Билет на Ноев ковчег

В Косом переулке пустынно. Всего несколько небольших групп волшебников и пара авроров, которые замерли возле Флориш и Блоттс, явно кого-то охраняя. Я выпрямил спину, разведя плечи и широко шагая, направился к ведущему в Ночную аллею повороту. За посещение подобных мест никто не сможет наказать, но вот за содержимое карманов можно получить еще один пожизненный срок. Я сжал волшебную палочку в кармане так сильно, что пальцы ломит, а семейный перстень чувствительно давит на кожу. Слишком много отдано за мою свободу, чтобы я её лишился. Затылком чувствую прожигающие взгляды авроров, но не сбавляю шага, сбегая по крутым ступеням во мрак и затхлость Ночной аллеи. Вот где ничего не изменилось — всё те же шатающиеся пьяницы, громко смеющиеся девицы на балконе старого дома, ведьмы, торгующие ингредиентами прямо посреди улицы. Одна из старух, бредущая по лужам, в которых растворялся посыпавший снег, прекратила конвульсивно подергивать плечом и замерла, уставившись на меня. На секунду я опешил, но взял себя в руки, проходя мимо. Неожиданно она схватила меня за руку, тараторя: — Милый-милый мертвый мальчик, — она крепко вцепилась в локоть, судорожными движениями задирая мне рукав и поглаживая оголившуюся Темную Метку. Отшатываюсь, доставая из кармана палочку, а старуха прижимает к губам палец, смотря мне за спину округлившимися глазами. — Он здесь! — закричал кто-то сзади, и я обернулся, принимая в грудь невербальный Экспеллиармус. Волшебная палочка выскочила из руки, падая позади темнокожего аврора, и её подхватил второй, сбежавший по лестнице. Сердце в груди стучало так громко, что, казалось, вся улица слышит. Нельзя, нельзя было сюда идти у них на глазах! — Ты кто такой? — аврор подошел ко мне, направляя кончик волшебной палочки в грудь и бросая напарнику: — Проверь. — Я... — в глотке встал ком, — работу ищу. — Здесь? — аврор вскинул брови, смотря исподлобья, пока второй накладывал на меня какие-то поисковые чары, а затем, убедившись, что я безопасен, подошел ближе, обыскивая. — Деньги не пахнут, — с трудом выдохнул я, пытаясь не сойти с ума от страха, иначе Маскирующие спадут и ложь будет бессмысленна. Чужие руки забрались в карманы, а я сцепил зубы, смотря на аврора перед собой и прикидывая все возможные варианты. И, честно говоря, я в проигрыше. — Назови своё имя. И что говорить? Слепое пятно для Министерства? Ненадолго, до тех пор, пока второй аврор не нащупает во внутреннем кармане мешочек с перстнями. — Д-даймон, — прочищаю горло. — Даймон Блэк. — Статус крови? — Полукровка, — губы почти не дрожат. Аврор достал из кармана блокнот, пролистал несколько страниц, вчитываясь в список имён. — А почему у тебя малфоевский перстень? — спрашивает светловолосый, делая шаг в сторону и покручивая в пальцах мою волшебную палочку. Он ничего не нашел? Или нашел, но решил поиграть? — Блэки в родстве с Малфоями, — говорю, не поддаваясь первой и единственной мысли, бьющейся в голове в ритме стука сердца: «Бежать!» — Род Малфоев прерван, зато Блэков возрождается. Хорошо-хорошо, — бормочет старуха, странно оглядывая авроров. Воздух застревает в груди, я хмурюсь, но быстро опускаю взгляд, зарываясь пальцами в непривычно короткие волосы. Натягиваю на лицо улыбку, говоря с насмешкой: — Она права. Только с другим семейным девизом. Старуха давит смешок, но авроры смотрят на нас с непониманием. Моё непонимание, шок и удивление зарыты глубоко внутри. Я играю по правилам. — Ладно, Даймон Блэк, можете идти, — аврор, который обыскивал меня, протягивает волшебную палочку, но темнокожий останавливает его, бросая мне: — Покажи руку. — Что, простите? — натягиваю на лицо маску удивления, хотя кончики пальцев закололо от страха. — Левое предплечье. — Зачем? — Показывай. Нервно облизываю губы, окидывая беглым взглядом здания сбоку и позади авроров в поиске возможного убежища, и делаю небольшой шаг назад, от чего темноволосый почти подлетает ко мне, задирая рукав. Сколько я был свободен? Несколько суток, из которых в сознании не пробыл и дня? Опускаю взгляд на открытое левое предплечье, в шоке замечая отсутствие Метки. Аврор кривит губы, отступая. — Вы свободны. Извините за беспокойство. — О, я только рад, что Аврорат сохраняет бдительность в это страшное время, — неестественно жизнерадостным тоном чеканю я, а авроры кивают, возвращая мне палочку, и покидают Ночную аллею, прикрикнув на какого-то пьянчужку, попытавшегося выпросить у них мелочи. Справившись с дыханием и щемящим сердцем, я оборачиваюсь к женщине, только что спасшей мою свободу. На ней мантия с грязными рукавами и полами, из-под нее видно посеревший от пота кружевной воротничок. На коже болезненного вида заметны пожелтевшие синяки, а в морщины набилась пыль, и вся старуха, от кончиков расслоившихся ногтей до носков рваных туфель, пыльная, посеревшая. Но вздернутый подбородок и идеально ровная спина заставляют меня усомниться в своем первом впечатлении. — Кто вы? — Все Малфои клинические идиоты? — шипяще вопрошает старуха со смесью отвращения и усталости. — Весь в отца, тот тоже сразу после побега направился в увеселительное заведение. — Я не развлекаться пришел, — ошарашенно замечаю я. — Почему ты не ушёл, мальчик? — она подошла ближе, сжимая моё плечо и обдавая зловонным дыханием. — Зачем ты здесь? — Моя семья лишилась всего по моей вине, — осматриваюсь кругом, но на нас, кажется, никто не обращает внимания. — Я просто пытаюсь всё исправить. — Твоей вины в этом нет, — её глаза помутнели, плечо задергалось, и она зашептала: — Нет, нет, нет. — Мы знакомы? Женщина замерла с приоткрытым ртом, тяжело дыша и смотря на меня чудным взглядом. — Уходи, милый мертвый мальчик, — пробормотала, доставая из кармана мантии мешочек с перстнями и протягивая мне. Когда она успела его вытащить? — Милый мертвый мальчик. Уходи. Милый мертвый мальчик? Меня словно окатило ушатом ледяной воды, щеки загорелись, а в груди спёрло. «Милый серебряный мальчик» — так называла меня давно, в раннем детстве, перебирая волосы на макушке, что жутко раздражало, леди Лукинда Гойл. — Это вы, — я забираю мешочек, сжимая её тонкое запястье и вглядываясь в глаза. — Миссис Гойл, что случилось? Почему вы здесь? — Мой мальчик, — её глаза заблестели от слез, сухие губы задрожали. — Он убил моего мальчика. Отдал моего мальчика. — Вы о Грегори? Леди Лукинда склонила голову набок, рукой поглаживая меня по щеке. — Страшное время, мой милый мёртвый мальчик. Родные предают, убивают. Уходи. — Он был со мной в одной камере. Грег. Я пытался... — горло сжал спазм. Как ей рассказать, что мы делили одну порцию на троих и я жадничал, потому что сильно хотел жить и знал, что Грег никогда не станет нормальным? — Молчи. Лучше так. Так лучше, — миссис Гойл откинула голову назад, мутным взглядом смотря вверх. В её остекленевших глазах отражались свинцовые тучи, а на лицо падали снежинки, скатываясь каплями по дряблой коже. — Так лучше. Намного лучше. Лучше. — Леди Лукинда, — я нерешительно сжимаю её плечо, и она резко отскакивает, вереща на всю улицу: — Я тебя не знаю! Не знаю! — Миссис Гойл, я Драко, — шепчу лихорадочно, оглядываясь. — Драко Малфой, серебряный мальчик, вы помните? — Драко Малфой мёртв! — в её глазах плещется сумасшествие, когда она скалится, заливаясь смехом. — Отцы убивают детей, а сумасшедшей считают меня! — кричит миссис Гойл, пятясь назад. Секунда — и она исчезает в вихре аппарации, взметнувшем крупные хлопья снега, оставляя после себя лишь запах немытого тела и стойкое ощущение, что я совершенно, абсолютно запутался. Я стою под усиливающимся снегом, смотря пустым взглядом перед собой и не замечая ничего вокруг. Отцы убивают детей? Фактически, отец умер из-за меня. Не всё так однообразно, миссис Гойл, Малфои всегда отличались оригинальностью. Горькая усмешка скользит по замерзшим губам. На негнущихся ногах иду к магазину Горбина, одной рукой сжимая волшебную палочку, перекатывая другой перстни в мешочке. С беспристрастным лицом вхожу в «Горбин и Бэрк», накладывая на двери Заглушающие. — Так вы только заинтересуете авроров, — лениво проговаривает Горбин, стоя на верхней ступени лестницы, вдоль которой в стены встроены полки с многочисленными книгами. — Меня уже обыскали, — сухо сообщил я, осматриваясь. Воспоминания нахлынули неожиданно, затопили, задушили, не давая вздохнуть. И пока я пытаюсь справиться с этим, отчетливо чувствую на плече призрачную тяжесть набалдашника отцовской трости. Сильно зажмуриваюсь, сжимая кулаки. Я не хотел, чтобы ты умирал. Даже после всего, что ты сделал. — Значит, вы пришли покупать, — выразил уверенность Горбин, спускаясь по лестнице с несколькими фолиантами в руках. —Нет, — отрезал я, отгоняя призраков прошлого и развязывая мешочек, чтобы высыпать на прилавок перстни. — Вы... Мы с таким не работаем, — Горбин вздернул подбородок, водружая книги около кассы и сверля меня взглядом. — Забирай и уходи, — в его голосе нет и капли той елейности, которую он проявлял перед отцом. — О, возможно, меня неправильно информировали. — Уверен, что это так. — Значит, это ложь, что у вас есть специальная группа людей, изымающая у Министерства опасные артефакты с целью «устранения»? — смотрю на Горбина исподлобья, чуть улыбаясь и покручивая один из перстней в пальцах. — Или то, что сам Темный Лорд притащил этот камень из своего путешествия несколько десятилетий назад? — я кивнул в сторону надгробия за стеклом с черепами. Лицо Горбина посерело, над губой выступила испарина. — Это проверка или что? — Нет, — хмурюсь, одной рукой упираясь в витрину, бросаю на Горбина хитрый взгляд, заявляя: — Я желаю воспользоваться приоритетом постоянного клиента и заложить эти прекрасные и абсолютно безопасные изделия. — Кто ты? — Разве не очевидно? — улыбаюсь, отступая на шаг и разводя руки в стороны. — Неужели я так испортился в Азкабане? Из руки Горбина выпал перстень, со звоном ударяясь о каменный пол. — Это невозможно. — Насколько я помню, вы, мистер Горбин, совсем не удивились, когда Люциус после побега зашёл сюда. Горбин молча поднял перстень, доставая из выдвижного ящика за спиной очки и надевая их. Покрутил кольцо в руках, изучая камень, пока я стоял, напряженно постукивая пальцами по стеклу витрины и не отрывая взгляда от лица напротив. — Я принесу золото, — обронил он, запирая ключом из связки кассу и обходя шкаф за спиной. — Постойте, — выпалил я, и Горбин замер, не оборачиваясь. — Прошу вас, объясните. Почему не ожидали меня увидеть? Для моей родни побеги из Азкабана не редкость. — Для всех было бы лучше, если бы газеты оказались правы, — заявил Горбин, заходя за шкаф и звеня ключами. — А что писали в газетах? Сопровождаемый скрипом двери, донесся короткий ответ: — Что ты мёртв. В груди защемило. Пока я, не молясь и не прося о спасении, голодал, задыхался от вони, просыпался от холода, не позволяя себе сдаться, отказаться и сдохнуть, меня похоронили за стенами тюрьмы? В реальном, мать его, мире, в который я так рвался? Да какого черта? Мама. Челюсть свело от страха, от осознания, что она пережила, если поверила. Кстати, о вере. Куда Горбин пошел за золотом, тем более не проверив остальные камни? Вырвавшись из вязких от страха мыслей, я осмотрелся, прикидывая размеры комнаты и вдруг понимая, что за шкафом никогда не было комнаты. Заклятью Незримого расширения был подвержен второй этаж, использующийся как склад и жилище, но не первый. Не дав себе и секунды на сомнения, я обошел витрину и шкаф, подходя к двери и прислушиваясь. За ней — скрип подошвы и хлопанье крыльями, из-за которого я и вскинул палочку, ударом ноги открывая дверь. Снег, засыпавший глухой задний двор, на миг ослепил, но я успел увидеть взлетающую сову. — Петрификус Тоталус! — красный луч пронесся слишком далеко от птицы. — Плохой прицел, парень, — прокомментировал Горбин, стоящий у темной, заросшей мхом стены. — Кому?! — рычу, делая шаг вперед и нацеливая палочку ему в грудь. Что-то тяжелое врезается в затылок, охаю, падая на колени, руками цепляясь за пожухшую траву под снегом в попытке не завалиться позорно набок. Перед глазами пульсируют черно-красные круги, и я даже не вижу, кто вырывает из моей руки волшебную палочку. — Горбин, — тяну хрипло, поднимаясь на ноги, с трудом фокусируя взгляд. — Кому ты написал? Невербальное проклятье пронзает грудь, откидывает назад. Спиной ударяюсь о стену, не имея сил вдохнуть. Легкие словно слиплись, захлопнулись, не давая втянуть воздух, в висках пульсирует кровь. Я задыхаюсь, скребя рукой по груди, а Горбин стоит рядом, кривя губы в отвращении. — Я знаю... — полузадушенный хрип вырывается из сдавленной проклятьем груди. — Знаю... — Что? — напряженно вопрошает Горбин, делая небольшой, но достаточный шаг ко мне. Бросаюсь на него, десны сводит от боли, а я вгрызаюсь клыками в дряблую шею, разрывая кожу и сонную артерию. Горячая кровь обжигает губы и язык привкусом металла, я морщусь, отшатываясь и отпуская тело. Холодный морозный воздух врезается в легкие, вызывая головокружение. Склоняюсь над Горбином, брезгливо, двумя пальцами, щупая затихающий пульс на жилистом запястье. — Как видишь, я не всегда промахиваюсь, — высказываю, зачерпывая горсть снега и вытирая им лицо. Горбин лежит на спине, с застывшей маской ужаса на дряхлой физиономии, а вокруг него растекается исходящая паром лужа крови. Моя волшебная палочка в его внутреннем кармане, его собственную я ломаю о колено, швыряя в сторону каменной горгульи у двери. Глухие, без окон, стены домов вокруг двора не пропускают звуки голосов, но я спешу, только замираю у горгульи, увидев на её серой каменной лапе светлые волоски и пятно крови. Быстрое Эскуро в её сторону и новые Маскирующие на себя. Сердце стучит, как умалишенное, осознание накатывает с каждым шагом. Сгребаю со стойки перстни, то и дело поглядывая в сторону запертой двери. Он умер, а ты смотришь не туда. Выдыхаю сквозь зубы, возвращаясь во двор и выуживая из кармана Горбина ключи. Это кража. А я гребаный Малфой. Перебираю разнообразные ключи в пальцах, не решаясь развернуться и уйти. Гребаный нищий Малфой. Словно мои предки никогда не творили подобного. Хотя нет. Думаю, нет. Подобное — впервые. Как всегда, оригинален, Драко Малфой. Я злобно рычу, кулаком прикладываясь о дверной косяк, но бросаюсь к Горбину, подхватывая его подмышки и затаскивая в помещение, оставляя истекать кровью чуть в стороне от кассы, пока я вскрываю её. Помнишь, старик, как говорил, что Рука славы для меня отлично подойдёт? Как в воду глядел. Со звоном касса открылась, и я едва не подпрыгнул, оглядываясь. Не обращая внимания на сумму, выгребаю содержимое в бумажный пакет с символикой «G&B» и уменьшаю его, убирая в карман. Стою за прилавком, с золотом и перстнями в кармане и трупом в ногах, постукивая пальцем по губам, не в силах придумать, как лучше поступить. Бежать? Сложные, многогранные планы не мой профиль, как бы ни хотелось это признавать. Я чертов труп только для газетчиков и тех, кто поверил. Министерские шавки должны знать, что я бежал, должны знать, что я жив. И уж точно знают, что я частично оборотень. Авроры видели кольцо Малфоев, даже тупой сможет провести параллель. Мордред! Я взбегаю по лестнице, оказываясь в просторной комнате, служившей одновременно гостиной и столовой. Не задумываясь, направляю палочку в сторону пошарпанного комода, произнося: — Адеско Файр. Пламя вырывается из палочки, с треском пожирая старое дерево, а я уже сбегаю по лестнице, лишь замираю на миг, увидев что-то знакомое на корешке одной из книг. Не мудрствуя лукаво, забираю фолиант, накладывая на себя чары иллюзии и Отвлекающие, надеясь, что этого будет достаточно. С усиливающимся треском над головой я покидаю магазин, бросая чуть нервно: — Спасибо, мистер Горбин! Удачного дня. Дверь захлопывается со звоном дверного колокольчика, а я с каменным лицом прохожу мимо пьяного мага, шарящего по земле в поиске чего-то. Никаких авроров на этот раз мне не встретилось, только небольшая группка ведьм странно косились в мою сторону, вынуждая ускорить шаг и почти бежать до тех пор, пока я не покинул Косой переулок, дойдя до места встречи с Мэлом. Меня колотит то ли от страха, то ли от холода. Я кутаюсь в мантию, стуча зубами и прижимаясь разгоряченным лбом к кирпичной стене. Нужно бежать, пожар привлечет внимание, но я не могу найти в себе сил даже сделать шаг. Я разорвал человеку глотку. Проклятый Горбин, ну почему ты не дал шанс мне, не дал шанс себе? Отделался бы простым Обливиэйтом, а мне не пришлось бы убивать и грабить. Хотя последнее только на моей совести. Громкий хлопок вырывает меня из душевных метаний, я хватаю Мэла за плечо, цедя сквозь зубы: — Почему так долго? — О Мерлин. Что случилось? — Мэл смотрит на меня округлившимися глазами. — Что не так? — я бегло осматриваю себя, свои руки, но Мэл хватает меня за подбородок, вытирая его краем свитера. — Твои глаза желтые, и здесь была кровь. Зажмуриваюсь, сжимая переносицу пальцами. — Я перенервничал. Наверное, Маскирующие спали. — Что случилось? — Ты достал? — спрашиваю резко, стягивая с себя мантию, а от звона монет в кармане мне становится дурно. — Да, — отмахивается Мэл, пытаясь поймать мой взгляд. — Что случилось? — Давай сюда и аппарируй нас. Мне срочно нужно поговорить с нашими друзьями. — Да что случилось?! — почти истерично спрашивает Мэл, дергая меня за локоть, от чего из дрожащих рук выпадает свернутая мантия и уменьшенный рюкзак. — Я сдох, ясно?! Не знаю, как такое вышло, но все считают, что я мёртв! — я тру ладонями лицо, тяжело дыша и призывая себя успокоиться и заткнуться. — Так же проще. — Проще?! — ошарашенно переспрашиваю, поднимая с земли рюкзак и не с первого раза увеличивая, чтобы запихнуть в него мантию. — Меня бросает в дрожь от одной мысли, что пережила моя мать, узнав об этом. — Она хотя бы не отказалась от тебя, — грустно замечает Мэл, засовывая руку в карман и протягивая мне коробочку. — Давай расплатимся с твоими друзьями и найдем твою маму. Вот она обрадуется. А я, протягивая руку для аппарации, понимаю, что совершенно не уверен в том, что она обрадуется. Лучше ведь мертвый сын, чем опозоривший семью? * * * Когда после продолжительного стука дверь отворилась, я еще не начал паниковать. И когда прошелся по пустой квартире — тоже. На меня напала апатия, перед глазами то и дело плясали белые точки, но я всё равно старательно осматривал каждый угол каждой комнаты. — Их здесь нет. — Я не понимаю, — повторяю, третий раз заглядывая в кухню. — Это точно та квартира? Мэл просто кивнул, потянув меня к двери, но замер на пороге от раздавшегося сверху хлопка, эхом отразившегося от стен подъезда. По лестнице сбежала задыхающаяся Панси. — Малфой. — Что за шутки? — злобно вопрошаю я, выходя вслед за Мэлом в подъезд. Панси качает головой, пожимая плечами и убирая руки в карманы объемного шерстяного пальто. — Мы ушли. — Но... — хмурюсь, кидая взгляд на Мэла. — А зелья? — Можешь отдать их мне. Ухмылка скользит по губам, я сжимаю в кулаке уменьшенную коробку, подходя ближе. — Отдам, если ты объяснишь, что происходит. Панси фыркает, выхватывая палочку и направляя на меня, от чего я замираю, не дойдя до неё несколько шагов. — Мэл, подожди на улице. — Ну уж нет. Паркинсон склоняет голову набок, сверля меня взглядом, и я сдаюсь, бросая Мэлу: — Иди. Она ничего мне не сделает. Мэл нахмурился, смотря то на Панси, то на меня, затем мотнул головой, отворачиваясь и спускаясь вниз по лестнице. Вскинув бровь, я посмотрел на Паркинсон, натянутую, словно струна. — Поттер ищет нас, — выпалила Панси. — Поэтому мы постоянно меняем место дислокации. — Зачем ему это? — Я не знаю. У него какие-то счеты с Розье, а я не хочу попасть под Аваду или еще что похуже от Золотого мальчика. Горько улыбаюсь, упираясь поясницей о перила лестницы. — Панси, это же святой Поттер. Защитник слабых и убогих, — я кидаю на неё лукавый взгляд исподлобья. — С чего ему идти на такое? — Это у тебя нужно спросить, — её голос дрожит от ярости. — При чем здесь?.. А, ясно, — сжимаю зубы, отворачиваясь и морщась. — Я его не учил. Не верю, что мог. Но мне стерли память, и я понятия не имею, что там происходило, а все, что помню, сводится к первой высказанной мысли — я его не учил. — Возможно, ты не лжешь и действительно не учил его. Но из-за тебя он готов убивать и пытать. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. — Что?.. — оборачиваюсь, растерянно моргая. На лице Панси расползается широкая усмешка. Она приподнимает подбородок, смотря на меня с затаенной обидой в глазах. — Ты не помнишь, верно? Забыл, что я была их пленником? Честно говоря, мне стыдно. Совсем чуть-чуть. — Долго? — Несколько месяцев. А за день до того, как меня обменяли на мелкую Уизли, ко мне наведался Поттер, — она замолчала, чуть кривя губы в улыбке. — Что он хотел? — Найти тебя. Узнать у твоей подруги, — ее голос сочится ядом, пока она спускается по лестнице вдоль стены, — куда ты мог направиться. Он не поверил, что я не знаю, — Панси остановилась у окна, пальцами скользя по изморози на стекле. — Что он сделал? — Тебе нет до этого дела. — Скажи, что он сделал, и я сделаю с ним то же самое, — рычание срывается с моих губ с каждым выдохом. Паркинсон издает смешок, оборачиваясь ко мне и натянуто улыбаясь. — Нет. Не сделаешь. — Я убивал людей. — О Мерлин! — она рассмеялась, всплеснув руками. — Скольких? Одного — ложно, другого под Империо, третьего... Ну ладно, одного точно. Лицо скривилось от ироничности ситуации. Ты ни черта меня не знаешь, дорогая. Я и сам себя не знаю, не то, что ты. Передергиваю плечом, открывая рот, но Панси поднимает ладонь, заставляя умолкнуть. — Я не сомневаюсь в твоей тайной храбрости. Я ведь даже ничего сначала не поняла,— она опустила руку, смотря на меня пустым взглядом. — Оттого и не рассказала Лорду. — Что не рассказала? — Он называл тебя по имени, — Панси удивленно приподняла брови. — Представляешь? — Это... ничего не значит, — я сам не понимаю, отчего оправдываюсь. — А потом я вспомнила тот разговор, когда Тео очнулся. Поттер знал, что было между тобой и Тео. Никто, кроме слизеринцев, не знал. Луна знала. Но я молчу, не говоря ничего. Потому что воображение рисует страшные вещи, которые может озвучить Панси. Пустота. Та, что поселилась во мне после возвращения в мэнор, имеет смысл. — Когда я поняла всё, ты был слишком важен для плана. Отец не позволил. — Я запутался, — тру лоб ладонью, хмурясь. — Может, пойдешь с нами? Я смогу защитить тебя от Поттера, — спускаюсь вниз, протягивая руку, чтобы сжать плечо, но Панси отшатывается от моего прикосновения. — Думаю, для ответа, почему я не хочу идти за тобой, — шипит она, пятясь, — достаточно будет заметить, что я всё еще надеюсь на то, что война заберет тебя и твоего любовничка. — Ну, твои мечты почти осуществились, — замечаю я с усмешкой, на что Панси лишь закатывает глаза. — Это всё... неправда. Поттер просто пытался подобраться к тебе, называл по имени, копируя твои привычки, — не представляю, что еще сказать. Что сказать, чтобы осознание возможной правдивости её слов не искривляло лицо в извиняющейся улыбке? Паркинсон толкает меня в грудь, злобно скалится, выплевывая каждое слово: — Каждый раз, пытая кого-то из Ордена, кого-то, кто может знать, где Тео, я вижу Поттера в себе. Он не просто искал Драко Малфоя. Он искал своё сокровище, — в её глазах слезы, а в моей голове полный сумбур. Поттер? Совсем в ином свете предстали его прикосновения на свадьбе и шёпот, умоляющий не прогонять. Не-ет. Не может быть. Стоп. Сокровище. — Ты любила Нотта, — и в эти слова я верю сильнее, чем в какие-либо, произнесенные сегодня. Панси улыбается, хоть её лицо исказилось от сдерживаемых рыданий. — Мне уже плевать, что тебя связывало с Поттером. Плевать, как ты умрешь. Просто учти — если я узнаю, что ты или твой Золотой мальчик виновны в его гибели... Я убью одного на глазах у другого, и поверь, после этого меня не будут мучить кошмары, — выпалила она, вырывая из моей руки уменьшенную коробку с зельями. — Панси... — Просто заткнись, — просит задушено. — Почему меня считают мёртвым? — Тебя только это волнует? — истерично спрашивает Панси. Её губы дрожат, а глаза полны слёз. — Так вот: я не знаю! Если ты думаешь, что в тюрьме ты был в большем неведении, чем все мы, то ты ошибаешься, — она отвернулась, сбегая по лестнице. — Панси! — зову, почти рыча и спеша за ней. — Не оставляй меня без объяснений, — она аппарирует на бегу, и пальцы загребают пустоту там, где секунду назад находилось её плечо. Чёрт! Твою, сука, мать! Сползаю по стене, зарываясь пальцами в волосы. Гребаный бред. Сколько можно миру переворачиваться с ног на голову? Зачем я нужен Поттеру? Кому нужна моя «смерть»? Кому я обязан спасению? Кто заставил бастарда вытащить меня из тюрьмы? Хмурюсь, поднимаясь на ослабшие ноги и спускаясь по лестнице. Я в абсолютном замешательстве. Лондон растворился в сумерках. Деревья, ограды и машины покрыты коркой льда, а низкие тучи клубятся, обещая пролиться дождем на проклятую землю. Около подъезда курит Мэл и широко ухмыляется, когда я подхожу к нему, трясущимися пальцами доставая из пачки сигарету. — Что? — спрашиваю напряженно, не перенося его нахальной улыбки. — Узнал о себе нечто новое? — и растягивает потрескавшиеся губы в широкой улыбке чеширского кота. Закатываю глаза, подкуривая сигарету и выдыхая горький дым. Узнал ли я что-то новое? Сомнительное определение выданной мне злобной Паркинсон информации. Сумасшедшая истеричка. Но зачем ей лгать? Мэл отрывает меня от раздумий, толкая плечом: — Так ты, выходит, педик. И как тебе живется с этим? Меня даже скривило от его тона. Сжимаю сигарету в зубах, отталкивая Мэла в сторону, засовываю руки в карманы, быстрым шагом направляясь к метро. — Эй, ты чего? — он догоняет меня, хватая за локоть. Выдергиваю руку, резко оборачиваясь и сжимая в кармане волшебную палочку. Перехватываю сигарету свободной рукой, яростно сбивая пепел на мокрый асфальт. — Я и до этого знал, что я педик. Если тебя это так беспокоит, — отмахиваюсь, пятясь назад, — то можешь валить. Только когда закрываю рот, до меня доходит, насколько сильно я не хочу, чтобы Мэл ушел. У меня никого нет. Я не знаю, что мне делать, что думать. Не понимаю, что со мной происходит. Я даже не знаю, куда мне идти. Мэл морщит нос, покусывая губу. Смотрит взглядом побитой собаки. — Если ты не станешь домогаться, то я переживу. Рассерженное рычание срывается с губ, я отворачиваюсь, злобно бросая: — Упаси Мерлин. — Не похоже на комплимент, — наигранно обиженно замечает Мэл, следуя за мной. Неконтролируемая улыбка скользит по губам, но быстро исчезает. Мы идем рядом, пока он не спрашивает с некой долей нервозности: — И куда мы? — Менять галлеоны на фунты, — сухо чеканю я, застегивая куртку до конца и пряча нос под воротник. С каждой минутой на улице становится холоднее. — А потом? — А потом напьемся. * * * Меня шатает, перед глазами всё плывёт, я щурюсь, смотря вперед, стоя на каменном заборе. — Это ущелье? — Речной каньон, — с губ Мэла не сходит странная пьяная улыбка. — Водопад. Слышишь? Я прекрасно слышу удары своего сердца, хруст камней под ногами и, возможно, треск звезд над головой. Здесь, чёрт, просто нереально чистое небо и звезды такие яркие. Нестерпимо болит голова. Забываю, о чём был разговор, прикладываясь к горлышку бутылки. Стон разочарования срывается с губ, я оборачиваюсь к Мэлу, проговаривая: — Кончился. — Ага. Еще в автобусе, — Мэл достает арахис из бумажного пакета, тщетно пытается раскрыть скорлупу, но психует, закидывая в рот целиком. — Ты идиот, — отмечаю я, отворачиваясь и вглядываясь в неестественную черноту перед собой. С трудом можно разглядеть хоть что-нибудь: вокруг туман, глушь, ночь, а я пьян. Мэл отплевывается за спиной после неудачной попытки разжевать арахис со скорлупой. Размахиваюсь, швыряя бутылку вперед, в эту проклятую, бесконечную, неприятную пустоту, которую я не могу понять, хотя стараюсь до боли в голове. Я видел холмы в темноте, пока мы ехали, но сейчас остался только дом слева от меня, вросший в кусты, деревья, черноту. Зрение подводит меня. Алкоголь затуманил разум. — Ты слышал? — интересуется Мэл, опираясь плечом о стену и подкуривая сигарету, зажав куль под мышкой. — Что слышал? — Вот в том и дело, — он намеренно растягивает гласные. Его глаза блестят в темноте, пока он шепчет: — Несколько километров вниз, Малфой. Я отшатываюсь в страхе и наконец-то вижу: широкий каньон, в который ниспадает водопад, продолжая литься рекой по дну, а по каменным стенам, изрезанным ветром, водой и временем, разрослись деревья и кусты, серые в звездном свете, блеклые, запутавшиеся в туманной дымке. Оступаюсь, падаю с ограды, назад, на гравий ответвлённой от основной дороги. Потираю разбитый до этого и ушибленный вновь затылок, не пытаясь встать. — Серьёзно? — Ты ведь спрашивал. Я ответил. Это речной каньон. Дом на самом краю, — Мэл нависает надо мной, протягивая руку. Сжимаю его ладонь, с трудом поднимаясь. Некоторое время мы стоим, держась друг за друга, неуверенные, что можно сделать хоть шаг, чтобы не упасть. Отхожу от Мэла, вытаскивая из кармана пачку сигарет, но рука застревает, тянет подкладку, сигареты рассыпаются по земле, купюры разлетаются, подхваченные ветром. — Ч-черт! — я зло рычу, подхватывая с земли сигарету и не утруждаясь ловлей денег. Подкуриваю, но дым не идет, и я замечаю, что сигарета сломана. — Да что за?.. Дай, — я тянусь к Мэлу, рассеянно скольжу пальцами по его щеке, к губам, чтобы забрать сигарету. Он доверчиво смотрит на меня, разжимая зубы. Я затягиваюсь дымом, смотря в его лицо, на резко выделенные скулы в слабом свете звезд, на обветренные приоткрытые губы. Пока мы ехали сюда, я думал, что вероятность переспать с Мэлом так же низка, как и вероятность, что я спал с Поттером. И моя недавняя уверенность рассыпается в труху. Я хочу его. Потому, что мне одиноко. Я жажду тепла. Желаю почувствовать, что всё еще человек. Делаю шаг назад, разрывая связь взглядов. Глубоко затягиваюсь, уставившись в безмолвное небо с колючими звездами. В этом была причина? Одиночество? Оно толкнуло меня к Поттеру? Да с чего я взял, что это вообще правда?! Длинный язык Панси порождал множество чуши и сплетен, которые были правдивыми лишь на одну десятую. Холодный влажный воздух обжигает легкие. Вдруг мой случай один из десяти для Панси? — Эй, — Мэл сжимает мне плечо. — Нужно выпить, — я резко отворачиваюсь. Раздражает, что Мэл так просто читает мои эмоции. — Дома есть вино, — задумчиво проговаривает он, а я прикрываю глаза, чувствуя тепло его ладони. — Я подожду. Мэл тяжело выдыхает, потрепав меня по плечу, и уходит в дом, а я, не обращая внимания на прошлое падение, забираюсь на каменную изгородь, ложась на спину и вытягивая ноги. Сигарета тлеет в пальцах, а я смотрю вверх, впервые за вечер отчетливо различая звезды. Грудь сдавило, и я, тупо вперившись взглядом в небо, затягиваюсь дымом, глупо полагая, что это может помочь. Я бы забился в истерике, но у меня нет слёз, зато во рту, несмотря на выпивку, еду, сигареты и жевательную резинку, до сих пор вкус крови Горбина, на пальцах — ощущение его холодеющей кожи. Я бы стёр себе память, выгоняя Поттера из головы и каждой мысли, но все воспоминания настолько глупы и несущественны, что не заслуживают внимания, а всё остальное, вероятно, уже стёрто. — Что ты делаешь? — пьяно интересуется подошедший Мэл. Щелчком пальцев отправляю окурок в пустоту каньона. — Разглядываю звезды. Слушаю. — Что?.. — Ш-ш-ш, слышишь? — шепчу. Я бы боролся, разрывая глотки врагов за надежду. Из-за неё внутри пульсирует ярость и злость на себя, на Панси за то, что долгожданной надеждой внезапно стал Поттер. А в темноте громко и надрывно смеётся надо мной вселенная.