- саша, не лезь! - я слышу голос андрея за спиной и опускаюсь ниже, вдыхаю запах земли и крови, чувствуя, как она вибрирует под моим все еще горячим телом. все еще. странно даже это осознавать. - ты идиот? зачем на рожон лезешь? - он больно сжимает мою руку, и его голова, такая же грязная, становится на одном уровне с моей, - жить надоело? и я думаю, что да, да, черт бы побрал всю эту войну, советский союз, германию, гитлера, сталина - всех! - да! надоело. да, мне надоело жить, но андрею в ответ я лишь устало и недовольно пыхчу, не озвучивая свои мысли вслух. андрей - еще один солдат, лучший друг, с которым мы вместе ринулись в бой и в войну. я помню андрея мальцом. мы бегали вместе на речку рядом с нашей деревней, делали вид, что ловим рыбу, хотя ничего в этой речке и не велось. бегали, веселились, верили. особенно в будущее. мы прогуливали занятия в школе, чтобы опять убегать на речку, девочек с собой звали: марину, инну, людку. с людкой у андрея потом роман завертелся. письма шлют друг другу, она его терпеливо ждет. он еще, дурак этакий, перед отъездом ляпнул ей, что женится, впрочем, не дурак, наверное... а влюбленный дурак. звучит так лучше. - ты ей писал вчера? - я спрашиваю, вжимаясь сильнее в землю. это довольно-таки тяжело, потому что она систематически сотрясается, подбрасывает верх, из-за чего приходится пальцами впиваться в грязь. над нами огненно-красное небо, и начинает казаться, что немцы убили и солнце. - саш, ты вообще меня слушаешь? - да слушаю я, просто отвлекся на пару минут, - систематически кашляю из-за пыли, что туманом вокруг, но стараюсь делать это максимально бесшумно. - вечно ты отвлекаешься. в школе тоже только и делал, что думал, думал, думал. обо всем подряд! а я рядом сидел и ждал, пока ты уже откликнешься, - я смотрю на андрея снова, и улыбка невольно лезет на лицо. странно, что я вообще способен на это после всего, что увидел. - как ты думаешь, мы вернемся? – вопрос сам вырывается из моего рта, прежде чем я успеваю осознать всю его глубину. и весь трагизм, кстати, тоже. - я людке обещал, - пожимает плечами мой друг, и мне почему-то становится тошно.
- как вы, тамара васильевна? – уголки ее губ поднимаются вверх, а старые морщинистые руки обхватывают чашку чая, - вспоминали опять? - ты же знаешь, саш, - мне хочется обнять ее и только сильнее прижать к себе, - я теперь и живу только в своих воспоминаниях. тамара васильевна до сих пор ходит по этой бренной земле, молясь каждый день Богу, чтобы он прекратил ее страдания. я думаю, что это жестоко, когда порой все-таки ловлю себя на мысли, что прошу у бога то же самое, только в адрес меня.- андрей, остановись! – я кричу, чувствуя, как несколько пар рук сдерживают меня. точно так же как совсем недавно это делал мой друг. – куда ты идешь!? зачем?! андрей, вернись! – вокруг раздаются залпы пушек, я глохну, но сквозь весь этот шум, пробивающий подобно пулям мое слабое тело, сквозь все эти руки, не отпускающие, а только больнее вонзающиеся, сквозь боль, все равно пытаюсь идти вперед. небо окрашивается в красный. я падаю, потому что кто-то бьет меня по коленам. - ты совсем жизни не ценишь, - мансур качает неодобрительно головой, поглядывая на меня и помогая подняться. стоит мне сделать хоть одно малейшее движение, намекающее на то, что я все-таки хочу выполнить, что планировал, он начинает тащить меня назад. я устаю сопротивляться и сдаюсь. силы еще мне пригодятся, чтобы отомстить за андрея. он умирает, подорванный бомбой, и я вижу, как его красивое тело разрывается на сотни тысяч кусков. все, что я запомню после этого, будут его ясно-голубые глаза. наше небо тоже когда-то было такого цвета.
с тамарой васильевной мы встречаемся раз в два месяца: в воскресенье после двенадцати часов дня у нее дома. пьем чай, говорим о том, что происходит в жизни каждого: шестидесяти семилетней старушки и тридцати двух летнего старика – и потом предаемся своим воспоминаниям, в которых андрей продолжает быть молодым, сильным, счастливым. иногда к нам присоединяется люда, которая так и не вышла замуж и бережно хранит его письма у себя в прикроватной тумбочке. она говорит, что андрея никто не заменит, и поэтому глупо заводить с ней речи о браке. я думаю в эти моменты, что даже женившись не смог избавиться от образа друга в своей голове. и мое небо никогда не станет таким же ясно-голубым, какими были его глаза. тамара васильевна – его мама, а людку вы уже знаете. и мы втроем состоим в клубе людей, которые жить настоящим не научились. их не было на войне, но ее отпечатки отразились на их лицах: вроде прекрасных, но безобразных в ракурсе полной луны, которая в моей голове тоже навсегда останется красной. Мы представляем собой мертвецов, продолжающих ходить по этому земле, и я систематически больно бью себя по руке, чтобы напомнить: я жив. я не умер на войне. а, может быть, стоило?у него глаза как у волка – светло-карие, словно бы желтые. и ведет он себя точь-в-точь как этот дикий зверь. мансур идет вперед, словно бы не знает ни страха, ни боли, ни жалости, и даже не замечает, как сквозь его руку проходит немецкая пуля. он все равно идет вперед. андрей тоже шел. солдаты-чеченцы боролись с нами бок о бок, и я путался, где именно в наших войсках проходила эта грань: между животными и между людьми. мы путались в образах друг друга, переплетались и были просто волной, сносящей все на своем пути. мансур постоянно сдерживал меня, но сам никогда не сдерживался. и я видел в нем андрея из-за этого снова, и снова, и снова. и «снова» еще тысячу раз. мне кажется, если бы ему сказали выступить одному против тысячу немецких солдат, мансур даже бы не раздумывал, а просто опять сделал шаг вперед. он умер так же, как и жил: гордо, с честью, достоинством и бесстрашием. он вонзил маленький ножик, что всегда носил с собой (говорил, что это бывший нож его ушедшего деда), и сам оказался проткнут все той же вражеской пулей. земля стала красной. и я понял, что попал в чертов порочный красный круг, выхода из которого нет. имя кругу? воспоминания. имя кругу? война.
я знаю, как я умру. во сне, на поле боя. рядом со мной будут лежать мертвые тела мансура и андрея, и наши глаза будут устремлены в ясно-голубое небо. я буду думать, что все те дни, что я прожил, всего лишь выдумка, и существует только сейчас. сейчас. сейчас, полное крови, боли, смерти. сейчас. война. она осталась со мной. война. встречай меня.