Сквозь время и боль луч солнца пробьется

Луч солнца пробивает сквозь тьму, светит мне так ярко в лицо. Приятная истома во всем теле, тянусь, разминая кости и мышцы, еще чуть-чуть, чтобы мысочками дотянуться до холодного камня. - Кё, Куро, - в ответ тишина. Слепо тяну руку и ни на что не натыкаюсь. Нет ничего. Открываю глаза - и никого, кроме меня. Раннее утро, еще можно вдали, за высоткой, увидеть, как прячется кусочек луны, светлый кусочек. Если бы не так горько, то я бы радовался тому, что кроваво-красный диск исчез, наконец-то исчез. Но и они тоже исчезли, их больше нет, я один. Наверное, я никогда не смогу простить себе за то, что убил их. Кто бы что ни говорил, ничего не изменить. Мертвы, я жив, они мертвы. Пришли, чтобы спасти, и ушли во мрак, туда, где мне их не найти. Самобичевание - это хорошо, но остались незаконченные дела. Было бы здорово, если бы Занзас... Уже осталось совсем немного для приготовлений. Пора приводить наш план в действие. Ведь уже ничего не изменить, но вот потеря одежды для меня может сказаться иначе, чем то, на что я рассчитывал. Но все же в углу нахожу изодранную рубашку, брюки и лишь один носок. - Хорошо хоть, кеды на месте. - Выхожу из пещеры и иду от этого места куда подальше, ведь там остался их запах. Такой теплый и нежный, а еще запах секса. Это ломает. Небо отражается в лужах, погода мне нравится, она точно описывает мое внутреннее состояние. Домой спешить не нужно, а до моста я уже дошел. Осталось спуститься и побыть еще немного одному. Но, кажется, мне не суждено. - Они ушли? - Ушли. Ну, хоть на что-то сгодились. Луны нет, а ты человек. - А человек ли? - Савада, нужно еще пару недель, быстрее не получается. - Хорошо. - Спина Занзаса сильная, он не сутулится, хоть и не гордец, но поступь как у короля, с гордо выпрямленной спиной. Я не такой, я меченый, а вокруг лишь добыча и их кровь, даже сейчас хочется разорвать, разорвать на куски, поглотив как можно больше, окуная свои руки в разорванную клетку и облизывая их уже от остывшей, но такой приятной и вкусной крови. Истинное наслаждение чудовища. Еще немного одиночества и самобичевания, ведь меня скоро найдут. Иногда я себя ненавижу, и ведь как провидец. Иногда мне кажется, что весь мир против меня. - Тсуна, что будешь делать дальше? - Для начала найду новое место, где никто не сможет меня так просто найти. Что ты имеешь в виду? - Я знаю, все. - Интересно, откуда? - Ну, я же лучший в своем роде. Хм. - Я буду следовать своему плану. У меня к тебе просьба, Реборн... - Хорошо, я помогу, и, Тсуна, я в тебя верю. Про мост знают все, поэтому, думаю, стоит идти. Хорошо, что хоть кто-то есть на моей стороне. Крыльев за моей спиной сейчас не видно, а значит... А что это значит? Я даже не знаю, куда спрятаться, если только уйти на крыши, но там Кёя. Я помню, как он мне тихо сказал, я помню все. Так что можно и туда. На улице много луж, я иду прямо по ним, мне так хочется лечь прямо здесь и сейчас и кричать, кричать так громко, чтобы сорвать голос, выпустить все своё нутро, которое так жаждет свободы, которое хочет исправить все. Но нельзя, я справлюсь, я знаю, что смогу. Это последний этап. Исправить ошибку, а там уже... Если смотреть под ноги, то там все мои подвиги, там голоса, эта боль, просто боль, может быть, никогда не вернусь сюда, это так, просто боль над моей высотой. - Я не буду на вас смотреть, - он подходит ко мне сзади, прижимается к моей спине, что так несвойственно ему. Но он просто стоит и смотрит. Так высоко, и голова кружится. Легкое касание губ к шее, и я уступаю. Он понял, принял. Но как жаль, что это только он. - От меня не скроешь, я знаю, знаю все. Я все чувствую. Это кольцо довольно необычно. Я лишь усмехаюсь над его словами, якобы он можешь знать только то, что я чувствую. Только волну боли и агонии в моей душе. Спасибо, конечно, Кё, но тебе одному не справиться, вас должно быть двое. И я отдаюсь и наслаждаюсь мокрой крышей, на которой я лежу, чувствуя его блуждающие руки по моему торсу. Сегодня он ласков, его движения медленны, а кончики пальцев осторожно касаются моей кожи. Так тепло, так хорошо, наши тела так естественно сливаются в одно целое... Теплый дождь ласкает наши обнаженные тела, и я прошу, прошу его, крепко обнимая, смотря в его бездонные глаза, прошу, чтобы не было темно, и он обещает, обещает мне и свет и тепло. Но этого недостаточно. Думаю, он понимает. Мама, как обычно, наготовила множество вкусностей, так и не подозревая, что с её сыном, то есть мной, что-то неладное происходит, хорошо, что хоть отца нет, но Реборн и здесь бы помог. Не знаю, в чем ему выгода, но он помогает. Иду спать, но уснуть так и не получается, смотрю на небо, на тех, кто за нас дышал. Так говорил Куро. Верю я, верю, у неба, на краю вы дышали для меня, а я дышу за вас. Забываюсь беспокойным сном. А в глаза бросается яркий луч света. Руки сплетаются, самый красивый танец тел, который я когда-либо видел. Мое сердце бьется быстрее с каждым их стоном. И я просыпаюсь с мыслью, что стану вашим небом и буду ярче солнца. Все будет, только подождите еще немного. Дни протекают быстро, тихо шагаю по лужам нашего города, топча свое отражение в оных. Вся неделя выдалась неожиданно длинной, будто прощаясь. Кажется, здесь пока ничто не изменится, уже порядком нервный портье зло косится на меня, а я, нарушая традицию, вызываю лифт. Захожу, а на столе записка с моим любимым коньяком. Это лучше, чем виски. - Как ты остался? - Секрета нет. Просто я жив. Не строй такую мину, все это для тебя: сам накосячил, а мне теперь менять. - Сделай так, чтоб мне не было темно. - И все-таки ты жалок. Утром мы запустим весь механизм. Не хочешь попрощаться? - Не надо сказок, я понял, что ты хочешь сделать. А я молчу: что я могу сказать? Он прав, все и так понятно. Хорошо, что хоть он на моей, нет, на своей стороне, которая совпадает с моими целями. У него свои заботы, и это Вонгола. Это тоже можно понять. Благородные цели достигаются всеми возможными путями, ведь благосостояние нашего клана - это только наша ответственность. Смотря на языки пламени в камине, я задаюсь вопросами, а о том, что этот огонь скоро потухнет, знает ли он, а если и знает, почему не борется? Почему соглашается с тем, что его угольки больше не станут пламенем? - Пошли, придурок. Время. Вихрь затягивает, резкий удар, я смотрю в спину самому себе. Механизм запущен, осталось лишь надеть кольцо и вернуться в спальню. - Спасибо. - Придурок. А мне без разницы, я открываю дверь в спальню и улыбаюсь. Кё, как всегда, занял всю кровать а Куро спит на краю. Ложусь посередине, и, как по команде, они обнимают меня с двух сторон. Так тепло, и я проваливаюсь в глубокий сон, уже ничего не страшась. Но рано или поздно все хорошее кончается. Ну, как кончается?.. Наутро я получил множество тумаков, синяков и пинков за свою самодеятельность. Они разозлились, и не так чтобы сильно, но вполне ощутимо. Однако я все равно продолжал улыбаться, и, конечно же, они смилостивились. Бьякуран, думая, что убил меня, совсем расслабился. Да и так случайно вышло, что он несколько раз упал на копьё Мукуро и падал на тонфа, а еще обжегся. Победу мы вырвали зубами и эффектом неожиданности. Все, что ни случается, все к лучшему. Так прошло достаточно много времени, но, как я и сказал, все хорошее кончается. У них начались странные приступы. Когда я разобрал подробнее ситуацию, оказалось, что Мукуро хуже всего, это тоска поглотила его совсем. И несмотря на то, что я был рядом, глаза теряли свой блеск. Был подключен научный отдел, и мы смогли разработать несколько препаратов, которые смогут ненадолго удерживать моего демона внутри. Все-таки такой мощи было неразумно лишаться. После долгих опытов стало ясно, что продержаться я смогу лишь пару месяцев. Пора уходить, это чертова машина времени, я не хочу. - Хочешь или нет, но все же пора. - Я что, сказал это вслух? - Да. - Куро... - Все будет хорошо. Я обещаю. - Тебе никто не запрещает прыгать во времени. Но школу ты провалил. Останешься второгодником. - Кё!! За что!? - За то, что так долго отлынивал от своих обязанностей. - И Кея целует меня в лоб, лохматя волосы, прижимая к себе так крепко, будто прощаясь, а Мукуро нежно шепчет на ухо, что все будет хорошо, что все исправлено, что жизнь только начинается. Что любит, любит всем адовым нутром, всею душой и помыслами. А Кёя смеётся и начинает истерику ревности, за что получает под бок. Иногда они так неестественно смотрятся, их поступки заставляют тебя задуматься, а знаю ли я этих людей, таких сильных, таких неприступных и таинственных? За ними вьется шлейф тьмы и жажды убийства, жажды крови. Но когда они оказываются внутри семьи, то разрешают себе и подурачиться. Да так, что никогда бы не подумал. Яркий свет начинает слепить, я обеспокоен. Теряю, я теряю их силуэты, хочется выпрыгнуть и кричать. Хочется к ним, обратно. Но выбора нет. Время, и вправду, заменять нельзя. Я и так прожил с ними больше года. Даже страшно подумать, что сейчас творится в моем родном времени. Там мама, наверно, переживает, но Реборн что-нибудь, да придумал. Я скучаю по маме. Ребята, как они там? Я ведь их всех бросил. Я струсил, повел себя эгоистично, я не стал бороться, я просто ушел туда, где мне хорошо, не думая. Будут ли мне там рады? Что сделает Кёя, когда увидит меня? А Мукуро? Он разве сможет? Выбора нет... Свет исчезает, перед глазами что-то розовое мелькает. И вот глаза уже видят. Сакура? Ловлю лепесток, смотрю и зачем-то рву. Я дома... Слышатся шум, крики и беготня. - Здравствуй, мама. - Тсу, Тсу-кун вернулся наконец-то! - и мама обнимает, обнимает и плачет мне в плечо, ругает за то, что я не писал ни разу. За то, что уехал в Италию по обмену, и в том же духе. И я понимаю, понимаю, что Реборн оправдал хоть как-то мое отсутствие. Сделал все красиво. А мама, утирая слезы, гладит меня по голове, взъерошивая волосы, и говорит о том, как я вырос, возмужал. Оказывается, мне этого сильно не хватало, и я улыбаюсь, улыбаюсь всем, чем могу: душою, глазами. Ведь в них больше нет печали. Самые дорогие для меня люди живы, и это главное. А остальное неважно. Несколько дней я провел дома, не выходя за его пределы, играя с Ламбо и И-пин, уплетал вкусности от мамы и пил ее замечательный чай в самых лучших японских традициях. Вникал в документы, которые мне предоставил Реборн. Занзас вернул мне Вонголу по возвращению. Ах, нет, даже раньше. Эти два засранца каким-то чудом передавали информацию из будущего в настоящее или же прошлое. Теперь-то понятно, откуда Реборн все знал. Но выйти из дома все-таки пришлось, нужно было поставить настоящую печать на фальшивый аттестат из Италии. Родные стены школы Намимори встречают уютом и теплом, от окон отражаются лучи вечернего солнца, такого золотого. А я все-таки скучал. - Только ли к школе это относится? - Я опять говорил вслух? - Нет, ты громко думаешь. И он, не давая больше и слова вставить, прижимает к стене, впивается в мои губы с силой, обнимает так, будто хочет впитать в себе. - Не делай так больше. - Как? - Не исчезай. Равнять прошлое и будущее нельзя. - Это... Да я как бы в Италии был. - Неправда. И больше ни слова, только звуки и стоны, доносящиеся из пустого класса, залитого вечерними лучами золотого солнца, такого мягкого и приятного. Осторожные прикосновения, чтобы не спугнуть, желанная близость, которую я не ощущал уже несколько дней. Он так походит на себя-будущего. Кажется, здесь все в порядке. И я забываюсь, отдаваясь во власть ощущениям. Эта близость, руки сплетаются, мягкие толчки настолько медленные, что хочется сойти сума. А потом эйфория, нежность котят. Чистое наслаждение. Оно было бы таким, если бы не отголосок кольца Мукуро. Тоска, грусть, вина. - Мне надо идти. Я еще не поставил печать. - Он же фальшивый. - А ты хочешь, чтобы я был второгодником? Улыбается, целует нежно и ласково. Уходит, ссылаясь на дела и угрожая жесткой расправой, если исчезну. Я смотрю в залитое лучами окно и ни о чем не думаю. Просто пусто и мирно внутри. Но этот отголосок... С этим нужно что-то делать. Решил дойти да парка развлечений, ведь он, наверное, там. Как обычно, разруха, пустота, грязь и вода. Вода? Много воды, это похоже на потоп. Проходя по лестницам, замечаю, что воды все больше и больше. И я нахожу его, нахожу на той же самой сцене, с которой он когда-то спрыгнул, угрожая мне захватом. Ностальгично. Лежит спиной к входу, уткнувшись в старый диван. Кажется, спит. А воды очень много. Подхожу, сажусь и глажу его по волосам. Медленно оборачивается, смотрит на меня пустыми глазами. В них пусто. Почему? Почему так тяжело дышать, почему так сильно щемит внутри? Почему Кея не приходил сюда или приходил? Судя по синякам и дрожи, приходил. Боюсь даже подумать. А он ложится на спину, снимает куртку, чуть привстав, затем майку через голову, взъерошивая немного волосы. А в глазах пустота, глухая пустота. Подогнул ноги и разделся догола, будто бы шлюха, раскинулся, запрокидывая ногу за мою спину. И эти пустые глаза смотрят в потолок, в них нет ничего ни капли блеска. Просто пусто. Отдается, чтобы не ушел? Боится ли? Хочет ли сказать, что я чудовище? Но через кольцо чувствуется только смирение. Смирение и ожидание боли. Нет, так не пойдет. Это нужно исправить. Ведь я хорошо знаю твое тело, Мукуро. Я знаю все. И я склоняюсь, ласкаю. Вначале за ухом, там есть то самое местечко, которое заставляет тебя щуриться и прикрывать глаза от осторожного прикусывания мочки уха. Вижу, вижу, как чуть резче вздымается грудь. Тогда я продолжаю. Спускаюсь к шее, немного щекоча ключицы, поглаживая живот. Я заставлю тебя самого хотеть. Я заставлю забыть это смирение и пустоту, я заставлю и разбужу тебя от спячки. На животе, ближе к паху, чуть ниже пупка, есть такое место, я знаю. Провожу языком. Наконец-то громкий выдох, твои руки начинают искать, за что бы зацепиться, но ты царапаешь этот потрепанный диван, задевая его дыры и прорывая дальше. Уже и стонешь, это хорошо. Я знаю Мукуро, знаю, как тебя из этого вытащить. Ведь ты сам нашептал мне на ухо на прощанье. Переворачиваю на живот. Немного тишины, не дам уйти в пустоту! Смирение оставь себе. Я заставлю, заставлю тебя жить. Прикоснувшись к пояснице, заставляю тебя извиваться, как червя. Ты громко стонешь в голос, пытаясь избежать моих садистских, но столь сладких прикосновений. От дивана уже и пыль поднялась. Кёя, почему ты стоишь там, возле двери? Смотрю на него, и он направляется, будто ожидая разрешения. А Мукуро замер, замер в ожидании боли, немного сжался, опустил голову. Но все не так, Кея вздергивает его и сажает спиной ко мне, держу, держу, крепко обнимая. Он впивается в его губы жестким поцелуем, настойчиво проталкивая язык, но вскоре ослабляет свой напор. Кея, чувствуешь ли ты, что творится в его душе? Ответа нет, но есть действия: он раздвинул его ягодицы и наклонился, облизывая влажное, такое желанное. А Мукуро кричит и стонет в голос, извиваясь в наших руках. Сегодня никто тебя не тронет. Сегодня ты будешь любим, и Кёя поддерживает идею, позволяю ему себя взять. И Мукуро берет, осторожно, медленно. Тут, походу, одни садисты. Все любят друг над другом поиздеваться. Но это приносит нереальное удовольствие. А потом, потом вода исчезла, и пустота исчезла, и боль. И как-то хорошо так стало и через год, и более. Больше никогда мы не вспоминали то время, те два года, которые нас расплавили, а потом слепили заново. И яркие лучи солнца пробивали все перед собой: и время, и слезы радости, и слезы боли. Хотя рыдать здесь умел только я. Конец. —