Будни города Бердичева

Удивительно, но после того, как Сторож обнаружил, что у Директора, как у простого смертного, в штанах имеется член, благоговение не испарилось, а перешло на какую-то новую, неизвестную Сторожу ранее ступень. Тогда, после празднования юбилея Зоопарка, Директор, вконец измученный высокими лицами из администрации города и вопросами о том, куда деваются деньги, выделяемые спонсорами, ввалился в каптёрку, пал на грудь Сторожу и прорыдал в расстегнутый на груди тулуп, смачивая слезами и соплями тельняшку: — В глаза я этих денег не видел, веришь? Нет? Одни накладные. Боксёрская груша для кенгуру, катамаран для медведя... белого, надувная кукла в человеческий рост для гор.. горил... — Директор всхлипнул, схватил со стола стакан и залпом выпил. Икнул и обмяк в руках Сторожа. Большое сердце сторожа разрывалось от нежности и не испытанных ранее страстей. Он допил спирт из стакана и уложил Директора на пыльный диван, наскоро прикрыв особо выдающиеся пружины круглыми жесткими подушками-думками, презентованными местными мастерицами из дома культуры (сплошь старые девы, привечавшие Сторожа пугающе настойчиво). Директор поворочался, подминая под себя собачек и котиков с умильными мордочками, над которыми мастерицы провели немало вечеров, и, перевернувшись на живот, затих. — Тудыть твою через коромысло, — простонал Сторож. Сползшие брюки и задравшийся пиджак явили миру пухлое розовое великолепие, украшенное двумя ямочками. Ситуация усугублялась думкой под животом Директора и его попытками переползти неожиданное препятствие. Сторож дрожащей рукой попытался натянуть брюки обратно, но пальцы соскользнули в расщелину — влажную, с явственно прощупывающимися упругими кудрявыми волосками, наверняка рыжими, как остатки шевелюры над ушами Директора, напоминавшими страстно любимые Сторожем вареники. Сторож сбросил тулуп. Подумав, снял ватные штаны — амуниция, выданная ему, не предполагала летнего и зимнего варианта, а воздух в маленьком помещении уже полыхал жаром — и снова подошёл к дивану в кальсонах и тельняшке с твердым намерением вернуть великому человеку честь и достоинство. Великий человек при новом прикосновении к своим выдающимся тылам, перевернулся, сел и с неожиданной силой рванул Сторожа к себе. Потом Сторож, вскрикивая: «Ядрить твою, то есть вашу, товарищ Дирехтор!» и, видимо, под влиянием глубокой генетической памяти о польских предках: «Давай, курррва, сильнее, того-этого!», благословлял диванные пружины, втыкавшиеся ему в грудь и живот при каждом движении. Если бы не они, Сторож просто погрузился бы в эйфорию момента, да и умер бы там, на диване, уткнувшись в вышитого сиамского котёнка, шепча ему нежности, которые не смел адресовать Директору, пыхтящему сверху, цепляющему Сторожа за уши так и не снятой шапки и осыпающему слюнявыми поцелуями спину под задранной тельняшкой. Сторож украдкой вытер о котёнка проступившие слёзы: Директор был действительно великим человеком и жёстким руководителем — газеты не врали — и, удивившись внезапной тишине и прекратившимся толчкам, оглянулся. Лицо Директора с мирно плямкающими губами и сомкнутыми ресницами оказалось совсем близко. Между бёдер расползалась влажность, тело Директора весомо напоминало о случившемся. Сторож с трудом просунул руку между животом, обивкой и пружинами и, выдохнув: «Тудыть!», украсил диван ещё одним белёсым пятном.