Что-то как-то не везет...

Кутузов Москву спалил — так он герой, молодец. А я котлеты сожгла — сразу дура криворукая…

Идя по коридору, я прожигала взглядом все эти сытые и довольные рожи школьников, что вразвалочку шли к своим кабинетам, неспешно болтая о чем-то интересном. Как же все-таки бесят меня люди! Как они могут быть такими довольными в такое время суток? Время обеда, а я голодная! В столовой, из которой я, собственно, и шла, нас кормят откровенными, неприкрытыми помоями. Вот честно, словно, готовя для преподавателей нормальную пищу, все остатки и объедки (холодные и заветревшиеся) повара складывают нам в тарелку. Даже мой неприхотливый организм отказывается принимать это. А эти… довольные, сытые… Подходя уже к классу, я поймала себя на мысли, что если кто-то мне скажет хоть слово (не важно какое), я взорвусь и разнесу пару смежных стен на моем этаже. Эту мысль подтвердил урчавший живот. Стиснув зубы и сжав кулаки, я быстрым движением развернулась и направилась в противоположную сторону. Все-таки просто так разрушать стены Альма Матер не стоит, хоть и хочется. Дорогу до спортзала я могла пройти и с закрытыми глазами, поэтому в нужном месте я оказалась быстро и без проблем. Выбежав на середину зала, выцепила взглядом моего любимого Гошу. Вообще «Гош» тут было с десяток, этих манекенов, способных поглощать магические удары, завезли к нам пару лет назад. Вот теперь повеселимся! Медленно осев на пол, я расплылась в довольной улыбке — полная опустошенность позволяла забыться на время, мысли путались и не мешали, все чувства и инстинкты пропали, приглушенные полным изнеможением. Мне нравится такое состояние, когда можно просто уйти в себя, позабыв про все обиды и неприятности, жаль только это опасно, а то разряжалась бы я почаще. Гоша был под завязку полон магией, об этом говорила красная полоска на его голове, больше он не сможет принимать магические удары, пока его не разрядят. Ну и ладно, все равно я пуста. Расслаблено сидя на высоком мате, я подняла голову к потолку, стараясь немного успокоить дыхание и унять дрожь. Спина ужасно чесалась, сигнализируя, что я не одна в спортзале. Нехотя поворачиваю голову в сторону двери, даже не пытаясь встать. Нужно было закрыть дверь. В проходе стоял Аккаян, скрестив руки на груди и прислонившись к косяку, он смотрел на меня внимательно, настороженно и задумчиво. Ни улыбки, ни злости, ни раздражения или страха не было. Только эта загадочная настороженность. — Что? — отлично, я потратила столько энергии на последний удар, что мой голос теперь напоминает рычание. Прокашлявшись и убедившись, что профессор вышел из состояния стоячей комы, я отвернулась, а потом и вовсе упала на мат, ощущая щадящую прохладу спиной, закрыла глаза. — И на кого же в этот раз вы разозлились? — он как обычно изучал меня. За несколько дней я привыкла к этому. Тихие шаги, и вот я уже понимаю, что он тихо садится на противоположный мат, не отрывая взгляда от меня, но поняв, что мне это не нравится, отворачивается, от чего-то улыбаясь. — На поваров этой чёртовой столовой, — злость вновь начала закипать во мне, я сжала кулаки, унимая эмоции. — Чем же вы так недовольны?! — искренне удивился маг, продолжая рассматривать Гошу. Теперь уже я разглядывала профессора. А что, ему можно, а мне нет? Вот фигушки. Сидит, скрестив ноги и положив руки на колени, смотрит в сторону. А у него красивый профиль — нос с небольшой горбинкой, немного узкие глаза глубоко посаженные и подчеркнутые белесыми недлинными ресницами. Тонкие бледные губы чуть приоткрыты, обнажая ровный ряд зубов. Дыхание такое тихое и ровное и только сжатые кулаки и чуть напряженная поза выдает в нем настоящие эмоции — он ждет чего-то от меня, ждет и это его сильно волнует. Что же не так? Чего он ждет? Медленно впускаю нить магии в клубок его мыслей. Желая узнать его тайну, я совсем потеряла голову. Словно в замедленной съемке, мужчина поворачивает голову в мою сторону, цепко впиваясь взглядом, почти осуждая в столь неприкрытом любопытстве и бестактности. Закрываю глаза, молясь, чтобы он не заметил румянец на моих щеках. — Вы видели, чем они меня кормят? — я уже успела понять, что такую хрень ем только я — остальные питаются нормально, — Они обиделись на меня, когда я сказала, что соли кладут мало и мясо не дожаривают, ну еще я призрака на них натравила и еще кое-что… но не суть! Теперь вместо обеда, завтрака и ужина у меня вот это. Перед профессором появилась тарелка с зеленого цвета жижей, мерно покачивающейся в воздухе. Что это — не смог определить даже Вадик, когда эта субстанция оказалась на его голове. Профессор посмотрел, понюхал, и поморщился (видимо, представив, какое оно на вкус). — Ясно, но почему вы никому об этом не говорите? — он жестом отогнал тарелку от себя, даже не смотря в ее сторону. — А кто ж станет разбираться, — я знала, что мои проблемы никого не волнуют. Все люди — эгоисты. Я не смотрела на профессора, старательно разглядывая потолок. Я сильная, правда, и жаловаться не люблю, всегда со всем разбираюсь сама, но, великий создатель, как же иногда сложно бывает все держать в себе. Я устала так жить, честно, последние силы изо дня в день уходят на то, чтобы сдержать слезы… Но я сильная, правда. Сегодня праздник — день основания города, куда и ушли почти все учащиеся несколько минут назад. И на уроки не надо до понедельника (сегодня пятница). Поэтому я собиралась остаться здесь — в спортзале, до вечера. А что? Удобно, тихо, спокойно, и вставать не надо. Я вновь закрыла глаза, живот предательски заурчал. — Вставай, — профессор поднялся, стараясь от чего-то не смотреть на меня, — пошли. — он чеканным шагом направился в сторону выхода, но когда заметил, что я лежу и вставать не собираюсь, остановился. — Пошли. Ты так от голода умрёшь, — в его взгляде появились нотки раздражения. — Не… — испуганно начала я, но была прервана. — Кому ты пытаешься что-то доказать? Вставай! — Не могу я… — я почувствовала, что по щекам стекают слёзы, черт, какая я сейчас жалкая, слабая, отвратительно… — Чёрт. Прости. — Он, быстро оказавшись возле меня, наклонился ближе и взял за руку, влив в меня силы. Я знаю это заклинание. Оно трудное, но очень полезное. Профессор поделился со мной силой и помог подняться мне. Придерживая меня за талию, профессор направился вдоль по коридорам, направляясь в только ему известном направлении. Никого не было — все ушли в город, может поэтому он так откровенно, не боясь огласки или осуждения, придерживал меня за талию, крепко сжав пальцы на моем боку. В этом прикосновении ничего такого не было — никакого скрытого смысла, мотивов, как часто это бывает в женских романах… Не было такого, только желание помочь, утешить нерадивого ребенка и… эта странная настороженность — аккуратность. Но ноги стали подкашиваться сильнее, — отдав последние силы Гоше, я потеряла последний шанс остаться сильной и несломленной в глазах профессора. А в глазах то и дело темнело, к горлу подступала тошнота, ноги начали заплетаться и запинаться друг о друга. Выдохнув и сильнее сжав руку Акаяна, облокотилась на его плечо и позволила вести меня куда угодно. Отчего-то я верила ему. Мужчина привел меня на кухню — небольшое помещение, недалеко от столовой, — и посадил за столик у стены. Кухарок уже не было, продукты были убраны, посуда серой массой громоздилась на столах и полках. Признаюсь — я следила за Акаяном, следила за каждым его движением. Смотрела как он вскрывал нехитрый замок в кладовую, чтобы взять немного продуктов, как перекатывались мышцы на его руках, когда он, закатав рукава, тянулся к верхней полке за сковородой. Мой взгляд скользил по широкой спине, пытаясь разглядеть хоть что-то, чем так увлечен профессор. А он был именно увлечен, никогда бы не подумала, что этого мужчину может так интересовать готовка. Я не видела его глаз, выражения лица, но отчего-то была уверена, что он любит готовить, что получает от этого искреннее удовольствие… Он подошёл и поставил передо мной тарелку с яичницей, полосками ветчины и кружочками помидоров. Я улыбнулась, немного покраснев — Акаян заметил, что я смотрела на него, опять… Ох, лишь бы не подумал про меня что-нибудь похабное. Ведь я просто смотрела, наблюдала, следила… Ничего такого романтычного. — Пока не съешь — не отпущу, — он сел рядом, всем видом показывая свое недовольство тем, что я немедленно не приступила к трапезе. Перестав улыбаться я опустила взгляд в тарелку. Запах дурманил разум, от долгой нехватки полноценной еды в организме, к горлу подступила тошнота и одновременно заурчал живот. Я буквально проглотила свою порцию, почти не жуя и лишь под конец почувствовав вкус. Было действительно вкусно. Не шедевр конечно — все же это банальная глазунья с мясом и овощами. Но для меня в этот момент это было подобно райской пище. Покушав, он налил мне чаю и поставил тарелочку с вареньем. — Кира, если что-то такое повторится — не молчи, — он продолжал сидеть напротив меня, сверля строгим взглядом. — Хорошо, — пообещала я, хотя мысленно и посмеялась над его просьбой-приказом, — Профессор, а где вы научились так готовить? — меня и правда это очень интересовало. Ведь что не роман, то рассказ как девушка должна накормить голодного путника, который совершенно не умеет готовить, он влюбляется в ее стряпню и делает ей предложение руки и сердца. — Я давно живу один. Есть захочешь — научишься быстро, — с улыбкой, но не без нотки грусти сказал Акаян. — Вы живёте один? — надо же, а я думала, он женат. — Ну да… Кира, я давно хотел спросить, почему тебя называют ведьмой? — спросил профессор. В любом другом случае я бы промолчала или съязвила что-нибудь в ответ. Но тут… после того как мужчина накормил меня, выслушал, да еще и первый ответил на заданный мной вопрос… отказать я не могла. Да и почему бы и нет. — Слышали уже, да? — я улыбнулась, в очередной раз поражаясь скорости местного сарафанного радио, — Ну, наверное, потому что я ведьма. — А если поподробнее. — Ну… Пожалуй, поподробнее я смогу объяснить только вечером, — он подумал и покраснел, — Профессор, я не знаю, о чём вы подумали, но это точно не то, что я имею ввиду. Если хотите я могу показать вам на практике так сказать причину этого прозвища… — И на что я подписываюсь? — Ничего криминального. Но я должна быть уверенна, что вы никому об этом не скажете. Это большая тайна. — Он кивнул. — Тогда до вечера.