Овечки

Убери от меня руки... Эта мысль глухо стреляла в сознании на протяжении, примерно, получаса. Все это время Фушими измученно изучал, ничем не примечательный, сероватый потолок. Мирное сопение окутывало его шею, кровь закипала в хрупком теле. Но деваться было некуда - его плотно прижали к кровати, навалившись на половину тела; казалось, специально обхватив рукой за бок, и окутав ногами бедро - так еще и накрыли сверху пуховым одеялом. Виновником такого удушающего положения был Ята, совершенно спокойно, сославшийся на то, что в новом доме одному спать не просто неуютно, но и жутковато - не забыв при этом, умоляюще надуть губы и щенячьими глазками пробираться в самые потаенные уголки души. Испустив протяжный изможденный вздох, Сарухико повернул голову к, чуть приоткрытым, стеклянным балконным дверям. Через них неторопливо проникали в комнату сгустки прохладного воздуха, которых едва хватило бы, чтобы проветрить четверть этого обширного помещения. Одна рыжая овечка бежит через поле, пересекает ловким прыжком ограду, и скрывается в амбаре... Другая белая овечка прогоняет ее с дикими воплями... Рыжая овечка испуганно прячется под навесом, прижимаясь к черной овечке... Черная овечка, злостно кусает рыжую овечку за морду... От таких мыслей, парень нахально заулыбался, прихватив спящего за волосы на затылке и легонько потрепав. Напрасно он это сделал - тот мгновенно проснулся, закипая негодованием изнутри. - Ты совсем охренел?! - хриплым спросонья голосом, завопил Мисаки. - Ой, какой у тебя голос не визгливый. Так бы и слушал, не переставая, - улыбка расползлась на лице еще шире. - Сару! Чертов, ты, извращенец! Полностью рассерженный, Ята, с лихвой, ударил кулаком по груди Фушими. Издав истошный вскрик, парень, наконец, вырвался из собственного плена, перегнулся через край кровати и зашелся сильным кашлем. Не столько болела грудь, сколько щемило, не задетое ударом, сердце. Бессознательно царапая кончиками пальцев идеально гладкий паркет, Сарухико изо всех сил сдерживал яростное пламя, порывисто хватая ртом теплый воздух; усиленно сдерживал подступившие слезы отчаяния. Перед глазами бурно проносились воспоминания - те обрывки памяти, когда они были вместе, когда он был счастлив. Когда Фушими взахлеб упивался искренностью друга; вожделенно наблюдал за ним, сузив глаза; увлеченно размышлял обо всем, что касалось Мисаки. Осторожные поглаживания по спине вернули его из мира грез: - Успокойся, - дрожащий голос, переполненный заботой; тревожное дыхание, касающееся кончика уха. - Прости меня, Сару... Фушими, с легким испугом, уставился на Яту. - Ложись. Здесь болит? - тонкие пальцы коснулись обнаженной груди, задевая сосок. Напряжение плотно сгустилось внизу живота. - Сару? В самый не подходящий момент...Теперь ты всю жизнь меня будешь осуждать, и напоминать об этом при каждом удобном случае, чтобы я чувствовал себя неловко еще больше... Но на Сарухико взглянули с абсолютно другими эмоциями: удивленные глаза уже откровенно въедались в плотно сжатые, от смущения, губы. - Мисаки, - этого хватило, чтобы внезапно впиться поцелуем, крепко держа за запястья, тереться о возбужденную плоть, разгораться общей страстью. Черная овечка облизывает мордочку рыжей овечки, ответно прижимаясь к ней... Фушими торжественно забывался долгожданным сном, окрыленный близостью с желанным Ятой, которого в отместку захватил в объятия точно так же, как и тот, каких-то полчаса назад.