Жажда

        В плену Ронин сидел первый раз в жизни. Неприятный опыт. Ещё более неприятный потому, что его бросили в какой-то тёмный отнорок, прицепив к стене за связанные руки, и забыли. Ни еды, ни воды, ни даже света или звуков. В таких условиях, как он подозревал, быстро сходят с ума. Или умирают. Вопрос только, было это целью болотников или их глупостью.         Потом за ним всё-таки пришли тюремщики. Неаккуратно поволокли куда-то вверх по переходам и уже под открытым небом швырнули на пол — почти под ноги болотному князю.         — Что тебе нужно? — сквозь зубы процедил Ронин. Что ничего хорошего — он даже не сомневался, и скорее тянул время, чем действительно хотел услышать ответ.         — Чтобы ты кое-что увидел.         Мандрейк рывком поднял его и подтащил к краю площадки. Только одно не учёл — руки у Ронина были связаны спереди, а не за спиной, и он уже успел прийти в себя после тычков солдат и падения. Ударил резко и неожиданно, пяткой в колено, а после — руками в челюсть. Вывернулся и кинулся к краю, похоже, собираясь просто спрыгнуть, невзирая на высоту. Мандрейк перехватил его, сбил с ног, и они покатились по земле.         Истощенный генерал быстро оказался прижат к полу. Мандрейк уселся ему на бедра, сжимая коленями бока, перехватил руки — завел за голову и зафиксировал одной лапой. Ронин выдохнул что-то ёмкое и нецензурное и замолчал. Замер, выжидая, не ослабит ли противник хватку хоть на секунду.         Мандрейк очень не к месту осознал, что забыл распорядиться насчёт пленника, и, похоже, ни еды, ни воды тому не давали. Губы — пересохшие, потрескавшиеся; взбрело в голову проверить, действительно ли настолько, насколько кажется, и он наклонился, проводя по ним языком. Реакция Ронина запоздала на пару секунд, ушедших на осознание: он рванулся, пытаясь сбросить болотника с себя, и, наверное, сделать с ним что-нибудь очень нехорошее. Не вышло, тот только отодвинулся на начальную позицию.         Действительно настолько. Неделя, да? Мандрейк оскалился, снимая с пояса флягу с водой.         — Пить хочешь?         Ронин прикрыл глаза и молчал. Мандрейк не стал повторять: на самом деле ответ был очевиден. Он зубами вытянул пробку и отхлебнул из фляги. Но не проглотил воду, а задержал во рту — и снова наклонился к пленнику. Чуть приоткрыл губы, чтобы жидкость сочилась по капле.         Ронин вздрогнул, когда почувствовал прикосновение и влажные потеки на губах. Напрягся, но так ничего и не сделал. Мандрейк чувствовал злое, ядовитое удовлетворение от того, что знал: он хочет, безумно хочет его оттолкнуть. Но не сможет этого сделать. Жажда сильнее гордости, ненависти и презрения. Сильнее отвращения к гнилостному запаху дыхания — как из пасти хищного зверя.         А от одного глотка воды, на самом деле, будет только хуже, потому что его недостаточно. И Ронин не мог это не понимать. Но понимания ему тоже не хватит, чтобы отвернуться. Мандрейк с усмешкой отхлебнул из фляги второй раз и снова наклонился. Близко, но на этот раз не разжимая губ — чтобы заставить пленника самого слизывать капли воды. Потому что он не сможет не…         Или сможет.         «Не молчи, — мелькнула безумная мысль. — Попроси. Попроси, и я сделаю». Ронин молчал. Не шевелился даже. Мандрейк вцепился зубами ему в нижнюю губу, прокусил насквозь — так, что кровь потекла по подбородку вперемешку с водой. Только чтобы вырвать хоть какую-то реакцию. Чтобы он хоть глаза открыл!         Ронин забился, безнадёжно пытаясь оттолкнуть его. Прошипел сквозь зубы:         — Больной ублюдок! — а после — несколько крайне оскорбительных для мужчины бранных слов.         Мандрейк отвесил ему затрещину — настолько сильно, насколько хватило замаха, потому что одной рукой он всё ещё прижимал запястья пленника за его головой.         — На голову больной, — повторил Ронин. И тогда болотный князь — уже не думал, что делает — толкнул его основанием ладони в подбородок, вынуждая запрокинуть голову. Резко, рывком наклонился к открытому горлу.         Он пришёл в себя, когда почувствовал вкус крови. Клыки проткнули кожу, и нужно было только ещё немного надавить, чтобы вырвать гортань. Ронин снова застыл, потому что любое движение могло стать последним.         Мандрейк отстранился с тихим и чуть озадаченным рычанием: уж что, а убивать пленника в его планы пока не входило. Но сорвался. Почти сорвался, потому что Ронин бесил безумно. Своим упрямством, своим… всем. Синяк на полскулы (спасибо охранникам!), кровоточащая губа, сочащийся алым укус на горле — и сверкающая во взгляде ярость.         Тогда пришло осознание: он может сломать его, — грубо, физически, — но больше ничего. Ничего не будет. Зелёный генерал не попросит пощады, вообще никогда ничего не попросит. Только умрёт всё с той же неизбывной ненавистью в глазах.         Мандрейк снова заставил его запрокинуть голову. Наклонился и осторожно зализывал ранки, которые только что нанёс — вкус крови почему-то показался мерзким.         — Что ещё выдумал, ублюдок? — выдохнул Ронин.         Мандрейк отодвинулся (насколько позволяло то, что отпускать руки пленника всё ещё было неразумно), не сдержав еле слышный безнадёжный стон.         — Ничего. Всё, хватит, — сказал он скорее самому себе, чем противнику. И пообещал: — Я больше не причиню тебе вреда. Если не будешь нарываться.         Он подобрал с пола брошенную флягу, из которой каким-то чудом пролилась не вся вода. Поднёс её к губам Ронина.         — Пей.         Тот только молча сверлил его взглядом.         — Пей, а то передумаю! — пригрозил болотник. А после просто понемногу вливал воду между неосознанно приоткрытых губ — осторожно, потому что когда пытаешься пить, лёжа на спине, легко захлебнуться. Пока фляжка не опустела, а в зелёных глазах помимо чистой ненависти не появилось ещё и недоумение с настороженностью.         — А теперь ты встанешь и всё-таки посмотришь на то, что я собирался показать.         — И на что же? — злость быстро вытесняла из взгляда всё остальное. — Как твоя трясина пожирает лес?! Нет уж, спасибо!         — Нет, — Мандрейк отбросил флягу и встал. Удерживая Ронина за руки и за ворот, рывком поднял его на ноги. — На дерево. Может, вы, лифмены, знаете, почему может цвести мёртвое дерево?..         — Потому что оно не мёртвое?         — Сейчас ноябрь, так что это не аргумент. И давай без глупостей, — предостерегающе покачал головой Мандрейк. — Я тебе ещё ничего не сломал… но могу, если будешь напрашиваться.         Ронин криво усмехнулся, но усмешка перешла в болезненную гримасу. А потом ударил — снова руками в челюсть…         Мандрейк перехватил удар, отводя его вверх, и на секунду оказался вплотную, до жути близко — глаза в глаза. Оскалился и свободной рукой схватил зелёного генерала за горло.         — Я предупредил.         Он толкнул его назад, с размаху впечатывая затылком в жёсткое дерево, и через секунду ещё раз — виском. А потом почти бережно опустил обмякшее тело на землю, зачем-то обтёр сочащуюся из ссадины кровь и слизал её с пальцев. Сел рядом с пленником, привалившись плечом к выступу коры.         Цветущее дерево, торчащее на краю болота, раздражало безмерно. Правда, сейчас Ронин успешно его сместил с первого места в мысленном списке.         Что с ним делать дальше, Мандрейк пока не решил. Хотя бы руки связать за спиной, а не спереди, нужно...         Но неохота даже шевелиться.

в основном 19.11.2013