ледяные сны

Он просыпается в холодном поту, все еще чувствуя на лице прикосновение нестерпимо холодных пальцев. Холодный пот течет со лба, и он слепо дотягивается до прикроватного столика, находит чашку с успевшим остыть (снова холодное) чаем и жадно выпивает; а потом падает на подушку, закрывая глаза. Любой бы сказал, что ему снятся кошмары. Что он ими измучен. Только на самом деле это не так. Том никогда бы не признался в этом, но ему хочется, чтобы сны возвращались. Снова и снова. *** И они приходят. Сначала он проваливается в темноту, такую густую, что не разглядеть и поднесенную к лицу руку. Потом он слышит приглушенный смех и голос — совсем рядом. Холодные пальцы знакомо касаются его скул, невесомо соскальзывая на губы, острый ноготь царапает кожу - он не видит, но чувствует, что останется шрам. А потом голос начинает говорить. Том не разбирает слов - он просто слушает, растворяясь в холодных прикосновениях к лицу, лбу, векам, - кто бы это ни был, кто бы ни говорил с ним, чей бы голос ни рассыпался вокруг него кусочками льда - ему это нравится. «Нравится? Том, это уже не смешно, просыпайся.» Но он отвергает голос затуманенного разума, окончательно теряя голову, когда ледяные узкие пальцы сжимают его ладонь и он чувствует, как его запястья касаются чьи-то губы. *** Просыпаться категорически не хотелось. Но он все же буквально скатывается с кровати и добирается до ванной; приглаживает волосы, берет зубную щетку и бросает мимолетный взгляд в зеркало. Щетка падает на пол. И Том подается вперед, расширившимися глазами вглядываясь в свое отражение, - он не понимает. Не понимает (или отказывается понимать) откуда на левой скуле взялся бордового оттенка шрам, острым зигзагом спускающийся к губам. Тому становится страшно. *** Он не выходит из номера, сказавшись больным; хотя и пришлось выслушать пространную и довольно неприятную речь о том, что из-за него приходится менять график съемок. Сейчас это не имеет значения — хочется спать, но ему не по себе. Что-то подсказывает, что спать нельзя. Не теперь. Он заваривает себе чай, устраивается в кресле у окна, разглядывая широкую улицу центрального Лондона — люди снуют туда-сюда, и он, к своему удивлению, чувствует, что завидует им. Им нечего бояться. Они свободны. «А ты?» - он прерывает сам себя, испугавшись своих же мыслей. «Чего бояться тебе? И от чего ты несвободен?» Стараясь утихомирить внезапно разогнавшееся дыхание, он делает несколько глубоких вдохов. И едва не роняет чашку с травяным напитком, когда слышит. Тот самый льдистый смех. *** - Том, у тебя все хорошо? Он машинально кивает, не задумываясь; потом, сообразив, что по телефону этого не видно, выдавливает хриплое «Да» и откашливается. - Ты не простужен? Не переутомился? Нет. - Тогда завтра жду на площадке. Хемсворт уже места себе не находит. Не нервируй напарника, - отшучивается режиссер и отключается, не попрощавшись. Том кладет телефон на столик у кровати и роняет голову на подтянутые к груди колени, думая о том, что он уже сорок восемь часов не спал, и прикидывает в воспаленном уме, сколько дублей ему понадобится, чтобы отснять хотя бы одну сцену. *** Вопреки его опасениям, съемочный день проходит на удивление успешно. Когда Том появляется на площадке, его окружают, приветственно хлопая по плечам и интересуясь самочувствием. Его гримируют (стилистка несколько минут сетует на все еще незаживший шрам на щеке) и помогают облачиться в неимоверно тяжелый костюм бога лжи. Он отыгрывает сцену за сценой, наверстывая то, что пропустил, пока лежал без сил в гостиничном номере. Все и в самом деле идет хорошо — когда слышен окрик: «Снято!», со всех сторон раздаются восторженные возгласы. Он вздыхает с облегчением. Позже, закрывшись в трейлере, он смывает грим и меняет костюм Локи на повседневную одежду, кажущуюся сейчас особенно родной и уютной. Он очень устал и падает в кресло, тут же проваливаясь в беспокойный сон. ...Первое, что он чувствует, снова ощутив вокруг себя вязкую черноту — страх и злость на себя за то, что заснул; он собирает волю в кулак и приказывает себе проснуться. Не получается. Шрам на щеке почему-то начинает пульсировать болью. А потом он слышит его - или чувствует. «Я должен очнуться.» Он вздрагивает, снова услышав знакомый, ядовито-острый смех. И отшатывается, когда руки попадают в капкан тонких сильных пальцев. Их холод уже не обжигает. Он привык. «Привык?!» - Ты мой, - слова раздаются прямо над ухом, и голова взрывается болью; кажется, само присутствие этого (существа?) причиняет боль. - Ты мой, Том... не пытайся сбежать... Он не знает, чего боится больше — того, что не может высвободить пальцы из ледяного захвата или того, что оно знает его имя. - Откуда ты... - начинает он в бессмысленной попытке заговорить; рот пересыхает; горло словно горит в огне. - Откуда ты знаешь... - Я все о тебе знаю, Том, - он снова пытается освободить руку, но не получается; ледяные пальцы крепко держат его ладонь, и он бы скорее умер, чем признался себе, с какой нежностью (нежностью?!) тот, кто стоит рядом, гладит костяшки подушечками холодных пальцев. «О чем ты думаешь, идиот? Проснись. Сейчас же проснись.» - Кто ты? - наконец выговаривает он; и жалеет об этом, тут же слыша хриплый смех; он все еще чувствует поглаживающие движения на своих пальцах; потом его щеку словно обжигает льдом. Он закричал бы от боли, если бы не высушенное горло; боль была такая, как если бы он в тридцатиградусный мороз коснулся руками железа. А потом он чувствует на щеке его дыхание. Он поцеловал его. «Он?!» - Ты знаешь, кто я, Том, - прохладный шепот одновременно ласкает и ранит обожженную кожу, - ты знаешь... И он догадывается, и в голове взрывается сразу несколько мыслей; но все гаснет, темнота сгущается, чужие пальцы отпускают его, и он кричит. *** Он просыпается в душном трейлере; порывается встать, но кто-то мягко усаживает его обратно в кресло. - Том, сядь. Все хорошо. Он все еще не может говорить и благодарно кивает, когда кто-то сует ему в руки кружку с горячим чаем. - Вот, выпей. - Рядом с ним садится Крис и обнимает за плечи. - Я пришел десять минут назад, ты спал, а потом вдруг начал кричать... ну и заставил же ты нас понервничать, брат. Том вздрагивает, услышав шутливое обращение; он вспоминает подробности сна и спрашивает, стараясь, чтобы неокрепший голос звучал ровно: - Я кричал? Напарник хмурится, сообразив, что сболтнул лишнее; несколько человек, находящихся в трейлере, стреляют в Хемсворта укоризненными взглядами. И Том понимает, в чем дело. - Я... звал кого-то? - уточняет он, заранее зная ответ. Крис сглатывает и кивает, не глядя на него. - Да. - Кого? - почти шипит он; и замирает, услышав наконец то, что ожидал услышать. - Локи, Том. Ты звал Локи. *** Следующие дни становятся для Тома пыткой; на площадке он то и дело ловит обеспокоенные взгляды; куда бы он ни пришел, все умолкают при его появлении, вглядываясь в его лицо, словно ища признаки безумия; Крис не отходит от него ни на минуту, то и дело предлагая помочь с чем-нибудь. А ночью — ночью он проваливается в ледяную пустоту; слышит голос Локи и разговаривает с ним; и уже не вздрагивает и не отшатывается, когда тот касается его. Когда Локи целует его, Тому кажется, что мир раскалывается на части — но то, что вокруг лишь темнота, успокаивает его, и он подается вперед, впервые за все время, что ему снятся ледяные сны. - Ты мой... - он чувствует, как двигаются губы на его губах, как тяжело и прерывисто дышит тот, кто держит его в объятиях. Он поднимает руки и хочет обнять его; коснуться плеч, лица, вплести пальцы в волосы; он хочет пошевелить рукой, но, как только касается его, все тает. И он просыпается в своей постели, разочарованный и злой; он дышит так, словно только что пробежал марафон. *** Реальность становится липкой, мутной, как лондонские туманы; всякий раз, просыпаясь, Том чувствует ненависть к тому, что должен делать днем — прежде всего встать, ехать на съемки, отыгрывать сцену за сценой, встречаться с поклонниками. Слышать голоса, разговаривающие с ним — ему претит одно их звучание, немелодичное, пресное, грубое. Ночь за ночью он тонет в голосе Локи, - тот поет ему, касаясь губами скул, обводя их контуры пальцами; сжимая запястья, царапая кожу до крови. Том не может избавиться от ощущения боли; его сны словно пропитаны ею, она сквозит во всем — в ледяном голосе, который словно сочится сладким ядом, в обманчиво ласковых пальцах и острых ногтях, в поцелуях, больше напоминающих укусы. Ему все так же страшно, когда он просыпается — но боится он не того, что кто-то увидит кровоточащие шрамы на запястьях и шее или услышит его ночные крики. Он боится, что больше не увидит ледяных снов, и потеряет Локи навсегда. *** Он не выходит из номера неделю, может быть, две; все, что нужно ему — снотворное, запертая дверь и отключенный телефон. Тогда он торопливо глотает таблетки и проваливается в ставшую такой родной темноту. Он чувствует себя счастливым только когда чувствует на своей щеке холодное дыхание; когда слышит, как звенят льдинки его голоса, как привычно холодные пальцы обводят черты его лица. Он не видит лица Локи. Темнота не позволяет ему. И это единственное, что ему хотелось бы изменить. *** - Ты должен делать это постоянно, - Локи привычно шепчет куда-то в область его шеи; Тому не хочется думать ни о чем, кроме него, но он пересиливает себя, спрашивает: - Что? - Снотворное, Том... то, что ты пьешь, чтобы найти меня. Холодные губы скользят по его подбородку; голос обволакивает, не давая думать. - Конечно, - выдыхает он, сжимая холодную узкую ладонь. - Все, что угодно. И чувствует, как ледяные губы искажаются в улыбке. *** Он теряет счет дням, проведенных в запертом гостиничном номере; снотворное притупляет чувства, действие лекарства вводит его в полудремотное состояние, даже когда он не спит. В один из дней снотворное подействовало не так, как надо — он заснул, но слишком скоро проснулся; очнувшись, он понял, что лежит на больничной кровати, к его руке, обмотанной тонкими проводками, прикручена капельница. Он помнит, что кричал; срывал голосовые связки, требовал снотворное, а когда ему отказывали, звал его. Они отшатывались, тут же принимаясь звонить кому-то. А он кричал, кричал, кричал, одно и тоже слово, одно и то же имя. Пока не сорвал голос; теперь говорить получалось только шепотом. - Он все время зовет его, - медсестра грызла ноготь на большом пальце, явно нервничая; Криса это бесило. - Он кричал, потом говорил, говорил... все время одно и то же, все время это имя... - Я знаю, - он оборвал ее, - я знаю, что с ним происходит. Можно мне к нему? Она кивнула и приоткрыла перед ним дверь палаты. *** - Том... - осторожно позвал Крис, садясь у кровати. Том лежал на спине, закрыв глаза. Со стороны казалось, что он спит, однако Крис знал, что это не так. Том не спал уже неделю. Он словно разучился делать это, не глотая предварительно горсть таблеток. Впервые увидев его, распластанного на больничной койке, Крис едва сдержал возглас ужаса — руки, шея, плечи Тома были сплошь в шрамах, укусах, царапинах. Щеки впалые, глаза — мутные, измученные ярким светом. Друг угасал как свечка. - Том. Тот не издал ни звука, даже не пошевелившись. - Том... я знаю, что с тобой произошло. Едва заметное движение ресниц; Том приподнял веки, прислушиваясь. Приоткрыл пересохшие губы. - Откуда? - Я... знаю, для чего тебе было снотворное. Мне нужно знать, Том... это важно. - Что? - Как долго ты видел эти... - Крис запнулся, боясь напомнить ему о кошмарах,- сны? И тут Том словно очнулся. - Я не видел его уже неделю, Крис. - Сорванные связки словно больше не беспокоили его; он заговорил быстро, громко, грозя сорваться на крик. - Я скучаю по нему, очень скучаю, но мне нужно снотворное... - Я знаю, знаю, - он попытался обнять Тома, но тот оттолкнул его, наконец закричав: - Почему мне не дают увидеться с ним? - Том... - глядя в покрасневшие воспаленные глаза друга, продолжающего кричать, Крис едва не потерял дар речи, но собрался с силами. - Я знаю, ты измучен... такие сны кого угодно сведут с ума. Но я сделал все, что мог, я поговорил с врачами, тебе больше не дадут их видеть. Том замолчал, словно кукла, у которой кончился завод. Он смотрел на Криса, тяжело дыша, словно видел его впервые. - Ч-что? - Ты больше не будешь видеть кошмары, друг. Нужно только отдохнуть и... - Что ты сказал?! - голос Тома, теперь тихий и хриплый, звучал так холодно, едко, ядовито, что Крис вздрогнул. - Всему виной было снотворное. Его тебе больше пить не дадут и кошмары прекратятся. Нужно только спать, Том. Ты не спал уже неделю. Так нельзя... - Я не видел его неделю, - произнес вдруг Том и снова взглянул на Криса, - Локи. Я не видел его неделю.. - Том, успокойся. Ты переутомился, и у тебя сдали нервы. Виновато снотворное... но теперь все будет хорошо, Том, послушай... - Где он? - он словно бы не слышал, что ему говорят; его волновало лишь одно, и он поднял на Криса. - ПОЧЕМУ МНЕ НЕ ДАЮТ ЕГО УВИДЕТЬ?! На крик сбежались медсестры, и Криса заставили выйти; он видел, как Тома укладывают на постель, заставляют проглотить какие-то таблетки, вероятно, успокоительное; он видел, как глаза друга закрываются, словно он хочет спать, и он шепчет раз за разом: Локи... Локи... Локи... *** - Мы ничего не могли сделать, мистер Хемсворт. - Медсестра грызла ноготь на большом пальце, избегая встречаться с Крисом взглядом. - Нам очень, очень жаль. Но вы же понимаете, была суббота... И... - Как. Это. Произошло? - медленно, чтобы не заорать на нее, спросил Крис. И она, увидев, в каком он состоянии, заговорила быстро, сбивчиво: - В отделении никого не было. Наверное, он встал и... дверь комнаты, где мы храним часто требуемые лекарства, обычно заперта, но... Он молчал, а она все еще говорила, вглядываясь в его лицо, пытаясь объяснить, пытаясь оправдаться: - Он нашел там таблетки и... организм был слаб, почти не сопротивлялся... естественно, обычно в таких случаях мы рядом. Но была суббота, мистер Хемсворт. - Она перестала, наконец, грызть палец и утерла глаза рукавом униформы. - Суббота...