Три смерти Сэла Бертолини

1. — Доброе утро, Ирак! Бравые американские солдаты принесли тебе хлопья, так что жри и не подавись! Сэл Бертолини — в аду, посреди войны, посреди гребаной пустыни, он орет так, что у него самого закладывает уши, но все равно ни черта не слышит из-за выстрелов. Его собственное сердце грохочет так, будто пытается выбить о ребра рок-н-ролльный мотив, и Сэл смеется, потому что он счастлив, прямо здесь и сейчас: он знает, чего стоит, знает, зачем держит в руках винтовку, а большего ему и не надо. В свои тридцать он чувствует себя на пятнадцать; война, похожая на огромный ураган из крови, пепла и ненависти, поднимает его на гребень волны, когда Сэл распрямляется во весь рост и начинает стрелять по саддамовским выблядкам, прущим изо всех щелей. Он жалел, что не может участвовать в гренадском вторжении, с детства поливал слюнями все байки про Вьетнам, а теперь он стоит здесь, на самой, черт побери, вершине, и палит по живым мишеням. Внутри у Сэла война кричит во всю глотку, он как будто проглотил гранату, а чека зацепилась за гланды и оторвалась. Если отмотать немного назад, то там будут сожаления, много сожалений, сомнений, нерешительности и курс обучения, до чертиков похожий на дерьмовую любительскую постановку по мотивам «Цельнометаллической оболочки»: изматывающая беготня через препятствия, сержант, орущий чуть не до рвоты, называющий Сэла «десять раз в жопу трахнутым макаронником», хотя тот итальянец едва ли хоть на четверть. Но Сэл не жалеет, что все это прошел. Любые жертвы стоят момента, когда он стреляет, а люди падают, он — на вершине, он — царь горы. Именно этого он хотел столько лет. Об этом он думал, когда мальчишкой смотрел на фейерверки четвертого июля, представляя себе отважных солдат, идущих в бой — без страха, без жалости, без лишних мозгов в голове. Сэл придумал имена для своих героев: Полковник Звезды и Лейтенант Полосы, оба — что-то среднее между Капитаном Америкой и рядовым Зверюгой. Не только в плане званий, понятное дело. Сэл изрисовал кривыми комиксами с их приключениями целую сраную уйму тетрадок, занимался этим даже когда все ровесники дрочили на купленные вскладчину номера «Плэйбоя». То есть у него была настоящая мечта. Не так уж много в мире людей, которые действительно сумели добраться до своей детской мечты, какой бы дурацкой или странной она ни была. Теперь Сэл своего не упустит — раз уж он собрался убивать, то оторвется на всю катушку, заставит грязных скотов заплатить за все, за что хотел бы заставить их заплатить мистер Буш. Честно говоря, Сэл не особо задумывается о том, виноваты ли в чем-то эти арабы или те, которые поближе к Саддаму, и если виноваты, то в чем именно. Он идет вперед, чувствуя, как нагревается его винтовка, стреляя и представляя, как пули попадают в цель. Сэл хочет кричать какую-нибудь ерунду вроде «бах! ты убит», всякий раз, когда его пуля попадает в очередного выблядка в иракской военной форме. Раз или два он действительно что-то такое орет, но никто не обращает внимания до тех пор, пока Сэл следует приказам. Проще говоря, всем насрать, как ты себя ведешь, пока стреляешь в нужном направлении. Сэл стрелять умеет. Он лучший в своем взводе, а тот набран далеко не из самых криворуких бойскаутов. Впрочем, сейчас Сэл о них не думает, не видит их, не пытается представить, что делают остальные. Он рвется вперед, от укрытия к укрытию, как в шутере, как в симуляторе, не позволяя себе задуматься лишний раз, зная: или ты идешь вперед, к победе, или топчешься на месте, ожидая, пока кто-нибудь пустит пулю тебе прямо в лоб. Это ему вбил в голову сержант Филлипс, истеричный ор которого Сэл будет помнить до могилы. Сэл мог бы подумать о том, что получить пулю, пока рвешься к победе, — тоже не слишком приятно, но он старается не думать, чтобы не останавливаться лишний раз. Просто считает убитых, бросается от укрытия к укрытию, пытается не останавливаться, вслушивается в голоса по внутренней связи. А потом он слышит взрыв, совсем рядом с собой, вплотную, слишком близко. Точнее, не столько слышит, сколько ощущает его всем телом — уши закладывает раньше, чем Сэл успевает распознать звук взрыва и попытаться понять, откуда он идет. Трах-бабах, ты тоже убит. Взрывная волна как будто проходит сквозь него, опрокидывая на спину. Горячий воздух вышибает душу из тела к чертовой матери, Сэл пытается вдохнуть, но не может, только чувствует, как что-то скрипит внутри, будто осыпаясь. Его легкие превращаются в боль, каждый вдох становится адом, ребра крошатся. Во рту что-то жидкое, наверное, кровь, она тонким липким ручейком стекает по подбородку вниз. Челюсть болит так, будто ее пилят ножовкой. В голове вьются роем стальные мухи, в живот точно вогнали целый столовый набор ножей. Сэл распластан, как перееханный грузовиком пес, боль пинает его со всех сторон, бьет под ребра и по шее. Сэл не может открыть глаза, но пытается подняться, он упирается руками в землю, чувствуя, как ладони горят, с них точно всю кожу сорвало. Он вскидывает голову, тщетно пытаясь не захлебнуться, не сдохнуть, утонув в собственной крови. Внутри у него все клокочет, песок скрипит на зубах, с каждым вдохом пробирается все глубже, чтобы забить глотку. Сэл сначала боится открыть глаза, а потом уже просто не может, темнота залепляет ему веки, затыкает рот, зажимает нос, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Сэл ни хрена не способен сделать: ни пошевелиться, ни закричать. Он остается один, в темноте и тишине. Никаких больше фейерверков, никакого больше четвертого июля, ни для кого, никогда. Он приходит в себя на застеленной белым койке и сперва решает, что сдох. Сэл не видел такого белого белья примерно с тех пор как гостил у двоюродной тетки в Техасе, а та давно померла. Но потом Сэл чувствует боль и понимает: нет, он еще жив. К нему подходит какой-то хрен в белом халате и рассказывает о том, как трудно было собрать Сэла по кускам, но все-таки у врачей получилось, он должен сказать самое большое «спасибо» из всех, которые только у него могут выйти. Сэл не говорит «спасибо», просто молча закрывает глаза, понимая: примерно с этого момента уже нельзя вернуться к точке старта и что-то там переиграть. Сэл будет жить так, как придется, после всего. Если отмотать немного вперед, то можно увидеть, как Сэл возвращается домой, не зная, что ему делать, куда идти. Он — как игрушка, забытая в автобусе каким-нибудь малолетним идиотом, пускающим слюни, может только лежать пластом и ждать, пока найдется другой идиот, который решит его подобрать. 2. Фрэнк Д'Амико — кусок говна, никто не станет с этим спорить. Сэл — уж точно. Но именно благодаря Д'Амико у него теперь есть работа, а не только одиночество и контузия, так что Сэл не видит смысла кусать руку, которая его худо-бедно, но кормит. Если отмотать немного назад, можно узнать начало этой истории: один из парней Д'Амико нашел его в дешевой забегаловке, где пахло потными подмышками и пригорелым беконом. Сэл сидел в углу и гипнотизировал чашку с кофе, надеясь, что она сменится стаканом бурбона, а огромный как черт знает что макаронник плюхнулся на стул напротив него и спросил: — Короче, мужик, тебе нужна работа или нет? Сэл не знает подробностей и деталей, не удосужился потратить время на их выяснение, так что в памяти у него — только ошметки чужих разговоров: вроде как тот макаронник работал с кем-то из бывших сослуживцев Сэла. Его не слишком интересует история, гораздо важнее другое: мистеру Д'Амико, владельцу бесконечной армии убийц, разбойников, головорезов, нужен еще один парень, который не будет биться в истерике, когда придет время замарать руки, а Сэл как раз не из тех, кому неприятно видеть кровавые пятна. Он сразу решает: лучше уж разгребать дерьмо за мафией, чем спиваться, глядя в потолок, тратить вечер за вечером на попытки забыть о том, каково это — дышать, когда твои ребра раскрошены в хлам. Конечно, он соглашается, даже не делая вид, что задумался хоть на секунду. Работа простая: находить тех, кто не нравится мистеру Д'Амико, чтобы отвалить им пизды от души. Иногда достаточно просто запугать — тогда Сэл палит в потолок или стену из пистолета, а иногда нужно убрать того, кто слишком много о себе думает, и вот тогда можно открывать огонь на поражение. Такую работу Сэлу дают не сразу, понятное дело, сначала — всякая мелочевка, вроде необходимости напомнить каким-нибудь мелким дельцам о том, что их жизнь зависит исключительно от настроения мистера Д'Амико, которое может испортиться в любой момент, достаточно просто зажилить сотню баксов из ежемесячной платы. Сэл хорошо справляется. Он получает небольшую прибавку к пенсии и пару новых стволов, которые приятно держать в руках, — может, от мафии в городе действительно становится день за днем все больше дерьма, но в пушках эти ребята понимают. На новенькие подарки Сэл готов дрочить часы напролет, потому что они шикарны. Выстрелы — то, что позволяет Сэлу почувствовать себя живым, и он занимается этим с удовольствием, за патроны все равно платит Д'Амико, а денег у того достаточно для хорошей пальбы. Он мог бы разнести весь город, превратить его в горящий прах, чтобы развеять по ветру. Но он предпочитает более тихую игру — а Сэлу нравится стрелять. Ему так и не доводится увидеть самого Фрэнка Д'Амико глаза в глаза, тот редко находит время для обычных трудяг, но Сэлу не больно-то хочется на него смотреть. Он как-то видел фотографию в газете: обычный итальянский говнюк, похож на статиста из фильма с Аль Пачино — впрочем, Сэлу насрать, как Д'Амико выглядит, пока он предлагает хорошую работу с хорошей платой за нее. Ему доверяют достаточно для хорошей работы. Пару раз Сэлу разрешают стоять на стреме, пока сынок Д'Амико топает от школы до тачки, пытаясь изобразить из себя нормального подростка, папаша которого вовсе не сколотил состояние, убивая людей и толкая наркоту. Но эта работа — не для Сэла, он не умеет охранять. Убивать у него выходит гораздо лучше, мочить разных сучат у него выходит гораздо лучше. Или, по крайней мере, это гораздо интереснее — стрелять в людей. Даже когда речь не идет об убийстве. Сэлу не приходится сталкиваться с опасными ребятами, которые могли бы выпустить его кишки и скормить их псам, нет, его работа — уличные сутенеры, клубные барыги, владельцы забегаловок, все те, кто готов наложить в штаны просто увидев человека, способного держать пистолет нормально, а не развернув боком как в дешевом гангстерском кино. Раз уж на то пошло, в половине случаев достаточно просто разговоров, но Сэл терпеть не может бросать работу на полпути, какой бы она ни была. Он снова и снова нажимает на спусковой крючок, убивает, смотрит на смерть. Кровавые дырки в животах женщин, истекающие дерьмом из пробитых кишок, скалящиеся сколами черепа кровавые дырки в головах мужчин. Все как в кино, только лучше. Иногда к Сэлу привязывают какого-нибудь напарника, который вроде как должен прикрывать спину. Когда везет, это Большой Тони, гребаный карлик-истерик, который никогда не прочь устроить мочилово. Если везет меньше — то это тугодум Малыш Мори. Если совсем не везет — то это тупой урод Ричи Блюз, который с трудом отличает пушку от собственного хуя и ненавидит стрелять. Ричи распускает руки, то и дело пытается отмудохать кого-нибудь до смерти, дыша ему прямо в затылок или в харю. Но чаще всего Сэл работает один — приходит, устраивает тарарам и сваливает раньше, чем какой-нибудь услышавший выстрелы недоумок решает вызвать копов, а то вдруг за стеной выстрелили в голову беременной кошке или еще кому-нибудь, кого убивать нельзя. Работа в самый раз для него. Сэл приходит, орет, стреляет. На работе — не то что на войне, можно разглядеть столько подробностей, сколько захочешь: человеческая кость может разлетаться мелкими осколками, вроде разбитой посуды, а вот ошметки мяса летят совсем по-другому. Сэлу нравится стрелять людям в колени, особенно с небольшого расстояния — так видно больше всего. Иногда удается почувствовать запах паленого мяса — после гранаты у Сэла неважно с обонянием, но некоторые запахи все-таки пробиваются. Или он просто хорошо их себе представляет. Вроде как это одно и то же. Сэл старается не думать о том, что сказали бы об этом Полковник Звезды и Лейтенант Полосы. Его устраивает собственная жизнь, такая, какая есть. Все начинает сыпаться, когда появляется козел в костюме Бэтмэна. Сэл скорее бы поверил, что копы все как один вытащат головы из жоп и начнут войну с преступностью, или что посреди города высадятся инопланетяне, или что всех преступников города выкосит эпидемия гриппа. Но вместо куда более возможных бедствий к ним приходит сраный Бэтмэн. Этот мудак портит все то, что еще можно испортить. До Сэла долгое время не доходят подробности, он только слышит невнятную болтовню других мелких сошек: мол, мужик, одетый как садист с гей-парада, мочит всех подряд, он такой крутой, как будто настоящий супергерой. По некоторым слухам, за мужиком еще носится мелкая девка, вроде как школьница — это уже похоже на настоящий бред, так что как доходит до историй про девку, Сэл начинает пропускать все мимо ушей. А чертовски зря: эти скотские супергерои действительно существуют. Они нападают на Сэла и Малыша Мори, когда те сидят на складе, поджидая китаез, которые должны Д'Амико уйму денег. Сэл не успевает даже заметить, откуда они появляются, не успевает даже толком разглядеть, просто видит, как кто-то в черном прыгает с потолочной балки прямо на пустую башку Малыша Мори. Кости того трещат, ломаясь, и раньше, чем Сэл успевает хоть что-нибудь сделать, на него кто-то еще запрыгивает сзади и начинает душить — недостаточно сильно, чтобы убить, но достаточно, чтобы не дать пальнуть Бэтмэну между глаз. И тут приезжают китайцы. Им нужна всего пара секунд, чтобы разглядеть потасовку, брошенный на пол труп Малыша Мори, услышать хрип Сэла. Не нужно быть особым умником, чтобы свалить после такого ко всем чертям подальше. Вот так парой метких ударов Бэтмэн бросает Сэла в полное дерьмо — и после этого просто уходит. Чувствуя, как в глотке будто пожар горит, Сэл пытается бежать за ним, вопит: «Ну-ка стой, сучонок!» — но тот только исчезает, его как и не было. Сэл остается один. Он отчетливо понимает, что сел в лужу со всего, мать его, размаха, слабо представляет, как вылезти из этого дерьма, не знает, к кому идти за помощью. Поэтому он звонит Ричи Блюзу и просит его связаться с мистером Д'Амико, вроде как попросить прощения и объяснить ему, что именно произошло на том складе, почему косоглазые утекли, а Малыш Мори — ни хрена. Через два дня от мистера Д'Амико приходит ответное послание, в котором он принимает объяснения и желает Сэлу удачи. Записку, отпечатанную на хорошей бумаге, приносит Ричи. Он говорит Сэлу, что Д'Амико предлагает одно небольшое дело, которым нужно заняться как можно скорее. Они едут к дешевому бару, хозяин которого платит Д'Амико каждую неделю неплохие деньги за поставляемым им шлюх, сидящих вечерами в ряд у барной стойки. Ричи заказывает пойло на двоих, что-то пытается объяснить, бессвязно, чертовски запутано, как всегда, а Сэл просто пьет, раз уж есть возможность. А потом они выходят через черный ход и Ричи Блюз пытается убить Сэла. Возможно, если бы Ричи не родился на свет таким бесполезным мудаком, он бы даже смог это сделать как полагается, но он тупой, неповоротливый сукин сын без фантазии, поэтому он бьет Сэла по башке чем-то чертовски тяжелым, а когда тот падает — начинает пинать со всей дури. На пару минут Сэл отрубается, потом приходит в себя, а Ричи все еще его бьет, неутомимый пустоголовый мудак. Сэл пытается встать, но Ричи наступает ему на шею одной ногой, а другую впечатывает в ребра, ломая их по старым следам. В голове у Сэла гудит. Тяжеленная туша Ричи прибивает его к полу, не давая двинуться. Это мало чем отличается от взрыва гранаты рядом, разве что уши не закладывает и от этого только хуже: Сэл все слышит, а предпочел бы не слышать — бесконечная матершина, которая ничего не объясняет, слова путаются друг с другом, не то прямо у Ричи на языке, не то у Сэла в голове — впрочем, тот может и так догадаться, какого хрена происходит: козел Д'Амико подумал, что ублюдок в костюме Бэтмана с Сэлом заодно, именно поэтому его и не порешил. Сэл хочет заорать что-то вроде «очень весело, говна ты кусок!», но может только хрипеть, когда Ричи бьет его в затылок по-новой. Сэла тошнит, он не может приподняться, просто открывает рот и чувствует, как выжранная с час назад дешевая выпивка, смешанная с его собственной кровью, с плохо пережеванными фисташками, с ошметками съеденного на обед омлета из забегаловки, вытекает наружу липкой жижей. Сэл думает, что примерно так вот из него будет выходить душа через пару минут, если Ричи не остановится. Но Ричи останавливается. Он отходит на пару шагов, говорит еще что-то, но слов уже не разобрать, а потом Сэл слышит выстрел, и адская боль впивается в его спину, как будто под лопатку загоняют железный прут. На Сэла снова со всех сторон накатывает чернота, густая, липкая, будто кровь или рвота. Он не слышит, как Ричи уходит. Его голова болит так, будто там взорвалась атомная бомба, в его мыслях — тысяча Хиросим, у него на языке — привкус чужого праха и собственной крови. Не хватает только пустынного песка. Внутри что-то хлюпает, тошнотворный звук только хуже из-за понимания: такой вот будет его смерть — слякотной, паршивой, грязной, долгой. Ничего достойного Полковника Звезды и Лейтенанта Полосы. Время от времени перед глазами у Сэла опять все чернеет, потом он прозревает, потом опять приходит чернота. Это тянется целую вечность и еще дольше. Жизнь со смертью играют в перетягивание каната, а Сэл просто пытается не захлебнуться в собственной блевотине. Как будто у него еще есть остатки самоуважения или что-то вроде того. Его подбирает священник. Как в каком-нибудь сраном рождественском рассказе — добрый пастырь идет мимо умирающего в переулке разбойника с пулей в спине и решает напоследок подкинуть того до рая. Священник становится на колени рядом с Сэлом, щупает его пульс, подносит ладонь к губам, чтобы понять — дышит тот или нет. — Ты что, какой-нибудь сраный Иисус? — спрашивает Сэл, чувствуя, как рот наполняется кровью. Один зуб держится на честном слове и с каждым вдохом раскачивается все сильнее. — Ты что, блядь, решил меня спасти? Священник не произносит ни слова, ему явно плевать, что там успел себе надумать Сэл — если, конечно, он вообще способен разобрать в бульканье какие-то слова. Священник хочет его спасти — или прикончить, чтобы не мучился дальше — а не выслушать. Сэл делает глубокий вдох, его чертов болтающийся зуб все-таки вываливается, попадает в горло, едва не перекрывая его. Сэл успевает подумать что-то вроде «какая тупая была бы смерть», а потом слышит звук сирен и теряет сознание, уверенный, что сейчас его заберут в полицию, а там уже отдерут по полной, точно вышибут душу к хренам и еще труп обоссут. Ребят Д'Амико никто не любит, особенно копы. Если промотать немного вперед, то можно узнать, что священник позвонил не копам, а в ближайшую больницу, и еще — что до какого-то алкоголика-вышибалы полиции дела нет, не теперь, когда вся эта история с героями в клоунских костюмах стала смахивать на настоящий ад. Если промотать вперед еще немного, то Сэл придет в себя в больнице, пожмет руку немолодой медсестре, накрашенной до сходства с комиксным Джокером, и просто уйдет. В этот раз никто не поможет ему собирать себя по кусочкам, но, в конце концов, у Сэла уже есть опыт, повторять всегда проще. 3. Если кто-то действительно думает, что завязать с убийствами просто — этот кто-то круглый дурак. Сэл предпочел бы попытаться бросить пить или курить, но он не курит, а обходиться совсем без выпивки ему не по силам, только не в этой жизни. Он просто старается не срываться с цепи, и вроде бы большую часть времени у него получается. У Сэла есть свой личный список правил, святых заповедей собственного сочинения, которые он не нарушит, что бы ни случилось. Он торжественно клянется никогда больше не брать в руки заряженное оружие. С ножом, с веревкой, с канистрой бензина и спичками, если ты какой-нибудь гребаный извращенец — все-таки есть варианты. Но вот когда берешь пушку, значит собираешься убивать. Вот этого Сэл не хочет больше никогда, ни под каким видом. Пусть придет Сатана, насрет ему на коврик у дверей и подотрется рождественским венком, все равно Сэл ни в кого не станет стрелять. Ни за какие деньги. То есть особенно за деньги. На самом деле, пенсия ветерана «Бури в пустыни», получившего контузию, — не так уж мала, ее хватает на то, чтобы не откинуть копыта, а большего ему не надо. Сэл Бертолини полз по всем кругам ада целую вечность, от середины — к краям, миля за милей по острым ножам, раскаленным углям, обжигающе холодному льду и озерам кипящей серы, воняющим как носки самого Сатаны. Все это — ради Чистилища. Он не рассчитывает на рай — мог бы после Ирака, но не после работы на Д'Амико. Чистилища будет вполне достаточно. Может, там светло, тепло и никто не пытается переломать тебе ребра, а большего Сэлу не нужно. Ради своего великого путешествия в Чистилище Сэл становится супергероем, таким как вечность назад забытые Полковник Звезды и Лейтенант Полосы. Возможно, это не самая лучшая идея в его жизни, но лучше уж ходить по улицам, замотав рожу, чем сидеть в четырех стенах, ожидая смерти. Ночами ему снова снятся Полковник Звезды и Лейтенант Полосы, как в детстве, они по-прежнему герои, насколько кто-то может быть героем в этом гребаном мире. Сэл старается больше не говорить слов вроде «гребаный», «сраный», «сучий» и даже «чертов», но они все равно остаются в его мыслях, поэтому он просто надеется на прощение от Бога хотя бы за это. Никто не может исправить сделанного, Сэлу остается только пытаться как-то компенсировать принесенное им в этот мир говно, бессчетные потоки говна. Он проводит до дома нализавшихся на девичниках студенток, возвращает украденные сумочки, снимает с деревьев котят, совершает мелкие добрые дела, до которых полиции обычно нет дела. Сэл подбирает на улице Софи, кое-как делает ей маску и собирает себе что-то вроде костюма. Он почти чувствует себя нужным, когда вокруг него начинают собираться люди. Вряд ли хоть один из них действительно чего-то стоит в драке или умеет держать в руках оружие, но зато все они — хорошие парни и девчонки. Кто-то больше, кто-то меньше. У них чистые души, если говорить языком религиозных брошюр, которые валяются у Сэла под диваном, собирая пыль, — он их не перечитывает, успел уже запомнить каждое слово. Бог в них похож на школьного учителя или Санта-Клауса, который раздает конфетки хорошим мальчикам, а плохим остаются только затрещины. Сэл надеется, что на самом деле все как-то по-другому, иначе ему остается только ждать, пока Бог устроит ему большую публичную порку, а потом насыплет на раны пару пригоршней голодных муравьев. Но теперь, когда у него есть «Справедливость Форева», Сэл хотя бы относительно понимает, ради чего пережил все, что было его жизнью раньше, весь ад, когда-то казавшийся бесконечным. Теперь от ада осталась всего пара миль, которые нужно проползти, не оглядываясь, не поворачивая назад, не позволяя себе задуматься ни на единую чертову секунду. Сэл знает: сомнения могут все уничтожить. Лучше уж гнать вперед наугад, не глядя под ноги, чем путать самого себя, пытаясь выбрать дорогу получше. Проще говоря, если не знаешь, трусость или осторожность заставляет тебя сбавить ход — считай, что это трусость и не сбавляй. Так что он рвется вперед точно так же, как это было на войне — от укрытия к укрытию, не сдаваясь, не тормозя. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, однажды к Сэлу приходит расплата, примерно такая, как он ждал. Можно сделать хоть тысячу добрых дел, но в конце концов тебя все равно нагонят плохие. И из всего дерьма, которое могло случиться с Сэлом, с ним случается сын старого козла Д'Амико. Сэл бы посмеялся, если бы было время перед ударом мачете в грудь. — Я знаю, что ты умрешь, — говорит баба с жутким русским акцентом, ее слова как будто отдаются эхом в голове у Сэла, расходятся по ней кругами, когда он почти привычно чувствует, как по подбородку текут липкие кровавые капли. Когда лезвие протыкает его легкое, заставляя захлебываться кровью, Сэлу становится не только больно, но и до чертиков стыдно: он же, черт побери, был настоящим героем для всех собравшихся в «Справедливости Форева», а теперь вот сдохнет как последний кретин, окруженный мелкими засранцами, нарядившимися на Хэллоуин. Огромная баба в красном бикини убивает его, а сын Д'Амико стоит рядом, вяло ржет, почесывая жопу. Грязный недоумок, недостойный даже своего отца. Сэл мог бы с ним обо всем этом поговорить, но не хочет тратить последние силы на проповедь перед такой гнидой, как Д'Амико-младший. Если промотать немного вперед, то там не будет уже ничего, кроме накатывающей черноты, бешеного сердцебиения и тупоголовой суки в красном купальнике, похожей на стриптизершу из самого дешевого гадюшника по обе стороны от Миссисипи. Впрочем, Сэл не думает о ней, ни о чем не думает, когда понимает: вот так вот теперь выглядит смерть, никакого тощего мужика с косой, только говорящая с акцентом шлюха, вроде тех бессчетных несостоявшихся Наташ, которых старик Д'Амико выставлял на панель. Только побольше и пожестче. Хотя, может Д'Амико и для такого товара находил покупателей — извращенцев в Нью-Йорке хватает. Шлюха зажимает его шею ногами, так что Сэл отчетливо чувствует запах ее пизды. Чертова баба возбуждена по самое дальше некуда, и Сэл прекрасно понимает, отчего она так течет: убийство — это власть, самая лучшая, самая высшая. Он помнит, не смог забыть, сколько ни пытался. Пару секунд Сэлу кажется, что его смерть такая быстрая и безболезненная, это почти обидно: он ведь готовился всю жизнь к тому, чтобы сдохнуть как герой, а в самом конце только след от удара мачете ноет как старый шрам, ничуть не сильнее. Но потом боль будто вспоминает о нем и наваливается по-новой. Кровь выплескивается из раны, как последние капли из перевернутой бутылки. Перед глазами у Сэла плывут круги всех цветов неоновых вывесок. Никаких отходных молитв, сердобольных священников, терпеливых врачей, никаких прощальных шуток, никакой, черт побери, больницы на этот раз. Хрипя свои последние слова, Сэл пытается услышать ангельское пение или хотя бы увидеть в разводах перед глазами открывающиеся двери Чистилища — но уши уже заложило как после взрыва и все звуки тонут густой тишине. А потом умирает, умирает вместе с Полковником Звезды и Лейтенантом Полосы. Никакого больше четвертого июля, ни для кого, никогда.