'Его родинки, скрытые татуировками, все еще рисуют созвездия’ 02/20/2014
Выбор пал на Зейна не случайно. Осознание пришло ко мне чуть позже, где-то недели через две после первой записи. Я уже давно замечал за собой болезненную тягу к этому человеку. Что-то неуловимое было в его личности, что с самой нашей первой встречи смогло меня зацепить и приковать к себе цепями. Никаких разговоров и мыслей о влюбленности – ее нет. Есть лишь бесконечная тяга к познанию его души. Я достаточно открытый человек, не привыкший ко лжи, поэтому всегда стараюсь говорить правду окружающим, а главное себе. Смысла во вранье я никогда не видел и быстро принял свою ненормальную одержимость Маликом. Никаких причин и объяснений я ей не искал, просто есть и все, продолжаем жить. С самой первой записи в старом ежедневнике я стал маниакально преследовать парня, впитывая в себя буквально каждое его движение, слово или звук. Каждый день я узнавал о нем тысячи различных мелочей, которые вызывали во мне бурю различных эмоций, начиная с отвращения и заканчивая трепетом. Но все это формировало его личность, которая так меня манила, поэтому я не останавливался, продолжая изучать Малика, и день за днем буквально сливался с его тенью. Познание Зейна было, конечно, увлекательным занятием, но оно превратило меня в молчаливого парня с очередным томиком классической литературы в руках. За столь короткий срок я проштудировал около сотни книг, отдавая сну по два-три часа в сутки, что довольно ярко сказалось на моем внешнем виде и здоровье. Но открывая очередную книгу, я совсем забывал о своем упадническом состоянии, жадно вчитываясь в строки и открывая себе новый мир. Я впитывал в себя новые слова, речевые обороты, мысли и образы, ища им применение к Зейну. Я уже говорил о том, что не хочу заключать его в рамки обыденности. Мне не хотелось писать его обычными словами, я искал во всех этих книгах что-то особенное, как и он сам. Мой словарный запас казался слишком скудным, а Малик был достоин возвышенных слов. Так мне пришлось заказать еще один книжный шкаф, потому что старый был полностью забит от полки до полки. За эти две недели я превратился в три слова: "Читать, писать, наблюдать". И как бы мне этого не хотелось, но это не смогло остаться незаметным. Перемены заметили все, но не предали им должного значения. Я все еще пою и улыбаюсь на камеру, им этого достаточно. Но только не Гарри. - Эй, парень! Может, ты расскажешь, что случилось с моим неугомонным и гиперактивным другом по имени Найл Хоран? - Что ты имеешь в виду? Гарри только что закончил записывать свою партию для новой песни и, выйдя из студии, со всей своей неуклюжей грациозностью приземлился рядом со мной, отрывая от чтения. На этот раз мой выбор пал на русских классиков, и я уже второй день зачитывался Набоковым, поражаясь смысловой глубине произведений. - Найл, - вмиг став серьезным, проговорил Стайлс, - может, ты закроешь, наконец, книгу и поделишься с лучшим другом своими мыслями? - О чем ты? – я искренне не понимал, о чем толкует Гарри. - Я же не дурак и вижу, что с тобой что-то происходит. Ты всегда можешь поговорить со мной, а не зарываться головой в песок. Да, Гарри никогда не был дураком, коим он кажется на первый взгляд. Он обладает невероятной интуицией и всегда чувствует, когда с человеком что-то не так. И это одновременно его и плюс и минус, ведь от этого парня невозможно что-либо скрыть. - Причин для беспокойства нет, Гарри. Со мной все в порядке. - Ладно. Мне просто… Мне просто нужно знать, что у тебя все хорошо. Засунув руки в карманы серой толстовки, я крепко сжал свою тетрадь и слабо улыбнулся парню, заглядывая в зеленые глаза. - Все хорошо, Гарри. У меня правда все хорошо. Теплая улыбка послужила мне ответом, и только парень раскрыл рот, дабы сказать что-то еще, как хлопнула дверь, показывая измученного Луи, который кивком головы оповестил о том, что подошла моя очередь записываться. Подпрыгнув как ужаленный, я скрылся в студии, убегая от неприятного разговора и навязчивой опеки Стайлса. Я все еще лелею надежду о сохранении своего маленького секрета. А настойчивость Гарри может все разрушить. Оказывается, моя очередь еще не подошла. За прозрачным стеклом все еще записывал свое соло Зейн, наполняя маленькую комнату бархатом своего голоса. Я всегда больше любил его живое исполнение, нежели запись, где голос кажется мертвым, и не видно лица. Зейн поет не только голосом, он поет лицом, мимикой, глазами, передавая свои эмоции посредством собственной души. Это всегда вгоняло меня в ступор и заставляло сердце замирать. Когда Малик поет, он топит тебя в своем голосе, в своей душе и в своих эмоциях, позволяя прожить этот миг за него и вместе с ним. И я живу этими моментами. Закончив, парень быстро удалился, небрежно бросив слова прощания. А я по приходу домой сделал новую запись в тетради:‘Грация в мелодии. Он умело управляет звуком’ 02/28/2014