The Fire Within

Молчание длится уже достаточно долго, и изумление с недоверием пронизывают эту тишину насквозь. Я смотрю на Мелларка. Смотрю настолько внимательно, что, будь это возможно, он бы скукожился до размеров мизерной точки. Не уверен, что я надеюсь увидеть (или, может быть, почувствовать). Может, мимолетный взгляд в сторону, движение кадыка, дрожь в пальцах — хоть что-нибудь, что убедит меня в том, что он лжет. Я хочу, чтобы он лгал. Можно подумать, чтобы убить его, тебе нужна причина, проносится в голове разумная мысль, но она словно не принадлежит мне. Можно подумать, убивая тех трибутов, ты искал причину. Нет, не искал. А сейчас... — Что насчет трогающей до глубины души истории влюбленных из одного дистрикта, Мелларк? — без яда и без издевки в голосе, но зло интересуется Мирта, сбивая мою нить мысли. Двенадцатый будто ждет этого вопроса. — Мне не меньше вашего нужно избавиться от Эвердин. — Он пожимает плечами, словно говоря "Это ж очевидно". — Внимание ментора, одиннадцать баллов, большие шансы победить — все досталось ей. Немного обидно, не находите? — И ты вскружил ей голову сказочкой о большой и несчастной любви? Она повелась? — смеется Диадема, и смех ее кажется мне каким-то... натянутым. Это не ее смех. — Вот ведь наивная дурочка. — Да, — улыбается Пит смущенно. — Это было довольно легко. — Ну а почему ты думаешь, что она еще жива? — задает Ливи на удивление разумный вопрос. Верно. Двенадцатая могла напороться на кого-нибудь из трибутов. Могла попасть в ловушку распорядителей. На нее могли натравить зверя. Что угодно могло произойти за эти несколько часов. — Это как раз доказывает, что вы плохо ее знаете. Не верите — дождитесь гимна. Видимо, каким-то неведомым образом он чувствует, что из всех профи я верю ему меньше всего, потому что наши глаза встречаются. Казалось бы, ему не выдержать моего взгляда: у него он слишком мягкий и открытый, у меня — колючий и холодный. Но парень не отводит глаз. И все бы ничего, но одна немаловажная деталь не дает покоя. Мне Эвердин не показалась ни наивной, ни тем более доверчивой. Трибут, скрывающий до показов все свои умения, может быть каким угодно, но только не наивным. Либо я ошибаюсь, либо Мелларк вешает лапшу нам на уши, а я терпеть не могу ошибаться... — Нет, — резче, чем хотел, говорю я, и Катон переводит на меня вопросительно-недовольный взгляд. — Отличный ход, Двенадцатый, просто замечательный, браво, но нет, — повторяю я. По сути, убив Мелларка сейчас, мы совершенно ничего не потеряем. Когда трибуты слишком долго не сталкиваются, распорядители сталкивают их сами, искусственно, чтобы зрители там у себя (да и мы тоже) не особо скучали. Они умеют и любят это делать, и на них, в отличие от Мелларка, можно положиться. Двенадцатой просто-напросто не позволят долго гулять в стороне от нас — с или без помощи ее дружка. Но, к моему глубочайшему разочарованию, это, кажется, понятно только мне одному. Катон хватает меня за руку чуть выше локтя и отводит подальше от Мелларка. Диадема идет за нами. — Объясни, — коротко и грубо говорит мне Катон, когда я вырываю свою руку. — В его предложении есть смысл: мало ли, что может накрутить Двенадцатая, она... — Полна сюрпризов, да, — заканчиваю за него я, скрестив руки на груди. — А теперь послушай: ты так сильно хочешь поймать ее, что совершенно забываешь: игра находится под полным контролем распорядителей. Только им покажется, что Двенадцатая слишком засиделась, как они сами направят ее к нам. И не нужен для этого никакой Мелларк. — Диадема задумчиво смотрит на меня. — Согласись, так безопасней. И никаких лишних союзов. Катон, бросив короткий взгляд на Диадему, ухмыляется. — Безопасней? — Я сжимаю ладони в кулаки, прекрасно понимая, на что он будет сейчас давить. — Ты боишься Двенадцатых, Марвел, я прав? Вот. Вот почему я терпеть не могу союзы. Каждый свой шаг и каждое действие ты обязан объяснять, обязан носиться за трибутами в этой шайке, обязан отстаивать право на принятие решений. И если Катон не найдет весомой причины, которая убедит меня, мне придется отстоять свое право, пусть даже остальным это не понравится. — Может, — говорю я, понизив голос, — это ты боишься со своим фанатичным желанием убить Эвердин как можно скорее? Я прав? — Если она сдохнет, Дистрикт-12 потеряет спонсоров, — неожиданно говорит Диадема тихо-тихо, на грани слышимости, и мы с Катоном осекаемся, дружно впившись в нее взглядами. — Голубки потеряют спонсоров, Марвел, — повторяет она, сияющая улыбка озаряет ее красивое лицо, а глаза расширяются. — Разве этой причины недостаточно? Не успеваю ничего ответить: начинает играть гимн. Мы устремляем взгляды в небо, но не особо вникаем; я лишь отмечаю про себя, что все еще помню некоторые лица. Девушка, которую я убил первой. Кудрявый мальчишка. Ее портрет не появляется, и я молчу достаточно долго, чтобы Катон воспринял это как знак согласия. Он с силой хлопает меня по плечу и направляется к Мелларку, громко сообщая ему, что тот принят. Диадема не спешит идти следом за ним. — На секунду мне показалось, что ты пытаешься защитить Эвердин, — говорит она. — Тебе прекрасно известно, что я пытался сделать. — Я недоуменно взглянул на нее на нее, прежде чем подойти к Рогу и взять нож и мачете. — А вот ты во всем потакаешь Катону, — тихо добавляю и вижу, что щеки у Диадемы чуть-чуть краснеют. — Это все Кашмира, верно? Девушка не отвечает, и мы смотрим друг другу в глаза некоторое время, после чего я направляюсь к остальным, что-то бурно обсуждающим. — Я не хочу здесь оставаться, — видимо, уже в который раз говорит Ливи, смотря на Катона капризно-умоляюще. — И вообще, почему именно я?! — Я сказал: останешься, — раздраженно бросает тот. — Нельзя, чтобы всякие крысы копались в наших вещах. Ливи сначала хочет что-то возразить, но вдруг переводит взгляд на меня, и я понимаю, что она решила, будто я — единственный здесь, кто может перечить Катону и не получить за это по шапке. Вау. Ливи мне не нравится. Если быть точнее, мне на нее плевать, да и снова ввязываться в спор совсем не хочется, однако я, перехватив ее взгляд, решаю оправдать возложенные на себя надежды. — Это первая ночь, — говорю я и передаю фонарь Диадеме. — Они сейчас только и думают, как бы выжить и не попасться нам на глаза, какое им дело до наших припасов? Катон замирает и щурится, его ладонь крепче сжимает меч. Я улыбаюсь. Давай-давай, посмотрим... — Как вы достали! — вмешивается Мирта вдруг, возведя глаза к небу. — Сколько можно уже стоять и ничего не делать? Катон, — обращается она к своему напарнику уже более спокойным тоном, — никому не придет в голову соваться сюда в первую же ночь. Но даже если и придет, то что? Много смогут сделать эти жалкие неудачники пусть даже с оружием? Ее напарник делает глубокий вдох, умело поигрывая мечом, и шумно выдыхает. — Ладно, — цедит он и отворачивается от меня, — пошли! Вся наша шайка, включая Пита, идет в лес. Ливи на радостях помахивает ножом, отчего Диадема, идущая рядом с ней, от греха подальше нагоняет Катона. Мирта же равняется со мной, и краем глаза я вижу, что она хмурится. — Я-то думала, ты отстоишь наше с тобой право убить Двенадцатого, — чуть насмешливо, но тихо говорит она. — Катон умеет убеждать, правда? Мирта так странно произносит слово "убеждать", явно подразумевая под ним что-то. Что-то, что указывает на превосходство Катона надо мной. Стоит ли говорить, насколько мне это не нравится? — Не в Катоне дело. Просто Диадема отлично знает, на какие точки давить, — сказав это, я, не глядя на затихшую Мирту, иду быстрее, обгоняю ее. Мы не слышим ничего, кроме собственного дыхания, шагов и типичных для леса звуков. Временами Катон с Диадемой смеются, и я не могу не заметить, как близко друг к другу они находятся. Остается только сцепить руки — и они будут походить на типичную прогуливающуюся парочку влюбленных. Меня не должно это злить, понимаю я. Не должно, потому что все кончилось. На самом деде кончилось. Я понимаю это и не смотрю в их сторону — смотрю вверх, потому что некоторые из трибутов вполне могли забраться на дерево. Например, та девчонка, Рута, кажется, но она настолько маленькая, что я при всем желании даже с факелом вряд ли смогу разглядеть ее среди густых крон. Вдруг краем глаза я замечаю движение и поворачиваю голову: это Мелларк свернул в сторону каких-то кустов. Остальные ушли вперед и слишком заняты, чтобы обратить на это внимание, но и я не придаю этому особого значения. Наверняка Двенадцатый отошел по естественной нужде. Однако некоторое время спустя я понимаю, что его нет слишком долго, и поворачиваю обратно. Вижу его: так и стоит у этих кустов и с чем-то копается. Подхожу к нему тихо, со спины, заглядываю через плечо — и замираю сначала от недоумения, затем — от свалившейся мне на голову правды. Силки. Мелларк пытается убрать силки, подозрительно похожие на те, что делала Эвердин. Мой первый порыв — перерезать ему горло, и, когда я уже тянусь ладонью к его волосам, неуместная мысль прошивает меня: "Вот так ты с ним и покончишь? Скукотища, весь Панем смотрит и зевает..." — и невольно я опускаю руку. Как бы мне ни хотелось прикончить Пита, убить его сейчас будет слишком банально. Какая, должно быть, потеха для зрителей: Мелларк заметает следы Эвердин, чтобы защитить ее от профи, и один из них стоит прямо у него за спиной с ножом в руке. Им интересно, что я сделаю. — Нашел что-то занимательное в кустиках, союзник? Пит стремительно вскакивает на ноги, оборачивается ко мне с ножом на изготовку. Я выставляю свой. — Надо же, и оправдываться не собираешься? — Ты все видел. — Пит сглатывает, рука его трясется. Он такая легкая добыча сейчас, когда думает об Эвердин. Она — главная его слабость. — Еще бы, — киваю я. — Знаешь что, Пит... Позади нас слышатся шаги, и даже в темноте я вижу, как бледнеет Мелларк. Он думает, я все расскажу остальным, выдам его. Но вместо этого я прикладываю палец к губам, ухмыльнувшись, и оборачиваясь как раз вовремя. — Что вы застряли? — Ливи окидывает нас пристальным взглядом, направляя свет фонаря на наши лица. Она недостаточно умна, чтобы как-то связать бледность Мелларка, разворошенные кусты и наши мачете воедино. Я недовольно прикрываю ладонью глаза, и Четвертая отводит фонарь, после чего я беспечно потягиваюсь. — Мы уже идем. — Я поворачиваю голову к Двенадцатому и снова ухмыляюсь. — Правда ведь, Пит? Он, как зачарованный, послушно идет за нами, наверняка недоумевая, почему я так поступил. Пусть поломает голову. И не он один: пусть все думают, будто у меня есть план, стратегия собственной игры. Это неплохая возможность привлечь спонсоров и, чего греха таить, позлить Катона: чем дольше мы будем искать Эвердин, тем больше он будет беситься. Я с превеликим удовольсвтием на это посмотрю. Мы бродим по лесу уже несколько часов. Холодно. Девчонки, даже стойкая Мирта, кутаюся в куртки, дышат на ладони, растирая их. И тут мы с Катоном одновременно останавливаемя и переглядываемся. Он расплывается в широкой, довольной улыбке, будто ребенок, которому на праздник подарили много конфет. Дым. На фоне иссиня-черного неба его трудно не заметить, и до меня вдруг доходит, что он идет из практически того же места, где Мелларк заметал следы Эвердин. Что я чувствую при этой мысли? Ничего. Потому что я знаю: это не она. Двенадцатая понимает, что далеко не каждый хищник страшится огня. Мы срываемся с места, союзнички ликуют: хоть кто-то за целую ночь! Спускаемся вниз по лощине, хрустя ветками под ногами и громко сопя. Нам нет нужды скрывать свое присутвие. Жертва убежит — мы догоним. Когда в темноте виднеется огонь, мы замедляем ход, а Мирта подходит прямо к горящему кострищу. Раздается испуганный крик. — Глупая, — сочувственно тянет Мирта, сцепив руки за спиной, и становится похожа на дикую, голодную кошку. — Глу-у-упая девочка. Я приближаюсь к огню следом за ней, и "глупая девочка" переводит свой испуганный взгляд на меня, не в силах даже встать на ноги. Чем-то я пугаю ее больше Мирты: она начинает шептать, умолять, остервенело мотать головой. Когда заявляется Катон, у нее совсем сносит крышу. — Нет! — орет она срывающимся голосом и вдруг начинает пятиться, перебирая по земле ногами и руками. — Нет! Не надо! Пожалуйста, прошу вас, не надо! Последнее "не надо" прерывается характерным звуком: Катон заканчивает мольбу, проткнув девушку мечом. Ливи громко смеется, явно наслаждаясь тем, что видит. Странно, но я опять не могу понять, что чувствую. Постояв немного у мертвого тела, мы отправляемся дальше, надеясь найти еще кого-нибудь. — Ну и мерзкий же у нее голос, — замечает Диадема мимоходом, брезгливо переступает через труп. Мы отходим ненамного, когда Мирта говорит: — Из пушки так и не палят. Я резко останавливаюсь: действительно. Мы переглядываемся, и я едко замечаю, очень надеясь спровоцировать: — Отличный удар, Катон. Он едва не набрасывается на меня, но его останавливает голос Мелларка. — Пойду посмотрю, что там с ней. — Прежде чем развернуться, он перехватывает мой взгляд, и я вижу, что за свой маленький секрет он не боится. Знает, что не расскажу, или, скорее, чувствует. Мирта смотрит ему вслед, а когда он отходит достаточно далеко, поворачивается к нам. — Давайте убьем его. Чем скорее, тем лучше. — Нет, — обрывает ее Катон. — Найдем Двенадцатую — тогда и прикончим. Обоих. Сразу. Мирта раздраженно разводит руки в стороны, но молчит. Раздается пушечный выстрел, и через минуту мы слышим шаги Пита. — Все, — отвечает он на наши вопросительные взгляды. — Готово. Надо же. Помнится, когда я впервые его увидел, то подумал еще, что с таким взглядом, как у него, не убивают. Видимо, ошибся. Пора считать сюрпризы, которыми Двенадцатые не перестают нас радовать. — Светает, — замечаю я. — Может, нам стоит разбить лагерь подальше от Рога? — У озера, — тут же отзывается Катон, и мы согласно киваем: оккупировать единственный легкодоступный источник воды кажется заманчивой идеей. — Заодно перетащим припасы. Пошли. Я не спешу идти следом за всеми. Внимательно осматриваюсь по сторонам, поднимаю голову и вглядываюсь в кроны высокого дерева, но еще слишком темно, чтобы хоть что-то разглядеть. Чувствую, что где-то рядом ошивается Эвердин, и дело вовсе не в силках, которые стали нашей с Мелларком общей тайной.