Хотаро не знает

Хотаро не знает, но Сатоши наблюдает за ним всегда. Смотрит на него. Не по привычке, не от нечего делать, не в ожидании ответного кивка. Это безнадёжно, точно безусловный рефлекс; это естественная потребность обрести чёткость зрения, когда размытость очертаний вокруг давит на виски. Сатоши смотрит на Хотаро: мир не становится резче – он сужается до прохладной ослепительной тени, загораживающей солнце, и в ней Сатоши видит ориентир. Хотаро не замечает, но Сатоши всегда задерживает кончики пальцев около его кожи. Прикасается к нему. Шея, щека, запястье. Гладкие; под кожей сонно стучится пульс. Сатоши тянется, не задумываясь, ему чудится, что Хотаро пахнет дождём, и если преодолеть сжигающий горло воздух между ними, станет легче дышать. Хотаро – оазис, а Сатоши устал просто смотреть. Хотаро не понимает, но Сатоши всегда разговаривает только с ним. Зовёт его. Хотаро, Хотаро, Хотаро. Не может не повторять, проглотить, перекрыть именем кого-то ещё. Снова и снова, как заговор, будто выстраивая иллюзорную стену, где каждый кирпичик – имя, имя, имя, потому что без этой стены Сатоши окутает молчание. Потому что тогда не останется ничего, что удержит его на расстоянии хотя бы в полшага. Хотя бы в один спасительный отрезвляющий вдох. Хотаро не видит, но Сатоши всегда приветствует его. Улыбается ему. Когда взволнован, когда растерян, когда виноват. Улыбка придаёт имени безоблачный вкус, расширяет безопасную зону до шутки, преображает неотрывный взгляд в заговорщический жест, а прикосновение – в дружеские тычки. Улыбка – самое надёжное прикрытие из всех, что известны Сатоши. Надо лишь не забывать распылять её в голосе и во взгляде. Хотаро не знает, но Сатоши ищет его всегда. Ждёт его. Как перемену, как радугу, как весну. Белый снег сходит, обнажая чёрную землю, и над ней занимается несмелая зелень. Хотаро будто взъерошенный птенец, неловкий, рассеянный, несуразный; гадкий утёнок из сказки – тоже о нём. Пряча руки в карманы, зарываясь ими в тёплое одеяло или запутываясь в недовязанном шарфе, Сатоши представляет, каковы будут на ощупь невидимые, но сильные крылья за спиной проснувшегося Хотаро, как отзовётся в ладони движение его позвонков под гладкой кожей, когда Хотаро наконец-то ими взмахнёт. Сатоши представляет, как Хотаро обнимает его своими руками-крыльями, на самом деле всё такой же несобранный и чудной, и в горле першит. Это весенняя простуда, только и всего. Хотаро не знает – хотя способен узнавать столь многое. Сатоши каждый вечер засыпает с этой вытесняющей любые сны мыслью – и каждое утро просыпается с осознанием чего-то ещё, чего не знает Хотаро. Однажды утром, думает Сатоши, новое открытие заполнит его до краёв, и он найдёт, дозовётся и спросит, а знает ли Хотаро хоть что-нибудь.