Без сожалений

2012 — Ёнгук-хен, я люблю тебя. — Тонкие пальцы ложатся на спину Ёнгука и крепко сжимают его пиджак. Зело опускает голову на теплое плечо и прикрывает глаза. Время в просторной комнате течет медленно. — Что ты? — Ёнгук негромко переспрашивает последние слова макне. — Люблю, — слова слетают с губ и оседают приятной дрожью на шее лидера. Щеки Зело краснеют, а за ними и уши, они касаются кожи Ёнгука и их тепло говорит о смущении. — Уверен? — Ёнгук обнимает макне, приближая его ещё ближе к себе. Так, чтобы мысы обуви касались друг друга, не давали сделать и шага в сторону. — Да. — Его взгляд бегает из стороны в сторону до той поры, когда у уголков глаз не появляются первые влажные капли, а на губах все ещё волнительная улыбка. Зело хочет сдвинуться с места, ведь его желание отдать свой первый поцелуй Ёнгуку настолько сильное и внезапное. Полагаясь на ощущения своего тела, макне медленно водит своей щекой по скуле Ёнгука и, чувствуя тепло чужих губ, касается их своими. Ёнгук целует ямочку под нижней губой и захватывает её, заставляя появиться у уголков губ Зело изогнутые следы улыбки. Не разрывая объятий, сплетений из рук на теле, Ёнгук медленно шагает вместе с Зело к желтым матам. — Такой красивый и весь мой, — его голос приятный и умиротворенный. Стопка твердых спортивных матов принимает в себя спину макне и их кожаное покрытие сминается под широко расставленными в стороны руками Ёнгука. Зело желает видеть рядом с собой именно такого Ёнгука. Теплый свет ложится не ровно, а полосами, приоткрывая какую-либо часть тела или закрывая её. Оставаясь без одежды в неловком для себя положении, макне прикусывает губы и вздыхает громче прежнего. Зело смотрит на Ёнгука и подрагивает от желания в карих глазах и неизвестности следующего мгновения. — Ты же хочешь? — Вопрос лидера звучит почти в самую душу, где все дрожит и трепещет. А Зело не может ответить, но хочет, и хочет так сильно. — Да... — неясный кивок. Макне зовет не без толики болезненного желания и холодными пальцами тянет Ёнгука на себя. Нужный, он хочет быть нужным для него и оставаться таковым навсегда. Зело почти кричит об этом, когда оказывается на грани боли и удовольствия. Он отдается полностью и не сожалеет об этом. Ёнгуку безумно нравится дозволенность в данной ситуации, он пользуется ей в полной мере, овладевая каждым кусочком тела Зело. Поначалу их отношения были солнечными, как весенние дни того времени. Полные радости новых возможностей. Макне следовал за лидером по пятам, учился у него и старался соответствовать — быть на одном уровне со своим взрослым и любимым хёном. Выразить словами, насколько Зело любил Ёнгука — невозможно. Находясь между туманным сном и окутывающей свежестью постельного белья, когда просыпаешься не от света из окна, а из-за коротких поцелуев, юноша не мог подобрать слов для выражения чувств…. Кроме одного, «Люблю». Его признания всегда оставались тихо звучать в комнате, но сердце хотело в ответ услышать тоже самое. К Зело закрадывались мысли о том, что из них двоих любит только он, но вовремя подаренная улыбка Ёнгука и его горячие губы позволяли забыть об этом. Ему становилось легко. Желание макне быть всегда рядом с Ёнгуком давало лидеру большую поддержку в моральном плане. Юноша не жил без Ёнгука. Ни дня яркой жизни без лидера. Когда Зело вкрадчиво просил проводить вместе больше времени и обнимать его чаще, Ёнгук смеялся. Но каждый раз он обнимал, согревал, оберегал, скрывал от взглядов, которых младший сторонился. Сначала Зело смущался и боялся, что их могут застукать. Но лидер умел убеждать, заставляя поверить во все сказанное. Он тянул за ниточки в сознании, которые образовывали клубок бессознательного доверия. Каждый неосвещенный уголок концертной площадки заполняла пара и не желала уходить. Блестящие глаза в темноте почти искрились от эффекта неизведанных ранее прикосновений. Юноша отдавался Ёнгуку всегда и везде, стоило только попросить об этом. Ёнгук не собирался командовать каждым шагом Зело, но макне сам прогибался и доверчиво смотрел на лидера своими темными глазами, и все получалось само собой. Лидер не мог совладать со своим желанием обладать им. Иногда Ёнгук переходил тонкую грань, которую вырисовывали стоны Зело. Он делал больно, прижимал макне к жесткой стене, ловил каждый его вздох. Юноша привыкал к таким развлечениям. Привыкал долгими ночами и нервными днями. Становилось не больно и стыдно, а по-настоящему приятно. Ёнгук никогда раньше не желал другого парня так, как Зело. Он наслаждался временем, проведенным вместе, и гордился фактом принадлежности юноши ему. Остальное меркло и терялось в каплях обиды. Но только не его обиды. От каждого признания Зело у лидера проходили мурашки по коже. Он сразу представлял, что никому не нужен, кроме него. Это жутко давило, не заставляло трепетать и парить в облаках. Постепенно юноша перестал признаваться в своих чувствах только потому, что так подсказывает сердце. Ему становилось неловко за свои же слова. А они были единственным связующим в объяснении и выражении его чувств…. Зыбкие объятия не давали ему почувствовать себя одиноким, но несказанные Ёнгуком слова ели изнутри, и никакие тактильные ощущения не могли заменить ему осознание того, что его любят. И говорят об этом. Юноша не знал, почему ему так важно услышать это, ведь у них было все, что характеризовало любовь. Но не хватало только части, маленькой части, произнесенной низким тембром голоса Ёнгука, которая бы связала все воедино. Зело не сдавался. Он сам старался не признаваться, но окружал себя возможностями доказать свое отношение к Ёнгуку. Хотя, куда больше доказывать, если ты уже живешь и дышишь другим человеком? Но Зело просто ждал и не понимал, почему. А изменений не происходило нигде, кроме… постели. Макне упорно подстраивался под все придуманное лидером и уже понимал, что никогда не услышит то, чего хочет. Через действия Хёна он искал проявления. И он видел их, наслаждался ими. Но три слова сильно отличались от засосов на коже. На душе Зело становилось тяжело. Он никак не понимал принципы Ёнгука и мысли. "Душил" себя в тишине глупыми предположениями. Он пугался от того, что все стало сложно, не показывал этого лидеру. Они по-прежнему были вместе, но оставалась часть их, которая всегда была далеко. Ёнгук не верил в любовь, но ни разу не пытался объяснить это юноше. Он просто находился рядом и позволял себя любить. А то, что было у него с макне — это отношения, которые строились на трепетной заботе Зело о своих чувствах и страстном поглощении её отдачи Ёнгуком. Нет, он не использовал его, а дарил эмоции вместе с заботой, направлял и исправлял, и самое главное — Ёнгук понимал Зело. И знал, почему происходит то или иное изменение в привычном поведении младшего, но не заводил разговоров на эти темы. Зело хотел внимания, и он его получал. Ёнгук хотел близости, и он получал её. Только вот не по любви, а по соглашению, больно. И никакая забота не могла исправить страдания. Получалась ситуация без выхода. Если бы не лопнуло безграничное доверие. Макне ещё долго бы раздвигал ноги перед старшим, но он устал. Любые места, неудобные вещи, молчание и бесконечный гул за дверью. А где романтика? Её не стало, когда эта ступень осталась позади всего пути. Зело часто задумывался о своей жизни и признавал себя никчемным. Именно таким и только с Ёнгуком. Подстилкой, при всем том, что умел отказывать. А потом соглашаться. Тянуло друг к другу по привычке. Отказы раздражали, но каково было Зело в тот момент, когда Ёнгук узнавал все прелести его рта? Теплого и мягкого. Противостоять было больно. Зело чуть ли не тошнило от всего этого, но родной запах Ёнгука не отпускал его и крепко держал на месте. Ёнгук хотел доказать себе, что он нужен не только Зело, но и другие хотят его, вожделеют. И он доказывал. Ему абсолютно не было дела до того, что Зело чувствовал чужие едкие запахи на нем и становился ещё более отстраненным. 2013 — Малыш, я жду, — Ёнгук дает мотивацию и сгоняет противно сбивчивое дыхание Зело одной фразой. — Ты даже не знаешь, что я уже ненавижу все твои «Малыш, мальчик мой»…. Для чего я тебе нужен сейчас? Не раньше, а сейчас! — В его глазах мелькают огненные взрывы, а тело гудит в томящем ожидании. — Зело, успокойся. — Вокруг парня будто замерло пространство и издает тонкие волны лишь для того, чтобы он был здесь. Не придавался гневу, и почти невозможная хрипота чужого дыхания возвращала его в спокойствие. — Я не хочу любить так. Ты же можешь в любой момент уйти и не вернуться! — Сердце играет в затравленном ритме, и бараны вокруг отбивают дробь. — А я не возвращался до этого? Ты воображаешь себе что-то, — он тянется к Зело, но звонкий удар по лицу останавливает на долгие, напряженные секунды. — Тебе нравится мое тело, может быть лицо, но мое давно дырявое сердце…. Классно, наверное, трахаться сначала со мной, а потом с другими? — Вокруг рассеивается туман из ожидания и на смену приходит буря с порывами ветра до двух-трех ударов в мгновенье. Ему плохо от неожиданного накатившего желания все сказать, жалеть нет смысла. Внутри все горит и страшно представлять завтра. — Я хотя бы раз заставлял тебя, а?! Ты всегда шел ко мне и будешь идти. — Ёнгук не может поверить стеклянным глазам, и только эхо от слов повторяется вместе с последними изменами за год. Последний год в жизни Зело был контрастен и, как очки, то скрывал правду, то открывал её своими вогнутыми линзами. — Ёнгук-хён, можешь мне сейчас объяснить, зачем я тебе был нужен, если ты не видишь во мне ничего, кроме тела? — Зело не утверждает, а со сжимающей надеждой изнутри ждет отрицание того, что им пользовались. — Если бы ты был не таким идеальным, то я бы смог довериться тебе полностью. Улавливаешь, о чем я?.. К возможному тянутся, а к нереальному только питают желание. За год ты научился многому, и мне нравилось видеть, как ты растешь во многих аспектах. И чувствовать тебя рядом, понимая, что кто-то мечтает об этом. Согласись, шикарно было спать со мной?.. — Сбивается пульс, в сознании Зело лопается спокойствие. Его губы отчаянно кусают друг друга, глаза под пристальным чужим взглядом не сдвигаются, он трясется. Молчание порождает предположения. Без них невозможно жить. Ёнгук не боится, но только отстранено наблюдает. Даже в потерянном и треснувшем пополам макне он видит обертку и весь присущий ей лоск. — Я…. я ненавижу тебя. — Глухие удары тонут в глубине Ёнгука там, куда попадают руки Зело. Правда топит его без всякой глубины. Сильные руки Ёнгука перехватывают больные и сжатые пальцы. Секунда на раздумья вперемешку с обжигающим дыханием. Странный по своевременности и больной по ощущениям поцелуй накрывает губы Зело. Ему обидно и неприятно от каждого знакомого прикосновения. Под кучей мурашек на коже кроется почти начавшаяся истерика. — Прекрати. Ты должен был все понять ещё раньше… — Ёнгук шепчет и его голос для Зело, как капли в воде — растворяется во множестве других звуков. И остается на поверхности, в куче вранья, окружающей его. — Не представляешь себе, как я мечтал и ждал. — Он остается смотреть на белый потолок, где в шероховатой побелке можно разглядеть ленту их фильма без счастливого конца. Колени болят. Они почти горят. В гладкой стене его пальцы пытаются найти опору, но стриженные под корень ногти скользят вниз. Чужие руки давят, и становится холодно от нацеленности этих любимых рук, ранее всегда горячих. Прозрачные слезы бегут по отмеренным участкам лица и капают на почти порванную футболку. Одному безумно больно отдаваться в последний раз, а другому больно понимать, что это последний раз.