Другое полотно

Сонные однообразные дни в режиме «дом-работа-дом» забылись быстро. Не было времени на хандру, перестали тревожить неприятности, не вспоминалось о том, что в октябре тоскливо, даже кошмарные сны испарились. Ко всему хорошему в своей жизни Казуки относился с особой осторожностью и трепетом: хранил значимые письма и вещи, не забывал тех, кто был к нему добр, дышал тем, кто захватил все его мысли. Джубей, этот сильный духом человек, стал для Фучоина особенным, очень близким, важным. Казуки не упускает ни одной возможности, чтобы встретиться с Какеем: встречает его, идущего домой от Ямамото Юки, пожилого врача, который делится с Джубеем своими знаниями и сам является его пациентом; приходит по выходным на обед или на чай, проводя там все время до позднего вечера. - Казуки, - Ичиго хитро улыбается, - что лежит в этой красивой коробке? - Подарок, - отвечает безразличным тоном Фучоин. – Ничего особенного. - Ты все еще скрываешь ее, я же умру от любопытства! Скажи хотя бы, как ее зовут. - Это не твое дело, Ичиго, - Казуки поднимается и выходит, не реагируя на едкие замечания напарника. Сегодня в цехе нити представляются ему переплетением судеб, где слияние оттенков и текстуры имеет особое значение. Казуки не раз рассказывал Джубею о том, что нити для него – нечто таинственное, сказочное, связанное с полустершимися детскими воспоминаниями. И, увидев этот, новый в череде образов, Фучоин уже представляет, как он будет рассказывать Какею про это, пока тот расчесывает ему волосы. Казуки остановился у одного из станков, взгляд упал на крутящиеся катушки, ему показалось, что так же раскручиваются и свиваются его воспоминания… … Когда он проснулся в доме Джубея на следующее, после их знакомства, утро, его волосы были распущены. Какей попросил прощения за эту вольность в отношении гостя и настаивал на том, чтобы привести прическу в прежний вид. Казуки тогда согласился и не пожалел об этом. Точными быстрыми движениями Джубей расчесывал волосы, разделяя на пряди, а потом неожиданно спросил об их цвете, повторив потом, словно эхо «каштановые…» Какей был осторожен, расчесывая густые тяжелые волосы, уверен, что не дернет лишний раз, не причинит боли. Все это навело тогда Казуки на мысль, что он, должно быть, был отличным врачом или музыкантом, и интуиция его не подвела… Он пошел обратно в кабинет, продолжая распутывать нить воспоминаний двухнедельной давности. …За завтраком в тот день Джубей рассказывал о том, как Ямамото помог ему подняться на ноги и продолжить жить: пройти курс в колледже, обучиться искусству акупунктуры, преодолеть страх перед постоянной темнотой и мешаниной звуков и запахов, в которую превратился для него окружающий мир… Войдя в кабинет, художник заметил, что Ичиго извинился, говоря с кем-то по телефону, и положил трубку. - И все же, Казуки, я думаю, она прекрасна. - Ичиго, перестань, пожалуйста, - Фучоин вежливо улыбнулся, - Самое время пообедать, не так ли? Он откинул спинку кресла и закрыл глаза, отрешившись от ворчания коллеги, жующего свой бенто. Засыпая, Казуки любит думать о приятном, и сейчас он вспоминает, что за невероятные ощущения он пережил, когда Какей расчесывал его волосы в первые и еще много раз потом. Конечно, самый первый раз был ярче всех: теплое волнующее покалывание прямо под кожей, холодок, бегущий по спине, проникающий внутрь; мягкие подушечки пальцев, чередующиеся с острыми зубцам черепахового гребня; легкое возбуждение, когда кажется, что хочется большего, но и от этих ощущений уже готов постанывать от удовольствия. С коробкой в руках, Казуки быстро идет к тому самому переходу, который уже стал местом их ежедневной встречи. - Казуки, - Джубей безошибочно узнает его и кладет руку на плечо. Они идут рядом, рассказывая друг другу о том, как прошел день, о планах на завтра... Войдя во внутренний дворик дома, Какей оставляет у входа трость, и вместе с Казуки проходит в дом. - Что ты принес, Казуки? - растягиваясь на татами спрашивает Джубей. - Что-то вкусное? - Скорее красивое, это подарок, тебе, Джубей, - веселые нотки в голосе Казуки заставляют хозяина дом подняться. Фучоин передает коробку, Какей распаковывает ее и достает одно за другим: юката, ёнсун-оби и дзюбан. Он раскладывает на татами одежду и "рассматривает " ее. - Казуки, мне так приятно получить этот подарок, спасибо. Ты хочешь нарисовать меня в этом? - Это отличная мысль! Да, отличная, но я хотел... хочу пойти вместе с тобой на Дзидай-мацури в конце недели. - Пойдем, обязательно, - Какей проводит пальцами по ткани. - Расскажи, какого все это цвета, а тут что-то ... юзэн, да? - Да. - Ты рисовал? - Да, она темно-синего цвета, с росписью в стиле эба - Казуки берет ладонь друга и прижимает ее к ткани, накрывая своей, - Вот отсюда, от края полы и до середины заднего полотна на юката изображены... карпы... - у Казуки едва заметно срывается голос, и тонкие пальцы вздрагивают, Джубей это чувствует и перехватывает прохладную ладонь . - Карпы... Это должно быть красиво. - говорит он. - Ты прекрасно рисуешь. - Я... - Казуки отчаянно краснеет, слова толкаются в голове, пихаются локтями и никак не собрать их в единое, не сказать важного. Но Джубей, будто и без слов понимает, обхватывает за плечи, притягивает ближе, почти заставляя уткнуться лицом в шею, почувствовать неровное дыхание возле виска. - Понимаю, - шепчет он перебирая пушистые пряди. - понимаю... я тоже... примечание к 3й части: рисунок на юката своего рода признание в любви - в слове нёкон - темно-синий, кандзи кои, само слово "карпы" созвучно со словом "любимый".