Признание

Студия всегда была для Уилла местом священным и потому захламленным до невозможности. Уборку в ней он делал исключительно сам, доверяя почетную роль помощника лишь Оливье. Почему-то только Оливье всегда точно знал, где лежат те или иные ноты, где стоит нужный усилитель или ноутбук, куда Уилл положил очередную партию чистых нотных листов и почему нигде нет пепельниц. Только Оливье безошибочно определял местонахождение новых медиаторов, нераспечатанных сменных струн для всех гитар, гаечных ключей, пустых чашек из-под кофе, забытых шарфиков, арафаток, курток... Иногда у Уилла создавалось впечатление, будто эта студия не его, а Оливье. Хотя, учитывая, сколько сил и средств оба вложили в её открытие и обустройство, она скорее была общей, пусть и занимала половину первого этажа дома Уилла. Однако причиной сегодняшней раскопки огромной коробки со старыми нотами и черновиками была, как ни странно, не уборка: у Руссо попросили табулатуры к песням его дебютного альбома. Альбом вышел давно, почти пять лет назад, и потому просьба была не из простых. — Так, это не они, это тоже, это вообще песни Рода... А что у меня делают песни Рода? — Уилл посмотрел на исписанные вдоль и поперек листы так удивленно, будто держал в руках сокровище нации. — Это Бена, это черновики к «Бастилии»... Хм... Оливье! А почему мы вот это не дописали для «Бастилии»? — Руссо помахал нотным листом перед носом Шультеса, надеясь, что тот знает причину. — Потому что ты потерял черновик и не смог вспомнить, что там было записано. Отдай. Может, пригодится ещё, — Оливье отобрал у Уилла ноты и отложил отдельно, на специальную полочку. — Так, это черновики «Моцартов»... О! Я докопался до 2008 года! Ура! Так... Мне ещё два года раскопок вглубь, — задумчиво пробормотал Руссо. — Знаешь, мне иногда кажется, что Моисей не просто так сорок лет бродил кругами по пустыне. — Он ждал, пока сменится поколение и люди перестанут воспринимать себя как рабов египтян. — Не-а, он точно искал ноты. Ну, знаешь, сочинил гимн Израиля и записал, а потом забыл, куда ноты дел, и сорок лет искал. И всех евреев Египта заставил помогать в поисках: манна небесная, благодать, все такое... Логично же! — и Уилл снова углубился в поиск собственных табулатур. Шультес вздохнул и решил, что лучше он сходит на кухню и сварит кофе. Потому что «два года вглубь» — это явно надолго. — Это опять Рода... Хм, надо Роду отдать его песни. Оливье! А забери у меня ноты и тексты Рода, а? Потеряю же. Шультес молча поставил две чашки кофе на стол. — Отдай. Я передам Роду. Кофе? — Да, спасибо. О, письмо. От тебя... Оливье? Отдай! Зачем забрал?! Я же не читал ещё! — Вот и не надо, — Шультес, заметно нервничая, спрятал письмо в карман. — Я помню, что писал. Это было давно, забей. И он быстро вышел из студии. — Столько лет не читал, а тут на тебе, наткнулся. А я-то думал: почему он не реагирует? Я же ему... всю душу, а он, — проворчал Шультес, пряча письмо в сумку. — Всю душу, говоришь? — задумчиво повторил Руссо за его спиной. — Отдай письмо, а? Шультес вздрогнул, обернулся и молча покачал головой. — По-хорошему отдай, — Уилл прищурился и потянулся к сумке, но Оливье отодвинулся в сторону, и Уилл, не удержавшись, упал на него. — Все равно заберу, ты же меня знаешь, — Уилл усмехался слишком близко, и Оливье не выдержал: чуть толкнул его, переворачивая на спину, прижал к полу и пристально посмотрел в глаза. — Знаю. Хочешь узнать, что там? Получай, — и Шультес, быстро наклонившись, поцеловал Руссо. Он был сухощав, в отличие от Уилла, но тот не вырывался и, казалось, вообще находился в шоковом состоянии. Оливье отстранился, тяжело дыша, посмотрел в глаза Уиллу и медленно встал. — Там написано, что я тебя люблю. Давно. Безнадежно. И невзаимно. Там написано, что для тебя мы всегда будем друзьями, почти братьями, но никем больше, потому что ты не такой, как я. Там много чего написано, Уилл, но ничего из того, что тебе бы понравилось. Я, честно, думал, что ты его прочитал и сделал вид, что ничего не было. Я пережил это и постарался не надоедать тебе, оставаясь только другом. А ты, оказывается, просто не заметил его в кипе черновиков и никогда не читал... А знаешь, может, это и к лучшему. В смысле, к лучшему, что ты тогда не читал: мы смогли ещё несколько лет проработать вместе. Я понимаю, что сейчас ты меня ненавидишь и вряд ли хочешь видеть, так что я пойду... Позвони мне, когда... если ты примешь меня обратно. Я могу дать тебе слово, что подобное больше никогда не повторится. Я же смог столько лет оставаться исключительно другом, значит, смогу и дальше, — он подхватил свою сумку и направился к выходу. — Оливье! — Уилл окликнул его, пытаясь одновременно поправить свою майку и встать с пола. — Подожди! Оливье замер, не оборачиваясь. — Черт, да что у меня с ногами? — вполголоса ругнулся Уилл, наконец-то встав. — У тебя их всего две, обычно люди ходят, меняя их местами: правая — левая, правая — левая, — тихо сказал Оливье, улыбнувшись. — Угу, я запомню. Спасибо. Слушай... Ты сейчас серьезно? Ну, про то, что ты меня... любишь? Честно? — Уилл заглянул Оливье в глаза, пытаясь понять, не шутил ли тот. Оливье молча пожал плечами, мол, понимай как хочешь, твое дело. Уилл вздохнул и неуверенно обнял его. — Зря ты раньше не сказал, — тихо проговорил он. — Не мучились бы оба столько лет. Я же... Я боялся. Ты никак не давал понять, что я для тебя больше, чем друг. К тому же, у тебя жена и дети. Я был уверен, что мне ничего не светит. Со временем привык и смирился. Как-то жил все это время... А сейчас... Если ты серьезно — давай попробуем? Ну, то есть, попробуем, каково это — вместе. Ладно? Я уже не смогу без тебя, кажется... Руссо виновато отвел взгляд и старательно рассматривал знакомую до боли стену за спиной Оливье. — Мы все-таки два идиота. Два старых трусливых идиота, — Оливье усмехнулся и притянул Уилла к себе. — Не таких уж и старых, — пробормотал Уилл ему в шею и потерся о бедро. — Вот, чувствуешь? Ни черта ты не старый. — Хм... Надо же. А я-то думал... Не важно, — Оливье осторожно поцеловал Уилла в висок. — Пошли куда-нибудь отсюда, а? Не люблю долго торчать в коридоре. — Спальня на втором этаже. — Шустрый какой... — Ты против? — Только за. — Ну вот и славно. У нас примерно часа три свободы, а потом придет Бен и придется работать. И Жан-Пьер должен подойти: он вчера обещал глянуть аранжировку. — Ты так оптимистично веришь в мои силы... Трех часов нам точно хватит. Уилл усмехнулся, потягиваясь. — Вот и проверим заодно. А вообще, у нас впереди ещё куча времени. — Хм? — Я имею в виду, что раз уж мы решили попробовать... Оливье улыбнулся и первым двинулся в сторону лестницы. — Я тебя понял. Догоняй... Трех часов, конечно, недостаточно, но иногда впереди — целая жизнь. Вместе.