Drabble, from the series: What if?

Фэндом: Первородные Свечи медленно догорают на богато накрытом столе. Капли воска одна за другой медленно стекают на кованый бронзовый подсвечник. Свет от маленького огонька бросает тени на каменные колоны, создавая полумрак. Изысканных блюд хватило бы, чтобы накормить небольшую деревню, но за столом всего двое. — Выпей со мной, сестра, — он протягивает ей бокал с терпким вином и улыбается своей триумфальной ухмылкой, буквально источая самодовольство. — Что ты называешь победой? — она принимает бокал и садится за стол, впрочем, не собираясь притрагиваться к дорогому вину. — Мать твоего ребенка заперта в волчьем обличии, страдает на болотах, а наш бедный брат убит горем. Ты все разрушил... Ребекка почти физически чувствует страх, что пробуждают в Клаусе ее слова, и то, что брат прекрасно умеет прятать свои чувства, ее не обманет. Очень хорошо Ребекка Майклсон знает, что такое страх: слишком часто, она была его причиной, слишком долго он живет в ее сердце... — Но ты до сих пор здесь, — он накрывает своей ладонью ее, загоняя Страх в клетку, ключ от которой, вложил в ее руку тысячу лет назад вместе с игрушечным рыцарем. А она не отдергивает руку, не пытается уйти, ведь, вкус ее собственного страха чувствуется на кончике языка, и ни хорошему вину, ни рекам крови его не перебить. — Ты жесток. "Каждый чего-то боится", — Ребекка отлично усвоила эту истину, но признать свой самый большой страх смогла лишь три года назад. Клаус сжимает ее руку сильнее и тянет на себя, вынуждая ее пересесть к себе на колени, а Ребекка, как безвольная кукла в руках талантливого кукловода, послушно садится на колени брата, положив голову на его плечо. Ласково проводит ладонью по его волосам, печально улыбнувшись. — Марсель не смог меня убить — боялся, что если Ева умрет, я исчезну, — вдохнув родной запах, призналась Древняя. — Я воткнула нож для бумаг прямо в вену на своем горле, — усмехнулась она. — Ты не боялась умереть? — ласково проводит ладонью по ее спине Клаус, прижимая ближе к себе, чтобы чувствовать, как бьется сердце сестры. — Я знала, что ты хочешь лишь наказать меня, — пожимает плечами Майклсон. — Ты подготовил особенное наказание для каждого из нас, я просто облегчила участь Марселя, — Ребекке смешно от ее собственных слов, вот только смеяться совсем не хочется. — Я знала, что ты не позволишь мне умереть... Глаза Клауса переполняет первобытный ужас от одной только мысли, что она могла умереть, он прижимает ее ближе к себе, доставляя боль, но Ребекка не жалуется, а бережно берет в ладони лицо брата и покрывает поцелуями, даря всю нежность на которую способна. — Никогда, — горячо клянется Клаус, крепко сжимая ее затылок ладонью, после чего обрушивается на губы сестры, вытесняя нежность страстью. Но Ребекка дает им всего лишь жалкую минуту пьянящей свободы, где нет места страху и границам. Всего минута безумного танца языков, старающихся взять верх над друг другом. Минута сладостного забвения. — Я никогда не прощу тебя за то, что ты сделал, — отрываясь от брата, шепчет в опухшие от поцелуя губы Майклсон. — Не жди от меня извинений. В их глазах бушует ураган эмоций, обостренных вампирской сущностью. Они грозят погрести под собой, как снежная лавина. Сладостная минута забвения прошла, и это все, что им позволено, ведь, если продлить наслаждение чуть дольше, они уже не смогут остановиться и переступят последнюю черту, на которой танцуют веками, словно тени на стенах. Они не переступят черту, ведь если ничего не получится, им придется встретится со своими величайшими страхами: Ей — провести вечность в одиночестве, ему — лишиться любви своей маленькой сестренки...