Ни любви, ни тоски, ни жалости

Головная боль от недосыпа всегда преследовала ее, но выспаться она не могла. У нее просто не было времени высыпаться, бессонница стала ее постоянной спутницей, но она и не хотела прощаться с ней. Уж лучше ведь терпеть постоянную боль, зато знать, что ты все еще чувствуешь, что все еще не превратилась в них. А с каждым днем ей кажется, что она все больше разочаровывается в мире, в людях и в себе она же уже давно разочаровалась. Выживать, а не жить, стало модно. Грязь преследовала ее с самого детства, которого и толком не было. Были лишь бесконечные дни в дешевой закусочной, где раньше работала ее мать, и зависть к тем детям, что ежедневно ходили в парк аттракционов и тем, кого ежедневно любили. Она научилась ненавидеть раньше, чем любить. Ее научили, хотя порой она даже сомневается - а вдруг любить все же не умеет? Вдруг в ней совсем ничего не осталось, вдруг она пуста? Нет же, этого просто не может быть. Вот только в своей дешевой жизни она давно поняла, что все может быть. Порой ей кажется, что уже пора перестать надеяться, но все никак не получается. Правда, на что надеяться? Что в один прекрасный момент в нее кто-то влюбиться и увезет далеко от сюда? Максим же даже выйти из квартиры ей не даст. У него же здесь есть все, он же здесь король, весь этот город - его, и она тоже. Об этом знают все, ее презирают, но никто никогда этого не скажет при нем. Жить же всем хочется. Жить хочется, даже в дешевом притоне. На нее же парни даже смотреть бояться, вдруг кто-нибудь Максиму расскажет? Он же заживо закопает, он же может, он же убийца, но король же. Миром правят деньги, а у него их много. Вот только с каждым днем она лишь все больше убеждается в том, что они ничего хорошего не приносит. Деньги стали ядом для его души, и он планирует ими же отравить ее. Но она будет бороться до последнего, конец уже скоро. Жить в постоянном страхе, что он сорвется, надоело, и она лишь просто немного ускорила процесс. Плевать. Ей уже на все плевать, ей уже от всего блевать хочется. И от дешевой лапши, и от постоянно недовольной матери, которая не понимает, как можно отказывать Максиму, и от самого Максима, и от жалкой зарплаты, которые и хватает лишь на лекарства для матери, и от себя. От себя всегда выворачивает наизнанку и даже в зеркало смотреться больно. Да кому на это есть дело, она должна быть идеальной, иначе и вовсе разочарует всех. Они все всё еще не могут понять, что он в ней нашел. У нее же, кроме души, ничего и нет. Такие, как она, должны на трассе стоять и рыдать от счастья, раз он внимания на нее обратил, а не отшивать. Кажется, некоторые даже ставки делали - как скоро он сорвется? Она же не заслужила даже одного букета цветов, ее пора где-нибудь в подворотне отрахать, пускай повоет от боли. Она ее заслужила. Девушка тяжело вздохнула, понимая, что если сейчас же не встанет, то опоздает в институт, а у нее и так уже куча замечаний. Деньги сейчас важнее, чем "путевка в жизнь". У нее же вся жизнь уже решена, ничего, кроме постоянной работы официантки и ненависти к себе. Правда, она сомневается, что сможет жить. Разучиться было гораздо легче, чем научится. Она осторожно открыла глаза, но едва смогла не вскрикнуть. Вместо изрядно потрескавшегося потолка ее маленькой и такой ненавистной квартирки, она увидела незнакомую комнату. Широкие окна были закрыты плотными темными шторами, у стен стояла блестящая темная мебель, большой телевизор висел на стене, в камине почти беззвучно тлели дрова, а сама Вика находилась на огромной кровати. Она неуверенно вновь закрыла глаза, пытаясь вспомнить события прошлого дня. Она помнила Дашку и ее беременность, дикий страх, а еще она помнила его. Она никогда не могла забыть его, хоть на секунду. Он был частью ее жизни, такой же ненавистной, как и сам. Она ненавидела и жизнь, и его, и себя. Вика помнила лишь обжигающую боль от его пощечины и его последние слова, все еще будоражившие все внутри нее. Она даже заснуть боялась, ведь он мог вернуться в любое время. Он не вернулся, а вставать нужно в пять. Она не помнила, как заснула, а панический страх даже сейчас был. Он не покидал ее ни на минуту, как и сам Максим. Сколько Кузнецова себя помнила, они оба всегда были рядом и ни один из них так и не изменился. Страх все еще нахлынивает с головой, а Морозов все так же всегда добивается своего. Он и ее уже почти добился. Вот только с каждым днем она ненавидит его все больше. Девушка вновь открыла глаза, но так ничего не изменилось. Может, она все же умерла, вот только на ад это совсем не похоже, а рай не для таких, как она. Даже места в раю уже куплены. Пол оказался холодным, прямо как Максим, но мерзнуть уже вошло в привычку. Жизнь стала однообразной привычкой, в которой никогда ничего не измениться. Ну, ниже плинтуса же не упадешь. Ноги почти не слушалось, а головная боль уже даже страх пересилила. Лишь бы выжить в постоянной боли, лишь бы не сломаться, он ей все равно не позволит. Она никуда от него не денется, пока он ей не позволит, вот только вряд ли после этого жить захочет. Ей уже не хочется, ей вообще ничего не хочется, лишь бы дожить остаток своей жизни и отделаться от него. Но порой ей кажется, что этого никогда и не случиться, он будет преследовать ее всю жизнь, а это уже итак начинает сводить с ума. Лишь бы не сдохнуть в психушке, с нее уже достаточно ужасов. - И куда ты собралась? - его голос было просто невозможно забыть. Он был на редкость ледяным и до сих пор вызывал мурашки по всему телу, от которых хотелось выть и рыдать. Больше всего в нем пугал его голос, разве можно быть таким безразличным ко всему? Он даже к ней был безразличен, и она все еще не понимала, неужели он правда думает, что она настолько слабая, неужели настолько ненавидит ее, что готов сломать ей жизнь? Разве можно быть таким жестоким? Его безразличность к миру, к ней, к остальным девушкам, ко всем, ее всегда удивляла, но зависть была куда больше. Сколько бы она не старалась, сколько бы ни пыталась выработать в себе ненависть к окружающему миру, у нее не получалось. У нее никогда не получится. - Где я? - Вика не поворачивалась, ей казалось, что если она повернется, то все это уж точно не окажется сном. Не видеть его было лучшим спасением, вот только его шаги по направлению к ней становились все четче и ближе. - Вернись в кровать, - Максим осторожно дотронулся до ее плеча, целуя в шею. Хотя это и поцелуем нельзя было назвать, это были лишь до слез больные укусы, но вырваться она не смела. Или не хотела? Он был таким приятно горячим, что невольно хотелось раствориться в нем, не смотря на всю ненависть. Ее всю трясло от холода, а он мог согреть, эта мысль была до боли унизительна, но она уже привыкла к постоянному унижению с его стороны. Он даже своими взглядами умудрялся это делать, а ей даже чувство смущения не удавалось у него вызвать. Она просто боялась смотреть в его глаза. - Где... где я? - ей хочется вывести его, пускай он сделает все что угодно, лишь бы ушел быстрее. Ей до жути страшно, но перед ним этого нельзя показывать, вот только свои чувства сдерживать слишком трудно. И страшно. Он уже досдерживался, что разучился чувствовать, а она все еще мечтала о чудесной свадьбе. Но миру ее желания никогда не были интересны. В современном мире девственность считается пороком. - Где я, где я? Максим, как всегда, засмеялся. Его же все в ней смешило, даже мысли. Они же были слишком чистыми для двадцати лет, а он всегда хотел развратить ее. Ну, чтобы забыла о всех сказках и, наконец, поняла, что никогда не станет счастливой. Он же счастлив не будет, а она слишком жалкая, даже для того, чтобы дышать. Вот только она уже давно задыхается. От мира в котором ей всегда было трудно дышать, мир ее истощал, сначала морально, потом физически. И люди тоже. Они так сильно своим безразличием пугали, просто ко всему. Среди них даже эгоистов не осталось, никто не думает о себе, а лишь о том, чтобы как можно быстрее добраться до дома, лечь спать и... и все с начала. С каждым днем ничего не меняется, ни у кого. Никаких изменений, все по старому, даже полу-чувства усохшие. Чувства тоже нуждаются в чувствах. Она и не знает, на что некоторые надеяться. Что они проснуться и вся их жизнь окажется лишь сном? Что утром все изменится? Нет, конечно, глупая. Люди надеются, что не проснутся. Серые люди с серыми чувствами. Удивительно, но даже к страху можно привыкнуть. Он ведь совсем не меняется, когда-то хоть сильнее становился, а теперь просто стоит на месте. Она все еще боится, но не так, как раньше. Уже не хочется вены резать, бежать жаловаться подружкам и матери, а он таким жутким перестал казаться. Ее все еще порой тошнит от него, но не так, как раньше. Уже нет дикого желания высказать ему все, что она думает, или убить, а иногда даже бывает жалко его. Или себя? Вика не знает, кто из них сломался. Может, они все еще сильны? Слабые же долго не живут, но двадцать лет же много. Или мало? Наивная и глупая девочка не знает. Он резко развернул ее к себе, вот только глаза зачем-то закрыл. Он просто упивался чувством ее отчаяние, а она ловила себя на мысли, до безумия противной, что не такой он и страшный. Красивый, можно сказать, не зря же так девушкам нравится, ей - никогда. Она ведь не такая, как все, все не такие, как все. Ну, они так думают. Порой, когда плакать хотелось, она думала, что, может, стоит переспать с ним. Тогда с чистой совестью и с собой можно будет покончить. Умирать девственницей сейчас считается дурным тоном. - Где я? - она чувствует, что его уже достал этот вопрос, но пускай сорвется, пускай делает, что захочет. Лишь бы отпустил. Все так и будет: он добьется секса с ней, а после бросит. Она, правда, не уверена, что сможет презирать себя еще больше. Это вообще возможно? - Какая разница, если ты отсюда никогда больше не уйдешь? - он с удовольствием отметил, что она вздрогнула. Решила выглядеть сильной, решила сыграть его в игру, вот только новичкам не везет. Не в его жизни, ведь главное условие игры не уметь жить, а она умеет. Ну и славно, он ее научит. Ненавидеть уже научил. Вот только себя или ее? У него всегда сносило крышу от нее. В ней всегда было что-то, он никак не мог найти это, пока не заговорил с ней. Это было так смешно, у него впервые руки потели и говорил всякую чушь, как школьник-девственник, но зато тогда понял, что в ней есть. Ее жажда к жизни, он так этому завидовал, у нее было то, что нет у него, а как с этим смириться? Надо отобрать. - У тебя нет ничего, кроме денег, - она всегда умела угадывать его мысли, обычно это вызывало раздражение, но сейчас он лишь хмыкнул. Все еще надеется, что он сорвется и сделает ей больно. Глупая, она сама себе больно сделает, лишь тем, что захочет умереть, но ей не удаться. Она навсегда останется его игрушкой. По крайней мере, пока в него не влюбится, лишь бы самому не влюбиться. Его никто не научит любить. - У меня есть ты, а у тебя даже денег нет, - очередной смешок, когда она стиснула зубы, после того, как он сжал ее грудь. Все еще пытается казаться сильной, но он уже так хорошо ее изучил, что порой ему кажется, что даже она себя так хорошо не знает. - Меня будут искать, - она и сама в это не верит. Никто о ней даже не вспомнит, о ней просто некому вспоминать. Вика настолько увлеклась мыслью быть сильной, что совсем забыла о том, что и настоящей надо побыть. Фальшивок никто не любит, но его же любят. Или он настоящий? Он ненавидит мир даже сильнее ее, но этого и не скрывает. У нее никогда этого не получится, она никогда никому ничего не выскажет, лучше просто потерпеть, иначе все изменится. Пускай унизят, пускай сделают, что хотят, но лишь бы прожить еще один день. Сорваться можно будет и потом. У Вики вся жизнь была по расписанию, с самого детства, это было все привычным, а мама говорила, что менять жизнь это дико. Уж лучше терпеть скуку, зато жить. Но на жизнь это никогда не было похоже, это все приелось, но исправлять не хотелось. Она боялась, что жить по-другому не сможет, что сломается, что ее сломают, что устанет, а потом в ее жизни появился он. На редкость эгоистичный, самовлюбленный и жестокий Максим понравился всем, каждая пыталась хоть ночь с ним провести, каждая была уверена что и будет той единственной, про Кузнецову никто и не думал. Она ведь не достаточно хороша для него и, вообще, для жизни, ей все так говорили, а она просто верила. Страшная заучка, зато добьется многого. Так всегда говорила мать, вот только Вика все еще не знала, когда придет пора "добиваться многого". Она вообще придет? Нет уж, тогда ведь все измениться. - Ты и сама в это не веришь, дура, - он усмехнулся, наконец, оставив в покое ее грудь и шею. - Кому ты нужна, сука, кроме меня? Матери, Даше, коту? Ой, у тебя и кота же нет. Или нет, подожди, наверное, ты нужна тому парню-официанту? Ты никому не нужна! Никому! Ее глаза заблестели, вызывая в Максиме приятное чувство удовлетворения. Она презирала его за то, что он почти поменял ее жизнь, но даже он потом вошел в привычный сценарий. Страх, отчаяние, уговоры и удивление всех вокруг, дорогие, но не нужные ей подарки - все это тоже вошло в него, она даже боялась по расписанию. На работе же все свои чувства отключать надо, но совсем не получается. Это так глупо, все хоть на всю жизнь их могут отключить, а она и на несколько часов - нет. Во всем виноват он, во всех своих и ее грехах, в чувствах - это все лишь его вина. Он в ней всегда будит все чувства. Морозов появился тогда, когда она почти отключила все в себе, но все вернулось. Как всегда, Вика проиграла. Презрение и ненависть - самые родные, вот только к себе или к нему? Она и с этим не разобралась. Кузнецова никогда никому не была нужна, даже самой себе. Мать ее презирала, Даша не понимала, а кота не было. Были лишь два парня, один из которых хотел просто сломать ее, а второй раздражал до безумия. Его, кажется, звали Леша, и порой ей даже было жалко его. Он тратил на нее все свои деньги, наплевал и на мать, и на отца, но это ей было не нужно. Он мечтал о детях и семье, а она лишь о том, чтобы не сломаться. Ей не хотелось и никогда не захочется детей, они ведь будут требовать все самое лучшее, все то, чего у нее никогда не было. Зависть к собственным детям смешна. - Вернись в кровать, - Морозов отстранился от девушки, давая ей путь. Он хотел причинить ей боль, хотел услышать ее крики, хотел за все отомстить, это ведь так приятно. Он ждал, что она не послушается и в очередной раз нагрубит, тогда и совесть ему слова против не скажет. Она ведь заслужила, она ведь его не любит, а Максима Морозова должны любить все. Это закон, она его нарушила, а за это попала в свою персональную тюрьму. Он причинит ей столько физической боли, что моральная пустяком покажется. Пускай ее душа умрет. - Если... если я сделаю это, то ты, ведь, меня отпустишь? - в ее взгляде надежды не было. И мольбы тоже. Значит, не опустит, она должна стоять на коленях перед ним, умолять, пасть еще ниже, понять, что такое настоящий страх, а потом, может быть, он ее и отпустит. Разве что, лишь бы перед этим не убить ее. Она должна сама себя убить, заслужила.

***

Ноющая боль в желудке неожиданно вернулась вновь. Вика и не помнила, когда е живот болел так сильно. Кажется, первую неделю, после того, как она решила отказаться от еды, но с каждым днем боль все утихала, а потом вовсе исчезла. Чувство голода вместе с ним, ей просто уже не хотелось есть, а тем более она так сильно не хотела обделять мать. Денег мало, а от всего дешевого фастфуда уже тошнило. Не есть было самым лучшим вариантом, и это не было таким уж трудным. Нужно было потерпеть всего неделю, а после все стало легко. Но сейчас все вернулось. И боль, и голод, и отчаяние. Без еды же месяц можно прожить, вот только как вспомнить, сколько дней уже прошло, если все дни превратились в одинаковый и серый день. У серого всего один оттенок. Она великолепно понимала, что это уж слишком безумно, но остановиться было сложно. Ей так хотелось узнать, вспомнят ли о ней после смерти? Никто не вспомнит, она никому не нужна, даже собственной матери. Та ненавидела ее за испорченную жизнь, она ведь хотела добиться многого, поехать учиться в Америку, и все почти получилось, если бы в ту злополучную ночь не зашла бы в тот переулок. Вика всегда была лишь очередным напоминанием о пережитом ужасе и боли, и порой ей кажется, что мать, таким образом, ей просто мстит, удерживая лишь здесь, но ненавидеть человека, который подарил тебе жизнь, слишком сложно. У нее никогда не получится. Морозов появился в ее жизни и сразу же все перечеркнул. Он показал, кто главный в ее мире и что слушаться она должна только его, если хочет жить. Она не хотела, но и умереть он ей не давал, никогда. Она могла сколько угодно переходить дорогу не на тот знак светофора или в неположенных места, ходить по самым мрачным улицам города, но ничего не помогало - машины останавливались слишком быстро, а парни, чьи имена пугали всех девушек, даже не смотрели на нее. Однажды Кузнецова почти вывела одного из них, но, что самое смешное, он сам, же и извинился перед ней. Морозов никогда не даст ей погибнуть, пока не добьется ее. Даша, как и все вокруг, всегда говорила, что глупо такого парня отшивать, а Вика искренне не понимала - они все серьезно или не замечают какой он на самом деле? Конечно, замечали. Его жестокость замечали все, она пугала, благодаря ей Вику и бросили все, кто был ей нужен. Он оставил рядом с ней лишь Старкову, которая благополучно продолжала хвалить Максима. В мечтах блондинки было то, что они вдвоем будут ходить вместе с колясками по магазинам, а после собираться вшестером в каком-нибудь ресторане. Она считала забавным, что два лучших друга будут женаты на двух лучших подругах, но Кузнецова так не считала. Максим не любил детей, Максим не любил животных, Максим не любил людей. Ну, кроме себя, конечно. У него с легкостью сносило голову, если кто-нибудь из его бывших поднимал на него руку, но сам он мог делать это постоянно, с завидной регулярностью, а после, почти искренне, не понимать, почему на него обижаются. Правда, на него и обижаться было невозможно. Все его бывшие ежедневно рассказывали Вике, какой же он идеальный, добавляя, что она еще благодарить его обязана, ведь слишком плоха для него. Вика представляла, как посылает их куда подальше, но вместо этого лишь покорно улыбалась, говоря о своих важных делах. Ей никогда не нравились люди. Вообще, все. Даже дети ей не казались искренними, их души отравляли с самого рождения и никто не хотел спасать. Морозов все еще не возвращался, а она все еще надеялась. Он же не может запереть ее здесь, он обязательно выпустит ее, Дашка, в конце концов, обязана заволноваться, это ведь похищение. В этом городе он может все. Но в нем же должно быть хоть что-то человеческое, Максим не может быть настолько бесчувственным, в нем должен быть человек, обязан. Он никому нечего не обязан. - Ты ничего не съела, - девушка вздрогнула от звука его голоса, пока он, так же бесшумно, как и появился, присаживался на кровать рядом с ней. Ей вновь было страшно открыть глаза, но это ведь все равно не сон. И почти полностью красная рука от отчаянных щипков тому доказательство. Ее всю вновь затрясло от его близости, когда он осторожно провел рукой по ее волосам, но сил что-то сказать или отодвинуться не было. Ей сейчас просто хотелось проснуться, неважно, где и с кем, только не здесь и не с ним. - Если ты не будешь есть добровольно, то мне придется запихнуть в тебя еду. Трахать кости не слишком приятно. Вика в очередной раз тяжело вздохнула, от страха голова болела еще сильнее, а отчаяние проявлялось с каждым разом все больше. Конечно, она знала, что рано или поздно он все же изнасилует ее, она знала это с той вечеринке Даши и Андрея, но надеяться никто же не запрещал. Вот только сейчас даже на что надеяться она не знал. Он никогда не отпустит ее, он сделает ее своей рабыней, он сломает ее, он сделает ее своей куклой. Сопротивляться бесполезно, это было ее главным правилом. И не показывать свой страх. Ему. Он просто упивался этим всегда, его это заводило еще больше, и ее отвращение к этому - тоже. Рука Морозова продолжила гладить ее волосы, пока другая осторожно провела большим пальцем по губам девушки. Хотелось отстраниться, дернуться, сделать, что угодно, лишь бы не терпеть все это, но где взять силы? Это было мерзко и отвратительно, вся эта его псевдо-нежность по отношению к ней, даже не спросив ее разрешения. Он же даже целовал ее насильно, и первый поцелуй забрал себе. Правда, его не капли, не смущало, что она ни разу не ответила, его вообще ничего не смущало, он же не человек. Кто-то бы сказал "животное", но животные же добрее людей, его-то точно. - Я хочу, чтобы ты съела свой ужин, а после для тебя будет маленький подарок, - даже не хотелось думать о том, что является для него подарком. Время дорогих украшений и цветов прошло, теперь он сможет подарить ей только боль и ужас, ничего больше. - Посмотри на меня! Девушка болезненно вскрикнула, когда он с силой потянул ее за волосы, но послушаться его было бы унизительно и неправильно. Пускай хоть, сколько боли причинит, она не сдаться, она же сильная. Бороться до последнего каждый день надоело, но "завтра" все не наступает. День тянется бесконечно, и даже спать более часа не получается. Просто нет времени. - Запихни свою еду себе в задницу! - от ярости и ненависти просто снесло крышу, она знала, что сейчас он точно причинит ей боль, но это больше не пугало. Пускай сделает, что хочет, пускай сделает с ней все, что хотел, но отстанет. Ей надоело бояться собственной тени и ждать момента, когда крышу снесет у него. Любая мысль о нем казалась жуткой и безумной, каждая секунда, и с ним, и без него, сводила с ума, заставляя желать смерти все больше и больше. А как вообще можно жить, если жизнь кажется самым ужасным наказанием на свете? Ей так хочется умереть, но он не даст, пока не получит своего. Пускай делает, что захочет, зато потом придет все самое долгожданное. Свобода и смерть. Парень резко отстранился от нее и повернулся в сторону двери, когда услышал чей-то голос за дверью. На его губах заиграла улыбка, когда он вновь перевел свой взгляд на нее. В ее глазах все так же не было ни мольбы, ни надежды, ни отчаяние. Даже страха не было, лишь какое-то слишком наивное непонимание ситуации и беспросветная ненависть к нему, а больше ничего. Говорят, что глаза - это отражение души, но это ложь. В его глазах ничего не было, но у него же все было, и в душе тоже. Правда. - Вот и твой подарок пришел, - Морозов встал с кровати, перед тем, как трое совершенно незнакомых мужчин зашли в комнату. Они все выглядели слишком сильными и пугающими, но немая покорность в их глазах казалась бы даже забавной, если бы не мысль, прочно засевшая в голову - в ее глазах тоже скоро останется лишь покорность и больше ничего. Он будет этим пользоваться, он не даст ей даже вздохнуть без разрешения, а потом и вовсе прикажет перестать дышать, ведь она станет лишь очередной куклой из его коллекции. Разве что, более любимой, чем остальные. Он ее так долго добивался, что вряд ли сможет так просто отдать кому-то другому. Интересно, до нее теперь вообще хоть кому-нибудь будет приятно дотрагиваться? Он испортит ей жизнь, но об этом даже не вспомнит. Его главное правило. Живот свело еще сильнее и пришлось приложить максимум усилий, чтобы просто отползти на другой край кровати. Подальше от Максима, подальше от этих людей и подольше от себя. Сейчас ей хотелось просто исчезнуть, испариться и оказаться где-нибудь в другом месте, в другом теле и в другой реальности. Чтобы там все было почти хорошо, чтобы был любимый человек и хорошая работа, чтобы друзей было много, но самое главное - не было бы Морозова. Даже думать о нем было странно, все мысли о нем казались чем-то отвратительным и отравляющими душу, каждая из них причиняла дополнительную головную боль, но не думать о нем было невыносимо. Как не думать о том, кто всегда рядом с тобой? Как не думать о том, кто испоганил твою жизнь? Она ненавидела его так сильно, что едва ли это было возможно, а его это лишь всегда просто забавляло. Он же даже в ресторан, где она работала, ходил, чтобы она ему улыбнулась, улыбаться сквозь отчаяние - так больно, но он и не знает, что такое боль. Ему не объяснили, и никто не дал прочувствовать, Максима Морозова же не любить невозможно. Он идеал и ангел во плоти, а все остальные так - их даже людьми не назовешь, поэтому они и обязаны любить его и ноги ему целовать. Собственно, большинство девушек так и поступало. Вика проклинала тот день, когда Дашка заболела, и ей пришлось ехать домой к Андрею, привезти ей лекарство. В этот день она с ним и познакомилась, именно в этот день ее душу прокляли. Морозов был ее персональным наказанием, совсем не сладким, но с каждым днем все родней. - Привет, Леший. Значит, смотри - тату все же делаешь чуть выше задницы, и размером побольше. Нарисуешь "Max". Все остальное, как договаривались, - до нее не сразу дошло, что эта татуировка предназначена ей, а когда дошло, Вика смогла лишь тихо ахнуть. Она не могла поверить, что он окажется таким чудовищем, что поставит на ее теле клеймо со своим именем, показывая, кому она принадлежит. Она даже с именем мужа себе не собиралась ее делать, а здесь... но он уже все решил, а сопротивляться бесполезно. Он все равно победит, а она лишь просто в очередной раз проверит его сдержанность. Проверять недолго осталось, его терпение уже на исходе и с этим ничего не поделаешь. Даже если и удаться сбежать, то куда бежать-то? Ей даже спрятаться будет не у кого, не у Дашки же, которая считает Морозова единственным подходящим мужчиной для Кузнецовой. - Ты... ты не сможешь! - голос даже ей показался совершенно слабым и жалким, а Морозова это развеселило еще больше. Ее жизнь была в его руках, так было и будет всегда. Он уже давно мог сломать ей шею в порыве злости, она ждала это каждый момент своей жизни, не понимая, почему же он этого не делает, но теперь понимание пришло неожиданно, заставляя дыхание участиться, а глаза расшириться еще больше. Он мучил ее столько времени лишь для того, чтобы она потом сломала себя сама, так будет намного больнее и справедливее, не одному же ему мучиться. -Я-то нет, а вот Леший у нас татуировщик от Бога, правда? - Морозов в очередной раз усмехнулся, проходя мимо троих мужчин. Тот, которого он называл Лешим, судорожно сжался, закивав так быстро, что ей показалось, что голова у него сейчас точно должна оторваться. Прикрыть глаза оказалось лучшим спасением от жуткой реальности, которая была просто обязана оказаться сном, но проснуться не получалось, а спасение все не шло. Ее никогда отсюда не выпустят, пока он сам не сделает это. - Держите ее крепко, но не забывайте, что она баба, кости не поломайте, - он говорил вполне своим обычном тоном, но сейчас ей казалось, что его голос был слишком громким. Даже с закрытыми глазами, она не могла избавиться от его взгляда и липкого ужаса. Ей всегда казалось, что липкость от ужаса - лишь сказки, но сейчас все это она чувствовала на себя. - Добро пожаловать в ад, милая.