По образу и подобию

1112 год Когда он вошёл в узкий грязный проулок, узкий настолько, что он едва не касался плечами стен домов, он успел застать сереющее лицо Деборы и поймать её взгляд перед тем, как она развеялась в порыве налетевшего ветра. Её убийца подхватил кол прямо из воздуха и легко развернулся к нему, держа заточенное дерево наизготовку. Он оглядел истребителя с головы до ног: худосочный, как все людишки в этом городе; оборванная одежда, от кожи несёт прокисшим запахом немытого тела; лицо покрыто грязью, в которой проложил дорожки не то дождь, не то пот. Но надо всем этим сверкают огромные ярко-голубые глаза. Мальчишка согнулся было в стойке, занеся руку, но, увидев его, сделал то, что редко делали люди на его месте. Он улыбнулся. Это была не улыбка торжества или свершающейся мести, стоявший в конце проулка видел сотни таких: люди любили приходить к нему сами, думая, что способны нанести ему какой-то вред. Тысячу лет назад это развлекало, потом начало утомлять. Но мальчишка улыбался иначе: радостной, широкой улыбкой. Грязные пальцы с чёрными от налипшей земли ногтями разжались, кол шлёпнулся в месиво из дождевой воды и нечистот. — Я нашёл вас! Я знал, что найду! Того, кто забыл своё имя много сотен лет назад, было нелегко удивить и ещё сложнее — заинтересовать. Возможно, в другой раз он растоптал бы очередное человеческое недоразумение походя, не удосужившись отряхнуть после этого сапоги, но это недоразумение только что убило одного из его первых детей и потому стоило пары гран его внимания. — Ты знаешь, что ты сделал? — тихий голос прошелестел по переулку. От звуков этого голоса дрожали сильнейшие и спасались бегством храбрейшие, но улыбка мальчишки только стала шире, и глаза заблестели ещё ярче. — Я очистил ваши ряды от недостойных, — прозвучало в ответ. — Что ты знаешь о достоинстве? — Она, — мальчишка махнул рукой себе за спину, — была недостойна жизни, позволив мне, человеку, убить себя. — Что ты знаешь о людях? — он сделал шаг, сапог ступил в лужу, мягкую замшу усеяли тёмные капли. — Они легко умирают, — сказал мальчишка. — Ты не умрёшь легко, — ещё шаг. — Я убил их всех не для того, чтобы умереть, — на этот раз шаг сделал мальчишка. — Я убил их, чтобы освободить место для себя. Ответом ему была лёгкая полуулыбка, обнажившая тёмные зубы. — Ты даже не представляешь, кто перед тобой, щенок. — Тот, кто понимает, зачем я здесь. И тот, кого я не смогу убить. Мальчишка сделал ещё шаг и одновременно поднёс руки к горлу, распутывая тряпку, служившую ему шейным платком. Кожа под платком оказалась неожиданно чистой и тонкой. А ещё — тот, кто стоял перед мальчишкой, легко распознал аромат крови. Мёртвой крови. Тонкие губы изогнулись. — Так ты убивал и себе подобных? — Убийство — это весело, — юноша преклонил колено, встав в жидкую грязь. — Сир. Тот, кто стоял над ним, протянул руку и взял мальчишку за подбородок. — Ты забавен… — Эдгар, сир, — быстро ответил мальчишка, не отводя от него восхищённого взгляда светящихся голубым глаз. Когда-то у того, кто собирался отнять его жизнь, были такие же глаза. Сейчас они были чёрными, как тьма, породившая его. Ярко-голубой цвет погас, когда клыки Старейшины вонзились в подставленную шею. 1098 год Эдгар задумчиво прочертил линию на руке лежавшей рядом с ним женщины, она засмеялась. — Щекотно, — жеманно сказала она. — Неужели, — протянул Эдгар и провёл вдоль вены ещё раз, на этот раз с усилием, вонзая ноготь в кожу. Женщина вскрикнула. — Больно? — улыбнулся Эдгар. — Нет, это — ещё не больно. Следующий надрез он сделал уже ножом, предварительно заткнув девке рот её же чулком. Он низко наклонился к её руке, вдохнул. Кровь пахла железом, кожа вокруг раны смердела запахом какого-то дешёвого масла, которым она пыталась замаскировать собственную вонь. Эдгар высунул кончик языка и осторожно попробовал вязкую жидкость. Интересно, насколько изменится её вкус, когда он перестанет быть человеком? Он сдержался, хотя ему хотелось попробовать ещё, но это слишком грязная жертва. Сегодня у него не было настроения на долгую игру, поэтому он просто полоснул ножом ей по горлу. В этот раз у него получилось гораздо аккуратнее, чем в прошлый, когда кровь попала на одежду. Это было некрасиво. Но Эдгар был уверен, что успеет попрактиковаться ещё, возможно, даже этой ночью. Две вещи примиряли Эдгара, сына кожевенника из богом забытой деревушки на севере Англии, с человечеством. Возможность отнимать жизни у его представителей — и надежда на то, что когда-нибудь он больше не будет одним из них. 1779 год — Ты вырезал деревню, — скучающе произнёс Старейшина, когда Эдгар склонился перед ним в поклоне. — Простите, мистер Сноу, сир. Я понимаю, что подношение было недостаточно утончённо по вашим меркам, но… — Не стоит, — Сноу прервал его движением руки и положил в рот виноградину, — мне понравились твои картины. Напомнили о временах, когда Византия ещё знала, как следует создавать искусство. Ты не перестаёшь удивлять меня, Эдгар. Вампир улыбнулся, глаза его блеснули синим, и он дотронулся губами до перстня на руке Сноу. — Пожалуй, ты достаточно потрудился здесь. Пора занять тебя чем-нибудь другим. У тебя есть идеи? Эдгар распрямился и посмотрел на мистера Сноу. — Позвольте мне остаться, сир. В следующий раз я поднесу вам не жалкую деревню, а весь этот остров на блюде, наполовину плавающим в крови. — Почему же ты не сделал этого сейчас? Эдгар Виндам лукаво улыбнулся. — Потому что я хотел растянуть удовольствие. Тускло-голубые глаза смотрели в тёмно-голубые. И наконец губы Старейшего медленно разошлись в улыбке. — Наконец-то ты понял главное, мой мальчик.