Половинка моей души

Ганн       Тени, разбегавшиеся в стороны от костра, были темно-синими, как тоска. Может у кого-то душевная боль и ассоциировалась с зеленым цветом, но не у меня. Моя одевалась в оттенки полуночи...       Призрачный костер вел себя точно так же, как любой другой, запаленный рукой одинокого путника. Точно так же потрескивали сучья, точно так же оранжево-золотые искры, отрываясь от неровного пламени, взлетали ввысь, тая в сумеречной мгле. В конце концов, это был мой мир – мир грез, где я сам устанавливал правила. И если мне хотелось, чтобы на крохотной опушке леса у моих ног горел самый обычный огонь – так и происходило. И гостей, которые могли разделить мои одинокие ночи, я тоже выбирал сам.       Но не эту гостью. Ей я когда-то показал дороги, ведущие в мир снов, а моя мать подарила ключ...       Она вышла из непроглядной тьмы, сгущавшейся вокруг пятна, обрисованного тусклым светом костра, и остановилась, молча глядя на меня. Молчал и я, не в силах поднять головы. Меня рвали на части такие разные чувства, что я внутренне корчился, как уж на сковородке. Я ощущал стыд (за мою детскую выходку с паладином), радость (оттого, что видел ее снова), желание, чтобы она оставалась подольше – и вместе с тем я хотел, чтобы она исчезла и перестала мучить меня воспоминаниями о надежде на счастье.       – Зачем ты пришла? – спросил я, не здороваясь.       Прозвучало не грубо, как я этого хотел, а тоскливо, и про себя я выругался.       – Пришла позлорадствовать? – я снова заговорил, потому что она не ответила.       – Нет, – голос ее был тихим и печальным. – Пришла извиниться.       – Извиниться? Ты? – я усмехнулся. – С чего бы это?       – Хотела сказать, что ты был прав, – Тьяра подошла ближе и, не спрашивая позволения, уселась на поваленное дерево.       – В чем?       – В том, что тихая сельская жизнь не по мне... – она как-то вымученно улыбнулась и пожала плечами. – Я ушла из Крепости-на-Перекрестке. Наверное, навсегда.       – И что теперь? – спросил я, изо всех сил заглушая в себе голос надежды, проснувшейся от ее слов и теперь что-то робко лепечущей в глубине моего сердца.       Она не будет твоей, Ганн-из-грез! Она принадлежит другому. И, наверное, это правильно...       – Скоро приеду в Рашемен. Мы провожаем Окку домой. А потом отправимся бродить по дорогам Фаэруна, – уже веселее ответила Тьяра.       – Мы?       – Да, – хотя она и не произнесла имя Касавира, это короткое слово окончательно все прояснило. – Нас целый отряд. Даже Сафия не торопится покинуть мое общество.       – Звучит как приглашение снова присоединиться, – фыркнул я.       – Нет, – она отрицательно покачала головой. – Ты не согласишься.       – Почему ты так думаешь?       – Потому что у тебя есть твой призрачный лес, – она обвела взглядом склонившиеся под тяжестью снега еловые лапы, притихшие сосны и исчезающие в темном небе искры. – И этот огонь. И поляна, на которую люди приходят лишь по твоему зову, и поэтому ты не вынужден общаться с теми, с кем не желаешь...       – Но тебе мое желание не указ, – саркастически заметил я.       – Я больше не появлюсь, Ганн, если ты не хочешь меня видеть, – отозвалась Тиарель, глядя на меня своими прозрачными глазами, в зрачках которых танцевали языки пламени. – Я пришла извиниться и попрощаться. А еще убедиться, что с тобой все в порядке.       Я отвернулся, не желая, чтобы она поняла, какое отчаяние охватило меня при этих словах.       – Наверное, я тоже должен извиниться, – произнес я глухо. – За то, что... ты знаешь.       – Будем считать, что я услышала твои извинения и приняла их, – сказала Тьяра, и по голосу я почувствовал, что она улыбается.       – Хорошо.       Потом мы долго сидели молча. И несмотря на то, что ничего нового и хорошего я не услышал, мне почему-то стало легче. Желание кинуться к Тьяре, сжать ее в объятиях и не отпускать к этому чертову паладину, которое овладело мной с первой секунды, как я ее увидел, отступило. Каждый из нас сделал свой выбор. И я был рад, что Тьяра, делая свой, не изменила себе и своим чувствам. По крайней мере, она не изменила Дороге...       Она поднялась и неловко шагнула к мне.       – Пора, – бросила она, отводя глаза. – Прощай, друг мой. И еще... береги себя.       Я все-таки обнял ее. Не так, как хотел, – вкладывая в объятие всю силу своей любви и весь жар измученного сердца. А сдержанно, но тепло – совсем по-дружески. В конце концов, мы и были друзьями. И многое друг другу помогли понять.       – Не говори «прощай»! – сказал я. – Скажи «до встречи». Ведь ты всегда знаешь, где меня найти...       – Знаю, – улыбнулась она.       Она уходила, а я смотрел ей вслед, умирая от желания окликнуть, но не позволяя себя раскрыть рот. Я думал о том, как странно порой переплетаются нити судьбы. Если бы Тьяру не похитили горгульи Лиенны, если бы она осталась в долине Мерделейн, то погибла бы под завалом. И проклятье Пожирателя не было бы снято. Касавир бы умер в застенках. Сафия, скорее всего, погибла бы вместе с Нефрис, а я... я не отыскал свою мать и по сей день оставался прежним самовлюбленным болваном. И понятия не имел бы о том, какое богатство хранится в моем собственном сердце.       Что бы ни случилось, куда бы ни завела меня Дорога, я всегда буду идти по ней с мыслями о Тиарель. И где бы ни была Тьяра, и кому бы ни принадлежало ее сердце, она останется половинкой моей души. Навсегда.