Солёная душа

Шаги. Тихий звук открывающейся двери. Запах её цветочных притираний. Горацио, стоявший у окна, неохотно обернулся. Мария впервые появилась перед ним без чепца и неладно скроенного, будто стискивающего её платья. Он недозадернул занавеску, и молодая жена увидела "Отчаянный". Впрочем, она и так догадалась бы, на что он смотрел. Скучный, совершенно не нужный ему разговор. Конечно, это только на суше я думаю о своём корабле, а в море я буду думать о тебе. Он едва удержался, чтоб не возвести глаза к потолку. Каким идиотом надо быть, чтобы ответить: "Мне будет не до тебя, дорогая"? Она смотрела на него всё с тем же выражением, в котором смешивалось восхищение и еле уловимое непонятное порицание. Горацио тихо вздохнул, он так надеялся, что со свадьбой всё изменится. Возможно, он перестанет чувствовать себя виноватым после того, как их союз будет скреплён окончательно? Мария подалась к нему, неумело и уверенно одновременно, и он, спохватившись, придвинулся чуть ближе, наклонился и поцеловал её. Так, как не целовал ни одну женщину раньше – быстро, скупо, безжеланно. Неискушённая Мария осталась довольна. "Гори..." Он заставил себя не раздражаться, ведь всё это теперь было его жизнью: и вызывающее тошноту имя, и миссис Мейсон в качестве "нашей мамы", и необходимость делить постель с женщиной, к которой он испытывал лишь симпатию и жалость. Так решил он сам. Горацио приобнял жену, мучительно соображая, как же следует себя вести дальше. Он слишком хорошо помнил, как Мария испуганной чайкой вылетела из комнаты, стоило ему вполне невинно поцеловать ей руку в благодарность за спасённое из ломбарда оружие. Девственниц среди его женщин до сих пор не было. Он хотел бы спросить, что с ними делают – да у кого? Адмиралу Пеллью задавать подобные вопросы было неуместно, а Буш обладал примерно таким же опытом, что и его собственный. Мария прижалась плотнее и что-то прошептала. Определённо, пора было переходить к тому, ради чего новобрачных оставили одних. Горацио провел ладонью по спине жены, медленно и мягко. Не может быть, чтобы брачная ночь оказалась невыполнимой миссией, нужно просто быть нежным, добрым и обойтись без поспешности... вполне достаточно того, что он женился второпях. Он снова наклонился и легко дунул, убирая с пути смешной завиток, коснулся губами виска, загоревшейся румянцем щеки, самого краешка губ. Руки тем временем ласкали, поглаживали, успокаивали. – Чего ты хочешь? – Быть твоей, – Мария запнулась на новом слове, она и невестой-то называть себя ещё не привыкла, – женой. Горацио сверился с собственным телом и понял, что ничуть не вдохновлён. Он обнял Марию покрепче, запрокинул её лицо и поцеловал снова, на этот раз стараясь выкинуть из головы все мысли о задании, исчезнувшем шлюпе и зашевелившихся на побережье французах. Он был просто обязан достойно ответить на любовь этой милой женщины. Его пальцы дотянулись до ленты и развязали её, отпуская тяжёлые, пахнущие ванильными кексами волосы. Опасаясь быть слишком напористым, Горацио невесомо касался губами шеи, расстегивая одну за другой мелкие пуговички на её сорочке. Комнату хорошо протопили и не было необходимости торопиться нырнуть под одеяло, как это случалось все те долгие месяцы мирного времени, когда он снимал жильё у миссис Мейсон. Он зубами зажал рвавшееся наружу ругательство. В его руках – молодая, красивая, горячо любящая его женщина... его жена... А он думает неизвестно о чём! Ещё один поцелуй, несколько более страстный, и пусть вся его сила была в просьбе о прощении, на Марию он подействовал моментально. Она задышала чаще и мельче, а её тело стало раскованней и послушнее. Горацио тронул ладонью её упругую грудь, для начала через ткань, всё ещё не уверенный в том, насколько она готова к новому опыту. – Гори... – Да, моя дорогая? – Мама сказала, что я должна тебя слушаться. – Это было бы неплохо, – улыбнулся он. – Но ты ничего не говоришь мне. Он с удовольствием сейчас поговорил бы. О том, что подготовка французами флота в районе Бреста имеет мало смысла, а Булонский лагерь на другом конце Канала подозрительно спокоен последние недели. Но только не с ней. – Мария, сегодня "слушаться" означает – позволить мне распоряжаться твоим телом. Она нравилась ему. Вся. От маленьких аккуратных ступней до тонких бровей и чистого лба. Добрый друг, выручивший его в трудную минуту. Единственный человек на суше, беспокоившийся о том, что с ним и где он. И сэр Пеллью, кажется, одобрил его выбор, а он умён и многое на своём веку повидал. Разве для брака нужно что-то большее? Горацио встал на колени и неторопливо коснулся её щиколотки. Мария хихикнула и отдёрнула ногу. – Э, нет! – Прости. – Не прощу, пока не научишься помнить, что я твой супруг. Он смотрел на неё снизу вверх, принадлежавший только ей, такой мужественный и такой красивый. У Марии перехватило дыхание. Она всё ещё не решалась поверить, что это не сон, не дневная грёза. Что с сегодняшней клятвы в церкви они неразделимы. – Мой любимый супруг, – прошептала она. – Этого я не забуду, даже забыв своё имя. Стремительным движением он выпрямился и принялся осыпать её лицо воздушными нежными поцелуями. Ловил её тепло, как паруса ловят ветер, вдыхал её запах, скользил ладонями по покатым плечам и замирал, едва тронув соски большими пальцами. А потом, встретив её затуманившийся взгляд, подхватил на руки. Беззащитную, уютную, доверчивую. В постель или пока просто покружить? Что можно, чего нельзя? Видит Бог, как же ему не хватало надёжной палубы под ногами! Её волосы разметались по подушке, лицо изменилось, напомнив ему о рыжей Пэгги, которая всем прелюдиям предпочитала возможность хорошенько его поразглядывать. Горацио обрадовался подсказке и одним рывком снял с себя сорочку. Пусть Мария посмотрит, жизнь на корабле быстро отучает юных мичманов от стеснительности, если у кого и была. Он намеренно встал так, чтобы на него падал свет и, будто бы что-то переставляя, повернулся туда-сюда, исподтишка поглядывая на жену. Опытные женщины находили его вооружение весьма соблазнительным, но наивность Марии в этих вопросах не оставляла сомнений. Её взгляд стыдливо блуждал по всему его телу, однако неизменно возвращался к наименее знакомой детали. Горацио присел на кровать и, наклонившись, поцеловал ей руку, не как джентльмен даме, а лаская губами тонкие голубые жилки на запястье. Затем он лёг рядом, устроившись на боку и подперев голову рукой. Чувствуя себя странно и неловко, Мария, не сводя с него глаз, нащупала край одеяла, но он не дал ей укрыться. – Разве ты мерзнешь? – Нет... но... – И даже если бы мерзла, я могу тебя согреть. После никто, ни она, ни он, не мог вспомнить, что было сказано и что было сделано. Свет в окне гас, но не гасли свечи. Мария знала лишь, что потеряла не только голову, но и всю Британию в придачу, когда сильные руки мужа чуть приподняли её, снимая последний покров, обнажая её полностью, казалось – душу вместе с телом. Горацио, мысленно отсчитывающий склянки и полувахты, понимал, что перед походом надо выспаться, поэтому решил всё же сменить темп и бережно, но настойчиво раздвинул её стройные ноги, уповая на то, что пылкий трепет непорочной жены вот-вот передастся и ему. Ожидания его, к счастью, оправдались. Стоило ему коснуться дивного грота, увидеть, как её пальцы сжали уже порядком измятую простынь, как она закусила губу – и он начал дышать в ритм с её дыханием. "Всё хорошо", – сказал Горацио и, подловив движением вдох, начал соединять их тела, как уже соединил судьбы. Постепенно забывая о девственности, об осторожности, о прислушивающейся где-то миссис Мейсон и даже о войсках Наполеона. Вход, выход, вдох, выдох. Оплавлялись свечи, напрягались мышцы, не встречались взгляды. Мир исчезал, уступая ритму, прокладывающему себе путь. Всё выше и выше. До самой вершины наслаждения, к которой они подошли рука об руку под робкие постанывания благовоспитанной Марии и жизнерадостный ритмичный скрип старой кровати. Чтобы скромно поцеловаться, загасить оставшиеся фитильки, развернуться носами в разные стороны и спокойно заснуть. Он подошёл к окну, за которым серое утро нехотя будило гавань. Западный ветер принёс обложной дождь, грозящий перейти в косохлёст. Не самая подходящая погода для отплытия, да и как только они покинут гавань, придётся идти бейдевинд переменными галсами, а если лавировка продлится весь день, то к вечеру команда будет измотана. Тем не менее, они, вероятно, смогут развить скорость больше 10 узлов и тогда уже через четыре дня проведут хотя бы первую разведку в районе пропажи "Кузнечика". Капитан застегнул все пуговицы на мундире и наконец почувствовал себя свободно. Шлюпка, которая доставит его на "Отчаянный", уже должна быть готова. Он погрызёт чего-нибудь из переперчённого и пережаренного Стайлзом, наденет плащ и выйдет на квартердек, где будет слушать плеск бьющихся о борт волн, сигналы боцманских дудочек и бурчание Прауза, обмениваясь понимающими улыбками с Уильямом Бушем. Мария пошевелилась, просыпаясь. "Конечно, дорогая. Спасибо за варежки. До свиданья, любовь моя." "Я исключительно хорошо спал, лейтенант Буш." "Нет, Прауз, смотреть на жену я не стану. Подзорная труба мне понадобится, когда будем искать шлюп." "Курс на Брест!"