You are in my veins

Обычно, я не рассказываю пациентам о чем-то личном. Хм. Нет. Скажу так. Я рассказываю им только о их болезни, о том сколько им осталось, как будет проходить их лечение. Ничего лишнего. Никаких разговоров обо мне. Все внимание устремлено только к ним, к их проблеме. Мы вместе с другим доктором входим в палату, чтобы проверить состояние пациентки перед операцией и узнать о ее самочувствии. Он задает ей вопросы, которые я записываю в карту вместе с показаниями приборов, изредка поглядывая на нее, потому что она не похожа на остальных пациенток. Большинство больных оказывались, словно увядшим цветком на одинокой клумбе, сознавая, что их время пришло, но не понимая, почему именно они заслужили эту участь. «Мэй». Ее голос переливом различных звуков отразился о стены, заставляя меня посмотреть на нее. Она рассмеялась, передразнивая моего коллегу, что и правда получилось весьма забавным. Я не смог сдержать улыбки, а она ловит ее своим взглядом, прищурившись, едва сдерживая смех. Приподнявшись, Мэй складывает руки на груди, словно ребенок смотрит именно на меня, пытаясь поймать мой взгляд, как это произошло с улыбкой, будто это хоть как-то скрасит ее смерть. - Не хмурьтесь, - произносит она, когда другой доктор уходит и, откидывая одеяло, показывает свою чрезмерную худобу, но не специально, как оказывается, когда дотрагивается слабо до моей руки. – Ваши глаза, словно бриллианты, которые с одной стороны прекрасны и их сияние соблазняет и восхищает, но с другой стороны они холодны, поражая своей прочностью. - Вам нужно отдыхать, - говорю я, накрывая девушку одеялом. Ее слова не трогают никакую часть меня, лишь просто поражают своей проницательностью. - Джин, - мое имя в ее устах заставляет отложить карту, взглянув на нее. – Не нужно так заботиться обо мне. Я все равно умру. «Я все равно умру». Никакого сожаления в голосе, ни одна слеза не скатывается по ее щекам, заставив мое сердце содрогнуться в сотый раз. Даже грусть не может разбавить эту живую радость в ее глазах, перерастая в искреннее удовольствие от оставшегося ей времени. Я рад этому. Рад, что она цепляется за жизнь, не пытаясь думать о том, за какие грехи ей это уготовано. Я действительно рад. Но правда такова, что она все равно потухнет. Смерть, словно прибой, слизнет в ней эту живость, забирая душу, погружая ее на дно моря. «Я все равно умру». Одно слово за другим падает в море, в котором я уже успеваю ее похоронить, но ее тело все равно всплывает, не желая предаваться воде. Я жажду, чтобы ее время не настало так быстро, но у болезни свои замыслы по этому поводу. И она никак не спросит ни меня, ни Мэй, когда именно ей нужно прийти. Она выбьет ногой дверь, усаживаясь поудобнее на диван и с большим удовольствием будет наблюдать за увяданием. Подобно цветку все ее тело скукожится, иссохнет в таком юном возрасте и никто кроме меня не оценит этих глаз, в которых можно заметить отражение звездного неба. - Сокджин, - вновь зовет она, театрально хмурясь, а по выражению лица заметно, что все внутри борется, чтобы продолжить. – Я не хочу, чтобы в последнюю секунду жизни мое лицо исказила боль. Я чувствую, что должен уйти из палаты, чтобы не последовало каких-нибудь банальных слов и просьб. Но застыв на месте, не выпускаю карту из рук, словно спасательный круг – это последнее, что может мне помочь. - Умирая, я хочу думать о чем-то хорошем, о том, что я потеряла из-за болезни. - Я ведь не джин, чтобы исполнять желания, - произношу я, тут же понимая, как комично это звучит. Взрыв смеха поглощает комнату, мне становится неудобно из-за моей шутки. Но удовольствие растекается по телу при виде искренней улыбки и странных судорожных движений из-за смеха. - Шутник, - после слов улыбку сменяет кашель, который она прерывает пробормотав: - Я хочу представить любовь. Мое удивление возрастает. - Но вы единственный, Джин, от кого я могу принять эту историю. Вы совсем не так смотрите на меня, как остальные врачи. Мне нравится это. Вы ведь наверняка любили. Она сказала «любили». Ошибается. Я до сих пор люблю, просто теперь это невозможно, все ушло, осталось лишь сожаление о тех минутах проведенных вместе, которые он не ценил в тот момент. - Нет, - она закусывает нижнюю губу, задумчиво посмотрев на потолок. – Вы до сих пор любите, - ее слова теперь доходят до того меня, который совсем другой после работы. И только один вопрос вот-вот сорвется с губ. «Неужели отчаяние так заметно?». - Помните, я говорила про глаза? Они красивы, но пусты. Один только блеск, но за этим нет никаких чувств и эмоций. - Мэй. - Джин. - Это не смешно. - Вы правы. Но вы видите, что я не смеюсь, да и улыбка потухла, словно пожар. Я попала в цель. Мы смотрим друг на друга. Она откидывается на подушку, терроризируя своими зубами губы. По взгляду заметно, что Мэй уже раскусила твердую скорлупу, продолжая сдирать с меня кожу отголосками воспоминаний, которые тут же скатываются холодным водопадом, заставляя тело задрожать. - Я не настаиваю, - вновь нотка наивности появляется в ее манерах, а мне становится более комфортно. Сажусь около нее, она немного подвигается, дотрагиваясь до моей руки. Мы оба понимаем, что я сейчас расскажу свою историю, Мэй устраивается удобнее, а пристальное внимание прослеживается в каждом незначительном движении. Но я не знаю с чего начать. Правильно было бы начать со встречи, как она была прекрасна тогда, что я понял - она звезда, чье сияние будет озарять мою кромешную тьму. - Не могу подобрать подходящих слов, - через несколько секунд срывается с моих уст, но она не опечалена, в ее глазах радость, но я не понимаю причины. - Взгляни на меня. Представь, что я – это она. Выплесни свои чувства. Слова комом пытаются пробиться через губы, чтобы обнажить всю мою суть, показать, что я слишком эмоционален, раздавить меня прямо на глазах Мэй. Но я действительно начинаю думать о ней, о той, которая подарила мне прекрасное время со словами – это будет длиться вечно. Но вечность закончилась так быстро. Неужели у нее такой небольшой срок годности? Только слова на ветер, а боль все равно остается вместе с воспоминаниями, которые прогорают в сознании, никак не заглушая хоть какую-нибудь маленькую часть пережитых от потери страданий. - Знаешь, это начинается с любований звездами, - усмешка мелькает на моих губах, когда в голову приходит такое сравнение. – Ты смотришь на нее, такую недосягаемую, завороженный чарующим блеском только ее мимолетного, но удивительного взгляда. И ты, словно планета, начинаешь крутиться вокруг нее, создавая вселенную только из вас двоих. Безумные обещания, которые вырывались из наших уст на перебой вызывали восхищение у окружающих, но никто из нас даже не вложил в них кусочек души, - я представлял ее, когда начал говорить дальше. – Это было удивительно в те беззаботные дни, когда еще ничего не сломалось в наших отношениях. Я считаю, что у нас обоих выросли крылья, поднимания нас над всеми, по взглядам было заметна их маленькая, но такая незначительная зависть. Это вдохновляло меня совершать все более сумасшедшие поступки, вместе погружаться в океан страстей, задерживая дыхание, проверяя тем самым наши чувства. В ее глазах я замечаю отголоски своего прошлого, услышанное только этими стенами. Она ободряюще сжимает мою руку, но с ее губ не слетает ни звука в ожидании продолжения истории. У меня внутри все содрогается из-за непреодолимого желания поделиться своим недугом. Хотя, если сравнивать с болезнью Мэй, то мои душевные переживания обычная пыль на книжных полках, которую в любой момент можно стереть, а заболевание поглотит ее, оставив только след в моем сердце своей открытостью и невинностью. - Мы были опьянены друг другом, большинство неловких моментов, которые происходили при первых встречах мы вспоминали с улыбкой, понимая, что не нужно было так нервничать, словно подростки. Я сделал ей предложение после года нашего знакомства в том же месте где произошло наше свидание, просто встав на колено попросив стать моей навсегда. Никогда не видел, чтобы она так плакала. Ее нелепые кивки означали, что она согласна, бормоча, что это будет длится вечно. Но, словно вино мы выдохлись, потеряли искру, которая соединяла нас вместе. А потом что-то сломалось в ней, прямо с таким хрустом, что было видно по глазам и все ее тело кричало о помощи. Она говорила, чтобы я никогда и ни за что не отпускал ее, чтобы только сильнее сжал в своих объятьях, показав тем самым, что остаюсь. И сдерживаю обещание. Она оценит это. Я с ней до конца. Мой короткий рассказ заканчивается и я встаю с места, поворачиваясь к ней спиной. Молчание не успевает раствориться в комнате, Мэй поправляет свое одеяло, произнося слова, кажется даже не смотрев в мою сторону: - Я не слышу радости в ваших словах, ведь на самом деле вы до сих пор вместе. Пусть она сломлена, но вы оба продолжаете друг друга любить. - Надеюсь, что выполнил твое желание, - не обращая на ее слова внимания, произношу я, потому что она не знает всей ситуации. В словах нет тех чувств, которые разрывали всего меня, загоняя в самую крайность, все больше распыляя желание быть вместе каждую секунду. - И вы доказали ей свою любовь? - Ей решать, - пожимаю плечами, опуская в голову, смотря в пол. - Вы грустите, хотя у вас вся жизнь впереди, а я радуюсь, что скоро умру, разве это правильно? - Нет, но мы не можем поменяться местами. Я бы хотел этого, - слова сами вырываются, тем самым я выдаю себя, но кажется, что она даже не замечает. Погруженная в саму себя, Мэй пытается встать с кровати, чтобы размять конечности. Я помогаю ей, придерживая за руку. - Почему-то ваша печаль бьет меня сильнее болезни. Неужели окружающие не видят вашего состояния? - Они смотрят на меня, но не видят сути проблемы, для них я обычен. Они не пытаются задержать на мне свой взгляд, потому что я не болен физически, только морально. - Пообещайте, что будете с ней до самого конца, - говорит Мэй оперевшись головой об руку. – Пусть даже это будет один день, но вы должны быть вместе. «Один день». Как это ничтожно мало, но в тоже время можно утонуть в безграничном количестве восьмидесяти шести тысяч четырехсот секунд. - Мы итак вместе, - шепчу я, пытаясь не дать волю своим эмоциям, другим словам, которые вот-вот готовы вырваться наружу, а возникшее между нами доверие потухнет, словно свеча так и не догорев до конца. – Каждый день словно последний, - говорю я, взглянув на нее. Пусть она и не помнит, что история, которая сейчас звучала – это о нас с ней, что я до сих пор ее люблю и, что все мое уныние только из-за того, что все это забыто Мэй. Она не помнит, но восхищается этой любовью. - Думала, что такое возможно только в книгах и фильмах, но из твоего рассказа можно сделать вывод, что для вас еще не все потеряно, - она улыбается посмотрев на меня, и не выкает, как делала это прежде. И я словно возвращаюсь в то время, когда еще не был так ощутим этот надлом, когда еще не опустошилось море, ведь никакие дожди и ледники не смогут вернуть туда воду. – Теперь я умру с улыбкой. Хоть в чем-то есть радость. «Я все равно умру». И она умерла. Через несколько дней ее сердце перестало биться, захваченное болезнью. Испустив последний воздух из легких, она улыбнулась, а державшая меня рука вдруг ослабла. Мэй потухла. Ее сияние померкло и ночь опустилась на ее лицо, а закрытые глаза преграждали блеск звезд. Она улыбалась, словно смерть — это самое прекрасное, что могло произойти в этой жизни. Мэй приняла это не как участь, а как нечто прекрасное, только ей ведомое, словно она попадает в новый мир полный удивительных приключений. Моя рука скользнула последний раз по ее волосам, а глаза отрицали увиденное, не давая памяти запомнить Мэй такой. Доктор записал время смерти, а я снял белый халат, вещая его на спинку кровати. Внутри меня тоже что-то сломалось, лишь несколько надломов, но боль стала нестерпимой. Я ушел из больницы, пытаясь убежать от своей боли и воспоминаний, которые следовали за мной, приклеенные к тени. Но невозможно убежать от самого себя, однако жалкие попытки дают мне хоть какую-то иллюзию контроля над своим собственным телом.