я понял, что не готов её отпустить. Я не смогу жить без этой девушки. Теперь я смогу видеть её только на фотографиях и в своих снах и воспоминаниях. Но ни одно из перечисленного не сможет передать её красоту и характер. Я не смогу с ней больше поговорить. Боль разрывает меня изнутри, я не могу больше смотреть на это. Слёзы, застилая глаза, капают на её платье. Я в последний раз сжимаю её холодную ладонь и тихо произношу: - Прощай, любимая. - Прощай, солнышко. Ты выиграла эти Игры, - поставил точку Хеймитч и закрыл крышку. Вот и всё. Больше я никогда её не увижу. Плачут все, даже Джоанна и Хеймитч проронили несколько слезинок. Дальше всё как в тумане: мы погружали гроб в могилу, забрасывали землёй, закапывали, плакали. Каждая лопата сырой земли была для нас тяжелее предыдущей, ведь она всё больше отдаляла нас от самого любимого человека на свете. Пошёл снег. Снег в июне. Даже небо не могло смириться с этой утратой. Все пошли в дом, а я еще долго стоял перед свежей могилой и мысленно прощался с любовью всей моей жизни. Вдруг я вспомнил о письме. Достал из кармана толстый конверт и рассмотрел подпись: «Питу Мелларку от Китнисс Эвердин». Я знаю, где я прочту его. Пробираясь через тихий и скорбный лес, я едва не переломал ноги, но только заметив ледяную сталь озера, я перешёл на бег. Всё здесь изменилось, как будто умерло вместе с ней. Не было той жизни и тепла, которую я видел здесь в прошлый раз. Зелёные трава и деревья на берегу были припорошены снегом. Стало заметно теплее, и он уже начинал таять. Пришло время её прощального письма. Дрожащими руками я аккуратно, как только мог, разорвал конверт и достал исписанный её неровным почерком лист. Дорогой Пит, Прости, что оставляю тебя одного. Но я знаю, ты поймёшь меня. Я схожу с ума в прямом смысле этого слова. Когда я была в тюрьме в Капитолии, врачи провели обследование и выявили у меня заболевание, которое называется Шизофрения. Я не хочу, чтобы ты жил с «такой» мной и мучился. Поэтому, я ухожу. Я хочу написать тебе длинное письмо, расписать каждую деталь моих мыслей о тебе. Но, боюсь, что не хватит во всём мире бумаги, чернил и слов. Позволь мне начать. Прости, что не замечала тебя до Игр. То есть, на самом деле, я замечала тебя, каждый день. Твой взгляд заставлял меня смущаться и отводить глаза. А еще, ты всегда напоминал мне одуванчик. Не потому, что у тебя светлые волосы, нет. Ты был для меня символом возрождения и доброты. Маленьким солнышком в этом злом и тёмном мире. Такой же добрый и самоотверженный, как Прим. Когда твоё имя прозвучало на первой Жатве, внутри всё как будто оборвалось. Я тогда подумала: «Нет, только не он». Почему? Да потому что я была перед тобой в долгу, я не могла позволить тебе умереть, что означало мою смерть. И себе я этого не могла позволить, сам знаешь. Но мы с тобой справились, да? Ты молодец. Прости, что отдалялась от тебя. Я думала, что таким образом могу защитить твою жизнь. Но зачем ты вызвался добровольцем на Квартальную бойню, глупый? Ты всё усложнил. Но я тебя не виню, Пит. Ты следовал за своим сердцем. Промывка мозгов… Я даже не знаю, что о ней сказать. Это больно. Было так больно, словно в груди у меня пробили дыру. Огромную, дымящуюся дыру. Ты мог исчезнуть из моей жизни навсегда, и это сводило меня с ума. И свело. Какая странная ирония: мозги промыли тебе, а с ума сошла я. Я хочу, чтобы ты начал новую жизнь. Светлую, хорошую жизнь, где не будет ни Игр, ни войны, ни меня. Я хочу, чтобы у тебя были дети и любящая жена. Хочу, чтобы у тебя было всё, чего не было у меня. За исключением, пожалуй, любви – её у меня было больше, чем у всех, благодаря тебе. Тебе я желаю в миллион раз больше. Знаешь, я могла бы писать еще и еще, но какой смысл в словах? От них ведь легче не станет. Я просто хочу сказать, что люблю тебя, Пит. Люблю так сильно, как никто еще никого не любил. Я всегда буду с тобой. Спасибо тебе за хлеб, мой солнечный мальчик.С любовью Китнисс.