Сказка о золотом петушке

— Какой бардак, — почти восхищённо протянул софу, оглядывая кабинет, в котором хранились все документы и все заключённые когда-либо контракты на куплю-продажу животных. Две черноволосые макушки вынырнули откуда-то из груды бумаги, и софу, тяжело вздохнув, признал в них сына и внука. — Что здесь произошло? — осторожно ступая, чтобы не смять какой-нибудь важный документ, он приблизился к стулу, смахнул с него свитки и осторожно сел, всё так же озираясь вокруг. — Стеллаж … пф… упал… пф, — попытался объяснить его сын, одновременно сдувая с лица лезущую в глаза прядь волос. Софу снова вздохнул: — А почему он упал? Ди второй всё-таки справился с непослушной прядью, убрав её назад, и виновато посмотрел на него: — Хотел показать сыну самые старые контракты, заключённые ещё нашими прапрадедами. Но кто-то особо щепетильный, — на этих словах его глаза недовольно сузились, — спрятал их на самый верх самого высокого стеллажа, чтоб никто не смог достать. Софу прокашлялся и сделал вид, что это совершенно не о нём. — Да-да, отец. А мы, заметь, не умеем превращаться в маленьких крылатых фиговинок, чтобы достать их без последствий. Самый младший Ди, до этого скромно отмалчивавшийся и старавшийся быть тише воды ниже травы, огромными глазищами уставился на деда. — Ой, а покажи! — Потом, — отмахнулся тот и обратился к сыну. — Что же ты хотел ему показать? — Ну, — Ди второй замешкался и, стараясь скрыть смущение, почесал нос, — не знаю даже. А ты что посоветовал бы? — Муму… — хмуро ответил софу. — Фууу, там же собака умирает! — Зато какую книгу написал по этой истории русский автор! — Ни за что! — категорично заявил Ди второй. — Тогда не знаю… — софу, наплевав на манеры и правила приличия, тоже опустился на колени и закопался в свитки и бумаги, выбирая самые старые, пожелтевшие от времени и потому самые ценные. *** — Вещий Олег? — Нет!.. Золотая рыбка? — Уже рассказывали. Конёк-горбунок? — Тоже. — Собака Баскервилей. — Ты хочешь, чтоб ребёнку снились кошмары?! — А, может… — Не может! — А если... — Нашёл! *** — А вот и он, — софу мечтательно улыбнулся, — один из самых экзотичных контрактов, который когда-либо заключался. Остальные внимали ему с вежливым интересом. — Чего же такого экзотичного было в продаже Ондори-чана? — Ну, начнём с того… — софу замолчал, выдерживая паузу для большего эффекта, — что для этой продажи нашему предку пришлось несколько изменить свой внешний вид… *** … тяжёлый холщовый мешок бил по ногам, кожа лица и рук зудела от нанесённого на неё тёмного грима, проклятая белая борода то и дело лезла в рот, а непривычные широкие штаны грозили вот-вот сползти с бёдер и мешали идти. К этому всему прибавлялась необходимость строго контролировать положение головы, иначе высокий и объёмный тюрбан мог запросто свалиться на землю, обнаружив тем самым иссиня-чёрную шевелюру Ди. Шествуя по многочисленным коридорам дворца — или царских палат, как говорили местные – граф в стотысячный раз мысленно проклинал своё неуёмное любопытство и подозрительность коренных жителей. Отчего-то этот странный народ с уважением относился к хмурым древним старцам и совершенно не принимал всерьёз молодого китайца с вежливой улыбкой. Коридоры наконец-то закончились, и Ди оказался в тронном зале. От обилия красного и золотого цветов на стенах зарябило в глазах. Государь — сгорбленный временем и заботами старик в кривовато нахлобученной золотой короне — восседал на резном троне, опираясь на длинный посох. Борода его была бела, как лепестки лилий, и длинна, как девичья коса. — Ну здравствуй, мудрец, — проскрипел царь, чуть склонив голову в знак приветствия, — скажи, пришёл ты ко мне подарить надежду или же дурную весть принёс? Ди почтительно поклонился, надеясь, что подлый тюрбан не свалится с его головы, и заговорил, старательно растягивая слова. Ага, как же, дурную весть этому старикашке рискнёт принести разве что самоубийца. — О государь, велики заслуги твои и слава твоя. Известен ты во многих странах как грозный противник, а народ твой почитает тебя как отца родного. Есть у меня для тебя подарок, которой поможет уберечься от врагов подлых. С этими словами Ди развязал мешок, что принёс с собой, и из него выпорхнул крупный петух с ярким золотым оперением. Пролетев пару кругов по залу, петух опустился на подставленную руку графа как заправский охотничий сокол. — Этот петух, государь, будет сидеть на самой высокой крыше твоего дворца и смотреть вдаль. Он не потребует ни пищи, ни воды и будет спокоен всё время, пока не увидит, что границам твоего царства грозит опасность. А как увидит, в тот же миг поднимет шум. Тогда не сомневайся, посылай войска в ту сторону, куда он укажет, и ни один враг не сможет более угрожать тебе. Царь смотрел на птицу, не отрываясь. Услышав же слова Ди, он воскликнул: — Проси чего хочешь, Мудрец, только подари мне его! Контракт вседержитель подписал почти не глядя. От рассказов про пункты просто отмахнулся, а уж услышав третье условие договора и вовсе рассмеялся. — Ох и шутник ты, Мудрец. Младые девы мне теперь и во снах не снятся, а уж о женитьбе и говорить нечего. На том всё и закончилось. Петух вылетел в окно и занял место на вершине самой высокой из светлиц, Ди отправился дальше путешествовать по миру, а царь спокойно стал доживать свой век… …о том, что контракт будет вот-вот нарушен, Ди узнал через несколько лет, найдя на своей постели золотое петушиное перо. Ондори-чан был привязчив и явно не хотел расставаться со своим хозяином. Граф лишь вздохнул и открыл гардероб. Где-то в его недрах хранились неудобный арабский наряд и накладная борода. Царя Ди застал уже въезжающим в столицу с молодой невестой. Он чувствовал взгляд Ондори-чана, умоляющего поторопиться. Подойдя к карете, он хотел лишь напомнить царю о договоре, но… Чёрные жгучие глаза, пышная копна длинных волос, гибкий стан, гордая посадка головы. Это была она! Та, которую граф искал так долго, но никак не мог найти, потому что кельпи является лишь тому, кому желает сама. — Царь, ты говорил, что за мою помощь я могу просить у тебя что угодно. — Что желаешь, избавитель мой, что желаешь, — благодушно подтвердил счастливый жених. — Тогда, подари мне свою невесту. Находящиеся поблизости люди, слышавшие разговор, разом замолчали. Девица пристально посмотрела на графа, заглянула, кажется, в самую душу, а потом чуть прикрыла глаза, соглашаясь. — Да ты рехнулся! — закричал царь. — Проси что угодно: золото, самоцветы, земли, палаты мои проси, всё отдам! — Не нужно мне ничего из этого, отдай ту, что ещё не стала твоей. — Да как ты смеешь! Царь замахнулся на него своим тяжёлым посохом, но тут над площадью раздался громкий крик и с крыши, сверкая на солнце своим оперением, слетел петух. Он кинулся на царя, защищая Ди. Словно обезумев, он наносил удар за ударом. Кровь бежала по старческому, искажённому в страдании лицу, а Ондори-чан всё бил и бил клювом, попадая в глаза и губы, рассекая уши, нанося удары в висок, пока, наконец, царь не обмяк, свесившись плечами через окно кареты. Граф посмотрел на кельпи, она улыбалась. *** Софу Ди погладил длинными пальцами пожелтевший от времени контракт. Его прадед всегда с удовольствием рассказывал ему, ещё совсем маленькому, о той безумной скачке, когда он верхом на кельпи, теряя части маскировки, удирал от стражников. Больше шанса прокатиться на своенравной кобыле ему не представилось. — А как звали того царя? — спросил юный Ди. — Подпись от времени совсем истёрлась. — Царя? — софу закусил губу, силясь вспомнить. — О, у него было какое-то смешное имя. То ли Долон, то ли Динь-дон, то ли Гондон... — Отец! — А, вспомнил — Дадон!