Заключения и выводы (рабочее название)

...Я в очередной раз чихнула и забралась с ногами на софу. День выдался ветреный и дождливый, что неудивительно для осеннего Дублина. Дел у меня сегодня не намечалось, и, решив не мучить свой усталый организм, я навела себе какао и устроилась в своём излюбленном гнёздышке в задней части «КиСБ», посвящая остаток дня борьбе с насморком. Несмотря на промозглую ветреную погоду, вчерашний день выдался особенно жарким: сначала мы с Дэни провели рейд на западной окраине города, устроив там небольшую резню, угодили в переплёт у моста в центре, а затем, вернувшись домой, я получила нагоняй от Иерихона за то, что опоздала, и не поставила его в известность, и не предупредила, и... ещё множество всяких «и». Но мне уже так надоело сидеть в четырёх стенах и бездействовать! Хотя есть у меня подозрения, что эта небольшая стычка с Бэрронсом была разыграна лишь для того, чтобы я начала предлагать альтернативные способы извинения. Кстати, он, выслушав несколько вариантов, согласился на все... Ближе к семи вечера, когда я уже дремала, в магазин ворвалось маленькое рыжее торнадо. — Хай, Мак! Ты чего на диване-то дрыхнешь? — подлетая ко мне, спросила Дэни. — Привет. Ты ужинать? — самостоятельный подросток переехал жить в мой магазин в начале лета и поселился в моей бывшей комнате на четвертом-пятом этаже. Пришлось буквально выбить у Бэрронса на это разрешение. После кучи перебитого стекла и переломанной мебели, а также бешеной погони по всем подземным уровням, догнав меня, он наконец-то согласился. Конечно, с кучей правил, которые Дэни, что странно, особо и не нарушала. — Да, и я хотела с чуваками из отряда встретиться... — она вдруг резко склонилась надо мной. Стянув кожаную перчатку, прикоснулась к моему лбу. — Эй, подруга, выглядишь ты не очень, хотя температуры, вроде, нет. Голос Дэни звучал взволнованно. — Сказывается вчерашнее купание в реке, — я отстранилась от неё и улыбнулась. Нечего ей расстраиваться из-за обычной простуды. — Будешь на кухне — разогрей мне суп, пожалуйста, окей? — Ага! — сказал ветерок и исчез за дверью, ведущей в жилую часть здания. Я поёрзала, устраиваясь поудобнее и с неприязнью отметила, что моя простуда набирает обороты. Бэрронс был прав, я не смогла бы жить без Дэни, так же, как и не смогла бы жить с чувством пустоты внутри себя, если бы отомстила ей за смерть Алины. Ведь она и не была виновна, это всё старуха Ровена, об убийстве которой я не сожалела ни секунды. Прошлой весной у нас было много разговоров с Дэни и о том, и об этом. Она просила прощения и действительно сожалела, а я, в свою очередь, пыталась уверить её в том, что не держу на неё зла. Это было сложно, но так необходимо нам обеим. Наконец, через недели вечерних рандеву на нейтральной территории, мы решили всё забыть и двигаться дальше. И на правах старшей сестры я потребовала, чтобы она переехала жить куда угодно, будь то обратно в аббатство или к моим родителям, которые были бы счастливы, позаботится о ней. "Нетушки! Эти ши-овцы и до конца времён будут считать меня малявкой; хоть я и не имею ничего против Ренни и Джека, но они же взрослые! А взрослые — это правила, а где правила — там нет Дэни, — возмущалась тогда она. — Так что нет, Мак, либо я живу с тобой, либо живу одна." Спорить с этими не по-детски серьёзными глазами было бесполезно, и, согласившись, я начала обработку Бэрронса, которая кончилась... ну тем, чем кончилась. Хотя магазин официально мой, но принимать решения за спиной у Иерихона Бэрронса было чревато очередным разгромом, так что в уговорах я откровенно подлизывалась. А потом было счастливое и относительно беззаботное лето, мы охотились на Невидимых, уничтожали всех теней в округе, в том числе и в аббатстве, помогали наводить порядок в городе, гоняли на Вайпере по пригороду, даже несколько раз ездили купаться в бассейны Касса Бланки. Рыжая бестия Дэни в изумрудном бикини и с лаком того же цвета на ногтях рук и ног — это что-то; все бы парни её возраста и чуть старше в Ашфорде вставали бы в очередь, чтоб принести ей содовую или намазать плечи кремом от загара. Когда я ей сообщила об этих своих мыслях, она как-то натянуто и презрительно рассмеялась, а затем, покраснев, спросила: — Ты правда так считаешь? — Конечно! Вот станет полегче со всем этим бардаком в мире, мы с тобой сгоняем на пляжи в Джорджии, и сама в это убедишься. Мы смеялись тогда до рези в животе. Бэрронс ещё до заката забирал нас на Хаммере, и мы решали, куда отправиться этим вечером — к середине лета в Дублине почти не осталось Фейри, в основном маленькие группки более высоких каст, ошивающихся в Честере и его округе, — и мы всё чаще выезжали в пригород для охоты и возвращались утром следующего дня, а то и к полудню. Но к началу осени Невидимые будто бы повозвращались из отпусков и вновь наводнили улицы. Правда в этот раз более разумные из них оказались полезными: по всему миру создания вроде Носорогов и другие из низших каст Фэйри, помогали людям вновь возвращать освещение на улицы городов, восстанавливать электро- и водоснабжение, а также дороги, дома, теле- и радиовышки, хотя люди всё ещё не перестали пропадать и погибать. Высшие касты, конечно, продолжали вести себя как короли, но и на них люди найдут управу. Например, такую, как ржавая вода — действует на эльфов как серная кислота на людей. Не убивает, конечно, но раны от такого душа затягиваются долго и болезненно. Однажды утром Иерихон насмешил меня до икоты рассказом о том, как Дрилья жаловалась на человеческого ребёнка, который, проезжая мимо на велосипеде, окатил её из лужи, в которой ржавел какой-то лом, причинив тем самым ужасающий вред её божественной красоте. Я хохотала, пока не свалилась с кровати, когда он, в свойственной ему матерной манере, описывал, как эльфийка показывала своим, какие ужасы может сотворить с ними ржавая вода. Мне очень хотелось на это посмотреть, но Бэрронс в тот вечер был занят. А я, дабы не дразнить его головорезов, одна в Честер не суюсь. — Вот, держи, — передо мной появилась чашка с дымящимся супом и ложкой, — я доела лазанью и пирог твоей мамы и забрала все конфеты из буфета. Меня всегда радует непосредственность и бесстрашие этого подростка — никто не рискует таскать из-под носа у Бэрронса последний кусок яблочного пирога Ренни Лейн. Никто. Даже я. — Ты что сделала? — я изобразила ужас на лице. — Так уж получилось... — Дэни самодовольно оскалилась. — Так что Бэрронс, скорее всего, постарается размазать меня по стенке, и тебе, подруга, придётся его остановить. — Думаю, у меня получится, — я подмигнула ей и тихо рассмеялась. И тут же пожалела об этом, так как снова начала безудержно чихать, чуть не разлив на диван суп. — Ладно, Мак Дак, я вернусь к ночи — не интересно без тебя ублюдков резать, — я бросила на девушку осуждающий взгляд, и она тут же изобразила искреннюю невинность на лице. — В смысле охотится на Невидимых. Так что я потусуюсь немного с инспектором и, когда закончу с ними, отправлюсь домой. — Угу, я постараюсь к этому времени уверить Бэрронса, что пирог кончился ещё вчера, но если он что-нибудь разгромит в моём магазине, виновата будешь ты и убирать тебе, — мы рассмеялись вместе. Боже, наконец перестала чихать, зато нос тут же заложило, и я начала гнусавить. — Но ты, Дэни, будь аккуратнее. — Знаю-знаю. Всё, до завтра, — и одетый в кожу вихрь унёсся на вечерние улицы Дублина, мелодично звякнув колокольчиком. Я улыбнулась ей вслед — обожаю тонну её оптимизма! Через полчаса, когда миска с супом была пуста, а я начала снова клевать носом, моё сердце вдруг пропустило удар, и в позвоночник будто стальной прут загнали; я выпрямилась на софе. Каждая клеточка моего организма, каждый мускул сообщал о том, что причина сего явления приближается к магазину буквально семимильными шагами. В следующую минуту до моих ушей долетели звуки замирающего двигателя байка и звона колокольчиков на двери в «Книгах и Сувенирах Бэрронса»: вошел Иерихон Бэрронс собственной персоной. Как всегда, мощный и статный, одетый с иголочки и занимающий гораздо больше места, чем положено человеку его комплекции. Мужчина встал спиной к двери и, скрестив руки на груди, изрёк: — Добрый вечер, мисс Лейн, вы здесь меня ждали? — если я не при смерти и мы находимся вне пределов спальни, я – мисс Лейн. Это его правило, мне остаётся только подчиниться, хотя бы просто потому, что такое обращение чаще звучит как шутка, понятная только нам двоим. — Как всегда, Бэрронс, как всегда, — фактически так и есть. Я говорю это ему с улыбкой, но гнусавость и нотки утомления слишком явно звучат в моём голосе, и он тут же оказывается напротив меня, нагибается и спрашивает: — У вас что-то случилось, мисс Лейн? В городе закончился розовый лак? — вид крайне серьёзный, однако обсидиановые глаза смеются. Иерихон Берронс шутил. Да, и такое тоже возможно. — Да ну тебя, я простыла просто, — отмахнулась, радуясь в душе его хорошему настроению. Он тут же оказался рядом на диване и начал осматривать меня, ощупывая шею, лоб, пульс. Лицо ожесточилось, взгляд стал холодно сосредоточенным, губы поджались. Я замерла от такой резкой перемены в настроении. — Что-то не так? — Выпившие эликсир эльфов, мисс Лейн, не болеют. Никогда, — Бэрронс разобрал моё гнездо из покрывал и начал осматривать моё тело, начиная с пальцев на ногах и заканчивая макушкой, перебирая мои волосы. Его пальцы скользили невесомо, будто ветерок — о, небеса, я таяла. — Когда это началось? — Ммм... Сегодня, ближе к полудню. С утра всё было нормально, не считая того, что я не выспалась... – пролепетала я, наслаждаясь его прикосновениями. — Послушай, я думаю, такое возможно с тем образом жизни, который я веду последние недели из-за этого наплыва в город Невидимых «туристов». Я сплю пару часов в сутки, да и погода не располагает к длительным ночным прогулкам. К тому же я вчера намочила ноги, вспотела изрядно, и по дороге домой меня вполне могло продуть. Я немного утаиваю правду: я не просто вчера ножки подмочила — здоровенный Невидимый успел скинуть меня с моста в реку, прежде чем я смогла его обнулить. Дэни прикончила гада, а я вполне себе бодряще искупнулась. — Иммунитет от такого у кого хочешь к чертям слетит, – я шутливо отстраняю его руку от своего лба и укладываю её себе на колени. Его присутствие меня возбуждает. Всегда. Даже на краю смерти. — Да и свойства того, чем меня опоил Круус, тебе неизвестны... — Неубедительно, мисс Лейн, — голос его слегка оттаял, но мужчина продолжал осмотр. В прикосновениях не было ничего волнующего, он просто меня изучал, однако это не мешало моей коже плавится под его пальцами. Бэрронс попросил меня подышать носом; когда у меня ничего не вышло, сказал, чтоб я наполнила лёгкие до отказа через рот; его он тоже осматривает. И так несколько раз. Наконец, закончив свои манипуляции, он спросил: — Какие-нибудь ранения, о которых я не знаю? Может ты не заметила? Укус? Царапина? — столько вопросов и все обо мне! О, Боже, он сейчас такой внимательный, такой сосредоточенный, дотошный, осторожный, даже нежный... Хочу болеть вечно! Но тут я увидела его лицо, и эта мысль вылетела из моей головы со скоростью света. Черты лица резкие, губы поджаты, взгляд острый, с налётом настороженности и волнения. Иерихон Бэрронс переживал. Невозможно. Да быть того не может! Или может?.. — Да вроде нет... Палец сломала, да дюжину синяков набила, сам же видел, — хвала моим возросшим регенеративным способностям — переломы срастались за считанные часы. Бэрронс ещё раз окинул меня цепким взглядом и кивнул, то ли согласившись со мной, то ли просто своим собственным мыслям. – Ну что ж, мисс Лейн, тогда имеет смысл заняться вашим лечением, — с этими словами меня подхватили на руки, и мы быстрым темпом направились за дверь в жилую часть магазина, там в его кабинет, а из него сквозь зеркала в нижние этажи под гаражом. Комнаты и залы с артефактами и произведениями искусства, пара маленьких лестничных пролетов, комната с камином, — и вот длинная лестница в самый низ. Лестница в спальню. Бэрронс осторожно начал спуск по широким каменным ступеням. Я жалась к нему; нагло и откровенно льнула к его широкой груди. Его запах вызывал в моём теле и мозгу определенные потребности, которые я привыкла удовлетворять. Этому я учусь у него: протягивать руку и брать всё, что хочу. — А ты знаешь самое лучшее средство от простуды? — я сжимаю в руке отвороты его пиджака. Бэрронс тихо смеётся. — Мисс Лейн, вы мнёте мою одежду, — однако он остановился посреди лестницы. Его улыбка такая соблазнительная, а в прищуренных глазах плещется тёмное желание. Не отрывая взгляда от моего лица, он сделал ещё шаг по лестнице. Я нахмурилась. Иерихон Бэрронс дразнился. Иногда он позволяет себе это со мной. Я понимаю, это вызов. Я намерена победить. И, схватившись уже за ворот рубашки, я горячо шепчу ему в ухо: — Иерихон, мы не делали этого на лестнице. Ещё. Никогда. Ни-ра-зу, — его руки напрягаются, и он позволяет мне победить. Приподнявшись в его руках, я набрасываюсь с жаждой на его губы. Рискуя умереть от удушья, не имея возможности дышать носом. Наш поцелуй долгий, горячий, и, не успев опомниться, я оказываюсь на холодных мраморных ступенях, окруженных с двух сторон чугунными перилами. Мы бесимся, почти в слепую лаская друг друга руками, языками, зубами. Я без разбора прикусываю ему то ухо, то щеку, то губы. Он с манерой собственника скользит руками по моему телу — ноги, живот, груди, плечи. Когда он слегка задевает меня между бёдер, я со стоном выгибаюсь под ним. Это приводит Иерихона в исступление, он рычит и пастельно-сиреневая футболка с треском разрывающейся ткани летит куда-то в сторону. Лифчик постигает та же участь. Я смеюсь. Он возвышается надо мной, стоя на коленях меж моих разведенных ног, левая бровь вопросительно вздёрнута. — Это у тебя определенно счеты с моей одеждой. Это уже третья футболка за последнее время, — я откидываю голову назад, соблазнительно открывая шею. Интересно, при своём осмотре он заметил, что под моей длинной чёрной юбкой, которая, кстати, задрана сейчас чуть выше колен, натянуты чулки с подвязками. Бэрронс считает моду последнего столетия чересчур вульгарной. Но стоит нацепить что-нибудь действительно откровенное и появиться в поле его зрения, его мнение совершенно не мешает ему посылать мне эти свои "я-сделаю-с-тобой-это-и-это-и-это-тоже" взгляды, позже выполняя все свои зрительные угрозы. Мужчины... — Не отвлекайся, мать твою... — вот так, дальше этих ступенек мы в ближайшие время точно не продвинемся. Мужчина склоняется к застёжке моей юбки; момент, и между моим голым задом и холодным мрамором ничего не остается. Я жмурюсь и улыбаюсь, слыша иступленный резкий вздох своего возбужденного зверя. — Вы рискуете быть съеденной, мисс Лейн, — его слова обжигают мою грудь, и я скорее слышу, чем чувствую, как лопается резинка моих стрингов. Иерихон Бэрронс возбуждён. Сейчас. В жаре ласк я стараюсь дотянуться до его брюк, чтобы ускорить своё освобождение, но мне не везёт — его руки всегда проворнее, и мои запястья постоянно оказываются отброшенными в стороны. И вот, извернувшись и заняв его поцелуем, я почти касаюсь кожаного ремня, как вдруг воздух пронзают звуки множества Иерихонских труб. Я чуть не плачу, мне хочется найти этого маленького алюминиевого дьявола и разбить о стену, превратив в искореженную кучку проводков и микросхем. У Бэрронса почти получается делать вид, что он ничего не замечает, но телефон не умолкает. Наконец он гневно клацает зубами и, оторвавшись от моей груди, тянется во внутренний карман пиджака. Моему возмущению нет предела, и я требовательно протягиваю к нему руки. Он перехватывает мои кисти одной рукой, успокаивая меня взглядом, и настаивая на своём: «Потерпи». — Если это не что-то важное, я оторву кому-нибудь голову, – есть ли причины не верить ему сейчас? Иерихон Бэрронс зол. Всегда. — Что?! — он бросает даже не вопрос, а рык в трубку. — И что, вы сами разобраться с этим не можете? — Пауза. — Держи свой зад на привязи, Лор, и проверь для начала. Может это не местные. Городские знают правила. Бэрронс замолк на время и снова зарычал: — Так выпроводи уродов из моего города. — Молчание. — Не захотят по-хорошему — приятного аппетита! Через час доложи. И бросил трубку. Я слегка встревожилась. — Что-то слу... — Заткнись, Мак! — он глушит мой вопрос в долгом поцелуе и отрывается, только когда я начинаю забывать, как вообще говорить. — Только моё имя. Только это. Иерихон Бэрронс приказывает. Постоянно. И не вижу смысла в неподчинении. Я снова начинаю пытаться хоть немного его раздеть, но он не даёт, всё так же отбрасывая мои руки. Его огненные шелковистые пальцы ложатся между моих ног и начинают двигаться во мне; его ладонь постоянно задевает мой клитор. Я разрываюсь, меня трясёт, я хочу разрядки, но движения недостаточно интенсивные, а нажим недостаточно сильный. Сквозь ресницы я замечаю его самодовольную улыбку и хитрый испытующий взгляд почти алых зрачков. Он тяжело дышит, но продолжает меня мучить. Ему это доставляет какое-то садистское удовольствие. Иерихон Бэрронс издевается. Надо мной очень часто. Особенно так. — Ну же, Иерихон... Я так близко... – я срываюсь на хрип. — О чем ты, Мак? — он убирает руку, вызывая во мне слёзы обиды и тут же даря несказанную радость, нависая надо мной, позволяя услышать звяканье растягивающегося ремня и треск молнии на брюках. Но он застывает. Я знаю, чего он ждёт. Это ещё одно правило игры, которому я следую. — Трахни меня, Иерихон Бэрронс! Если ты не сделаешь этого сейчас же, я тебе определенно что-нибудь откушу! — такие мои угрозы его веселят. И он всегда предлагает лишить его одной единственной части тела, которую я откусить ну никак не могу... — Умница, — я хватаюсь за чугунные перила по обеим сторонам лестницы, чтоб не разбить себе голову о верхнюю ступень в тот момент, когда он врывается в меня, и я бьюсь в сильнейших судорогах оргазма. Это невероятно хорошо и всегда поразительно, будь то первый или сотый раз. Он невероятный любовник, удивительный; я временами думаю, что до него я была фригидной и вообще понятия не имела, что такое секс. А сейчас, на лестнице в подземелье, мне кажется, меня голую имеет сам дьявол в дорогущем итальянском костюме. Контраст всегда чёткий и от этого ощущения ещё более восхитительней. Он рычит, его дыхание совсем хриплое сейчас. И мой зверь, на секунду разъединив наши тела, переворачивает меня спиной к себе, заставляя распластаться на ступеньках, пока он держит мою пятую точку вверху. Вот он упирается ладонями в край ступени на уровне моей головы, я согнута его телом пополам, открываясь и впуская его глубже до упора. Это почти больно. Определяющее слово «почти». Я на грани. Он тоже. Судорожно вбивет себя в меня, как будто в моём теле ещё осталось хоть что-то, не принадлежащее ему. Доказательство подчинения. Признак полного и безраздельного владения. Резкая боль от пореза на моей щеке, оставленного его клыками, и звук хруста мрамора под его руками толкает меня в пропасть. Я содрогаюсь в экстазе, сжимаю его собой, увлекая в полёт следом за мной. Мой счастливый рык перетекает в пронзительный крик удовольствия, сливающийся с его яростным рёвом от дикого оргазма. Иерихон Бэрронс кончает. Только со мной. Не знаю, сколько времени проходит, пока я медленно всплываю на поверхность сознания и начинаю соображать. Из моей щеки сочится кровь, так же кровь во рту – порез насквозь, к тому же я осознаю, что у меня какие-то проблемы с позвоночником, потому что не могу разогнуться. Мой зверь лежит на мне, вдавливая мою разгоряченную обнаженную кожу в прохладный мрамор – это облегчает лихорадку. Наверное, я только что заработала температуру. Сзади в моих волосах раздаётся довольное нечеловеческое урчание. — Мак, если ты будешь так орать, здесь случится обвал. — Не я делаю это с собой, — ворчу я в ответ. Но всё же я счастлива кричать под ним каждый раз, даже если это бьёт стёкла и вызывает природные катаклизмы. Он разражается приятным бархатным смехом. Иерихон Бэрронс доволен. Зверь внутри Иерихона Бэрронса доволен. Я способна заставить их быть довольными.