Хрусталь

Ночью всегда кажется, что все звуки уходят и замораживаются, замерзают жидким серебром в воздухе, поднимаются к небу звёздами. Мы лежали на широкой, двуспальной кровати и нам не спалось. Точнее – мне не спалось, и мои вопросы и бредовые мысли сыпались одна за другой, мешая спать. - Я запутался. Я совсем не понимаю, что происходит, Женька, - сиплый шёпот прервался. Слова хрустальными нитями повисли в воздухе. Мне кажется, будто мир сходит с ума. Мне кажется, будто я единственный ненормальный в этом дивном, прекрасном мире. Для чего и зачем… Женька: - Давай спать. - Мне не спится. Мне грустно. Так плохо, а я сам не понимаю отчего. Всё такое бессмысленное, всё такое неправильное. Иногда мне кажется, что они хотят видеть меня животным. - Они? - Они. - Кто - они? - Они… Люди. Окружающие. Общество. Но я ведь не животное, чтобы совокупляться со всем, что движется. А, если животное, то почему же они не хотят, чтобы я размножался? Почему они хотят, чтобы мой биологический вид умер? – хрустальная люстра под потолком, собранная из моих слов, качнулась, не выдержав груза грубых, необработанных камней, перемежающихся с острыми и прозрачными. Раздался тихий, немелодичный, раздражающий перезвон. – Женька? - Да спи ты уже! – люстра обрушилась. И на мгновение я оглох от обступившей со всех сторон, одуряющей, напряжённой тишины. В ушах зазвенело. - Можно, я обниму тебя? - Делай, что хочешь, только замолчи уже, наконец. Мне завтра рано вставать. Молчание. Я сглотнул. Жидкий серебряный пузырь вырвался из горла и полетел к потолку, через раскрытую форточку на улицу, ближе к звёздам, ближе к небу. Я повернулся на бок и придвинулся ближе, уткнулся лбом в его спину. В бок тут же впилась пара осколков. Они валялись повсюду: устилали блестящим покрывалом пол, серебрили постельное бельё, одеяла, матрас, путались в Женькиных волосах. Я поднял руку и прикоснулся к его коже, провёл по животу, придвигаясь ближе, оставляя на простынях кровавый след, оставляя в плоти тысячи маленьких осколков. Тело под моей рукой сначала напряглось, а потом обмякло. Порционно, сдавившее грудь напряжение покинуло вены, оставив в моих объятьях пустую, тряпичную куклу. - Спокойной ночи, - прошептал я: хрустальные иголочки воткнулись в его спину, прошили насквозь кожу и застряли, зацепившись за волокна тканей острыми зубчиками. - Спокойно ночи. Это всё было неправильным. Но что с этим мог поделать я? Невысказанные слова царапали горло.